― Я бы хотела позавтракать, ― сказала я, надеясь, что он улыбнется. ― Я видела у них в меню, что они делают свежие зепполе (прим. пер. пончики) и три различных вида кростаты (прим. пер. песочный пирог).

― Всего три? ― сказал он, и его губы приподнялись в улыбке.

― Хмм, ну!!! Я думаю, что они должны быть вкусные.

Бензино поприветствовали нас с распростертыми объятиями, громко ругая нас, что мы так долго не появлялись. Я допустила ошибку, упомянув, что Себастьян пропустил завтрак, и маленькая старая бабушка ругала его пять минут, сыпала упреки на беглом итальянском, пока Себастьян не поник под ее строгим взглядом, затем она повернулась ко мне, погрозила пальцем и сказала, что я плохая жена, потому что не кормлю мужа. Я согласилась с каждым словом. Если бы только она знала.

Почти каждый пункт в меню был скоро на нашем столе, и я не могла сдержать улыбку, когда Себастьян вытаращил глаза на такое изобилие еды. Но затем я вспомнила причину, почему он был таким голодным, и моя улыбка увяла.

Он съел все, что было на столе, за исключением одного кусочка кростаты, который, по его настоянию, должна съесть я.

― Ох, вау, изумительно! ― сказал он, наконец, пресытившись. ― Я стану таким толстым, когда мы приедем в Италию.

― Если ты продолжишь столько же есть, ты станешь огромным еще до того, как мы доберемся до Италии, ― рассмеялась я. ― Здесь в меню нет ничего, чего бы я не могла сделать сама.

― Ты шутишь? Вау, правда? Иисус, я знаю причину, почему люблю тебя!

И он наклонился вперед, чтобы поцеловать меня.

Маленькая бабушка хлопнула руками от переизбытка чувств, затем метнулась ко мне и завалила вопросами, ее карие глаза быстро сновали между нами. Я покачала головой, смущенная. Она тяжело вздохнула, указала на часы и встала, чтобы обслужить новоприбывших посетителей, все еще качая головой.

― Это то, о чем я думаю? ― сказал Себастьян, приподняв бровь.

― Как много ты понял? ― спросила я, сгорая от любопытства, как много он понимал по-итальянски, одновременно пытаясь избежать ответа на вопрос.

― Что-то насчет детей и времени?

― Ну, да, ― согласилась я, чувствуя волнение. ― Она хотела узнать, когда мы собираемся завести семью. ― Я попыталась улыбнуться. ― Она сказала, что время не ждет женщину.

Он поднял мою руку со стола и нахмурился, когда уставился на мое обручальное кольцо.

― Я сделаю все, что сделает тебя счастливой, Каро. Я думаю, что мог бы справиться с идеей о паре детишек. Уверен, у нас бы это получилось лучше, чем у моих родителей.

Я попыталась улыбнуться, но не хотела позволять себе думать о том, что так далеко впереди. В чем смысл? Он был слишком молод, чтобы говорить об этом. И когда он достаточно созреет...

От этого разговора я чувствовала себя подавленно, поэтому подумала, как сменить тему.

― Во сколько сегодня начинается твой рабочий день?

― Не раньше четырех, ― сказал он, снова улыбнувшись. ― Чем ты хочешь заняться?

― Ничего особенного, ― призналась я.

― Ты хочешь пойти на пляж?

Моя улыбка увяла.

― Я не думаю, что это хорошая идея ― я бы не хотела мочить ноги или чтобы песок попал в волдыри. ― Я замолчала, увидев злобный взгляд у него на лице.

Он сделал видимое усилие и подавил свой взрывной нрав.

― Может, мы могли бы осмотреть некоторые из тех комнат, что можно арендовать?

― Нет, все в порядке, спасибо. Я сделаю это во второй половине дня, когда ты будешь на работе.

Он задумался на мгновение.

― Группа, исполняющая джаз, играет в Гасламп Куортер сегодня. Мы могли бы пойти послушать, если тебе нравится?

― Снова джаз! ― подразнила я его. ― А я думала, что ты увлечен оперой.

― Я люблю и то, и то, ― сказал он, выглядя немного робко.

Я улыбнулась ему.

― Я тоже.

Он встал, потянулся и вытянул руки, чтобы поднять меня.

