Роман Филиппа Квиннела с Камиллой Ибери продолжался почти год. За это время у нее не раз возникала мысль выйти за него замуж. Но он постоянно давал понять, что сопротивляется постоянству в любви. В его прошлом была девушка, чью жизнь он испортил, за что несет ответственность и потому не допускает даже мысли о женитьбе. И Камилле пришлось смириться с тем, что их любовь будет длиться не вечно. Они любили, ссорились, расставались, сходились опять, и такой порядок отношений они, в конечном итоге, восприняли как должное и получали от него удовольствие.

В последний вечер перед отъездом Филиппа в Нью-Йорк они пообедали в одиночестве, дома у Камиллы, а затем занимались любовью столь же страстно, как в первую ночь после их знакомства на приеме у Жюля и Паулины Мендельсон, в вечер его приезда в город.

Филипп поднялся с кровати. Камилла наблюдала, как он открыл окно и надел халат в бело-голубую полоску. Затем он подошел к туалетному столику, взял стул и придвинул его спинкой к кровати. Сел на него верхом и, взглянув на Камиллу, начал говорить.

– Ее звали Софи Бушнелл. Ее зовут Софи Бушнелл, правильнее будет сказать. Она жива, но жизнь проводит в инвалидной коляске, и в этом повинен я.

– Я хочу послушать дальше, Филипп.

Он рассказывал, глядя на свой палец, которым водил по резной спинке стула.

– Мы ехали в ее машине, но за рулем сидел я. Ехали на большой скорости вдоль дамбы, разделявшей ту часть города, где жила она, от района, где жил я. Мы были пьяны. Я врезался машиной в опору. Она сломала шею.

Он поднял глаза и посмотрел на Камиллу.

– Было что-то еще?

– Да.

– Что же?

– Я в тот момент был без брюк.

Он поднялся со стула и прошел в ванную.

– Именно этого ты испугался, когда совершил аварию? – спросила она, когда он вернулся в спальню.

– Довольно веская причина, как ты думаешь?

* * *

– Я буду по тебе скучать, – проговорила она позже, прижавшись к его груди.

– Я тоже, – сказал он и обнял ее.

– Ты превратил меня в распутную женщину.

– Ты родилась такой.

– Но в самом деле наша любовь не кончится, правда?

– Ты же знаешь, что нет.

– Мы ведь будем встречаться еще не раз?

– Конечно.

– Ты приедешь?

– Непременно.

Филипп терпеть не мог расставания. Они договорились, что никаких прощаний утром не будет. Целуя ее перед сном, он сказал, что уедет утром до того, как она проснется. Филипп всегда вставал около шести утра, чтобы успеть на собрание анонимных алкоголиков в бревенчатом доме на бульваре Робертсон, и Камилла в это время обычно еще не просыпалась. Утро его отъезда ничем не отличалось от других, но Камилла все-таки встала и приготовила ему кофе, пока он брился и принимал душ. Их прощальный поцелуй был легким, почти небрежным, словно он отправлялся на службу или в командировку, но она не услышала двух гудков, которыми он обычно подавал ей сигнал, когда в машине уезжал по делам в город.

Филипп планировал встретиться с Фло Марч на собрании и до отъезда в аэропорт выпить с ней чашку кофе.

– Не беспокойся обо мне, – сказала она накануне утром, когда после собрания пили кофе.

– Я не беспокоюсь. Ты самая сильная хрупкая девушка, какую я когда-либо встречал, – ответил он.

– Это хорошо или плохо? – спросила она.

– Не знаю, – ответил он, испытывая желание поцеловать ее.

– Как поживает Камилла? – спросила она, поняв его намерение.

Он засмеялся.

– Ты не находишь, что моя жизнь и так достаточно сложная? Но я тебя с удовольствием обниму как давняя подруга.

Они засмеялись.

– Слушай, хотелось бы кое-что с тобой обсудить до твоего отъезда, – сказала она. – Делового характера.

Направив машину к Западному Голливуду, он подумал, что она, вероятно, хочет поговорить с ним о книге, которую писала вместе с Сирилом Рэтбоуном до его смерти. Он же собирался дать ей совет уехать из Лос-Анджелеса и начать новую жизнь в каком-нибудь городе, где ее имя менее известно.

Он занял для нее место рядом с собой, положив на стул ключи от машины, но Фло Марч не пришла на собрание. Когда комната стала наполняться народом и не хватало свободных мест, он убрал ключи и освободил стул. Всякий раз как очередной опоздавший входил в комнату, он беспокойно оглядывался на дверь. Чувство тревоги охватило его. Он пытался сосредоточить внимание на выступлении бывшего хирурга, рассказывавшего о том, что делал операцию в пьяном виде, а потому не мог сконцентрироваться на состоянии пациента. Посреди его рассказа Филипп встал и вышел. На углу улицы он нашел телефон-автомат. Набрал номер Фло. Ответный гудок был необычным, и затем послышался записанный на пленку голос оператора, известившего, что набранный номер больше не обслуживается. Он подумал, что телефонная компания отключила ее телефон за неуплату, или же она сама попросила отключить, потому что выезжала из дома. Чувство тревоги еще усилилось.

Подойдя к машине, он обнаружил, что та заблокирована соседними машинами, и он не сможет выехать. Придется ждать окончания собрания, когда его участники начнут разъезжаться. В этот момент из-за угла показалось такси и остановилось у входа в бревенчатый дом. Из него вышла женщина, в которой Филипп узнал Роуз Кливеден, хотя голова у нее была повязана шарфом и на глаза надеты темные очки.

Но ее маскировка была бесполезной, поскольку участников собрания не интересовало, кто она, даже если бы она во всеуслышание объявила свое имя и номер счета в банке.

Он пригнулся к рулю, не желая, чтобы Роуз его заметила. Трезвая, она говорила ничуть не меньше, чем когда была пьяна. Но она все-таки увидела его помахала рукой, проходя мимо его машины.

– Мне нужен твой совет, Филипп, – сказала она. – Я записалась в список выступающих завтра, так как завтра у меня дата – три месяца, и я собираюсь сделать страшное признание.

– Роуз, я очень тороплюсь, – ответил Филипп.

– Видишь ли, никогда ничего грандиознее не слышала, пока не стала ходить на собрания, и боюсь признаться в своей вине, – сказала она. – Многие годы, почти тридцать лет, я всем твердила, что у меня была любовная связь с Джеком Кеннеди, что мы занимались любовью в спальне Линкольна в Белом доме. Кажется, я даже с тобой говорила об этом в первый вечер нашего знакомства. Помнишь? Ты тогда спросил: «Что за любовник был Джек Кеннеди?» И я рассказала, что он был великолепным любовником, пока не кончал, а затем не мог перенести даже прикосновения, и все из-за того, что был ирландским католиком, а они считают это великим грехом. Ты помнишь?

– Да, Роуз, помню, но…

– Ну так я все это придумала.

– Роуз, пожалуйста, я должен ехать. – Но не так-то просто было избавиться от Роуз Кливеден, когда она говорила о себе.

– Это все неправда. Я никогда не была в постели с Джеком – Кеннеди. Но я так часто об этом рассказывала, что сама начала верить. Я думала, что это делает меня интересной женщиной. Как, ты думаешь, это прозвучит, когда я завтра будут выступать по случаю трехмесячной даты? Ведь им нравятся подобные вещи?

Филипп выглянул из машины, наблюдая, как такси, на котором приехала Роуз, разворачивается. Повернувшись к Роуз, торопливо проговорил:

– Дело не в том, Роуз, нравится им это или нет. Видишь ли, выступление на собрании – не развлечение. Ты просто должна сказать, что выдумывала разные истории тогда, когда напивалась, чтобы казаться более интересной, более важной, – сказал Филипп. – Прости, но мне действительно надо ехать. У меня дела.

– Как ты думаешь, стоит ли мне написать Джеки и извиниться за эту ужасную историю, которую я столько лет рассказывала?

– Нет. До свидания, Роуз. Попытаюсь взять твое такси. На своей машине я отсюда не выберусь.

Когда Роуз вошла в бревенчатый дом, он побежал за такси, махая руками, чтобы привлечь внимание водителя.

– Пожалуйста, – произнес он, догнав такси, – не могли бы вы отвезти меня на Азалиа Уэй? Это на полдороге вверх по каньону Коулдуотер.

– Нет, приятель. Я обслуживаю Западный Голливуд. Мне не разрешается брать пассажиров на улице не из моего района. Иначе меня оштрафуют. Извини.

– Это очень важно, – сказал Филипп, не понимая, почему у него такое ощущение крайней необходимости. Он вынул из кармана двадцатидолларовую купюру и протянул водителю. – Никто не смотрит. Никто не донесет на вас. Сейчас только двадцать минут восьмого. Улицы почти пусты.

– Оплата входит в двадцатку?

– Нет, двадцатка сверх оплаты.

– Залезай.

Когда они свернули с каньона Коулдуотер на Азалиа Уэй, таксист сказал:

– О, Азалиа Уэй. Здесь живет Фей Конверс.

– Дом, который мне нужен, первый после дома Фей Конверс. – сказал Филипп.

– Я знаю ее горничную!

– Угу!

– Глицерия.

– Что?

– Имя горничной – Глицерия. Я подвожу ее каждый вечер к остановке автобуса. Фей платит.

– Вот здесь, – сказал Филипп. – Поверните здесь.

– Нет, приятель. Дорога очень узкая. Я никогда здесь не развернусь. Можешь выйти здесь.

Расплатившись с водителем, Филипп выскочил из машины и побежал вверх по холму. Трава сильно разрослась и побурела. Похоже было, что ее давно не стригли. Кусты вдоль дорожки, ведущей к входной двери дома, тоже явно нуждались в стрижке. Подбежав к двери, он нажал на кнопку дверного звонка. Никто не открывал. Он снова позвонил. Потрогал ручку. Дверь была не заперта. Войдя в дом, он крикнул: «Фло!» Минуту подождал. Позвал снова: «Фло? Ты здесь, Фло? Это Филипп. Могу я войти?»

Ответа не было. Он прошел вглубь дома. Повсюду стояли картонные коробки, тюки, сумки, приготовленные к отъезду, но все были вскрыты, и их содержимое разбросано по полу. Он подумал: не было ли здесь ограбления, или в дом забрались хулиганы. Он прошел дальше и увидел, что в гостиной все разгромлено. Он вернулся в холл и оттуда прошел в спальню. Постель была не тронута, на полу стояли раскрытые чемоданы. Дверь в гардеробную была открыта. Ящики в шкафах были выдвинуты, из них свешивались блузки, свитера, чулки, нижнее белье, словно в них рылись.