Мы спрятали плату за счет под тарелками и попытались прошмыгнуть, прежде чем Бензино увидит нас, но бабушка, должно быть, смотрела в нашу сторону, потому что она отправила своего сына к нам с деньгами, возражая против нашего трюка и напоминая, что семья не платит. Затем он расцеловал нас обоих, отдал деньги в руки Себастьяна и поспешил обратно по своим делам. Как они получали хоть какую-то прибыль, было за гранью моего понимания.

Мы бродили по Гасламп Куортер, наслаждаясь викторианской архитектурой и шармом старого света, наслаждаясь солнцем и теплом, люди наблюдали и отдыхали по дороге, что было новым и довольно замечательным для меня.

Мы услышали звуки джаза, заполняющего летнее утро, еще задолго до того, как увидели группу. Перейдя из переулка на большую площадь, я увидела, что на одной стороне была мини-сцена, где выступали музыканты, одетые в черные джинсы и футболки, и черные солнцезащитные очки, по-видимому, чтобы показать, что они были джазмены, если музыка уже не доказала это. Они выглядели молодо, как студенты, и играли раскрученную версию джаза в стиле Диксиленд, смешанную с более современными звуками и латиноамериканскими ритмами. Несколько девушек подростков уже танцевали, потерявшись в музыке. Вскоре другие люди присоединились к ним, и толпа начала разрастаться.

Мы не хотели тратить деньги, сидя за столиками в кафе, что шли по кругу площади, поэтому присоединились к группе, которая развалилась на тротуаре. Себастьян услужливо стянул свою кофту, чтобы я могла сесть на землю.

Он делал все таким естественным, без суеты и приукрашивания, что мое сердце увеличивалось от восторга и боли каждый раз. Себастьян всегда в первую очередь думал обо мне. Я не могла привыкнуть к этому.

Мы сидели плечом к плечу, и он, как всегда, обнял меня, поворачиваясь временами, чтобы поцеловать меня в волосы. Я бы хотела, чтобы это мгновение длилось вечность.

Я не могла не заметить, что его руки и ноги двигались в ритме с музыкой, его пальцы барабанили по моей руке.

― Ты когда-нибудь учился играть на музыкальных инструментах? ― полюбопытствовала я.

Он улыбнулся.

― Нет, но я всегда хотел играть на гитаре.

― Мы должны купить тебе гитару, когда приедем в Нью-Йорк. Только не электрическую, пожалуйста! Акустическую.

― Я думал, что в душе ты рок-цыпочка, что напоминает мне, что я должен задать трепку Энтони Кидису! ― он сделал паузу. ― Ты училась играть на чем-нибудь?

― Не совсем. Я брала уроки игры на пианино, когда мне было восемь. Я ненавидела их. Мама хотела, чтобы я играла, но я умоляла папу остановить эти мучения, и он сделал это.

Он колебался мгновение.

― Ты расскажешь своей маме… ? ― его вопрос оборвался.

― Когда уйду от Дэвида? Да, думаю, что да. В конце концов.

Он сильнее сжал мою руку и поцеловал мои пальцы.

― По крайней мере, у тебя был твой отец ― на одного хорошего родителя больше, чем у меня. ― Он задумался на мгновение. ― Но у меня есть Ширли и Митч ― они были больше родителями для меня, чем мои мать и отец. Я ненавижу то, что не могу рассказать им о нас.

Он нахмурился, и я погладила его руку, пытаясь сгладить неприятные ощущения или, что было невозможно, сказать, что понимаю.

― Я знаю и тоже ненавижу это. Но когда все это кончится, если... если они простят меня, можем, мы сможем...

Он поднял мой подбородок своими руками, чтобы я посмотрела ему в глаза.

― Здесь нечего прощать, ― сказал он, его голос был твердым. ― Мы влюблены ― это не преступление.

Но это все равно казалось преступлением. Иногда.

Он поцеловал меня в губы, пытаясь облегчить наше внезапное мрачное настроение.

― Давай, ― сказал он, потянув меня за руку. ― Давай потанцуем!

― Что? Ты же не умеешь танцевать?

― Ох, да? Вот что ты думаешь? Позволь мне показать тебе, детка!

И он показал, на самом деле, показал!

Он расположил мои руки так, чтобы я обнимала его за шею, обернул свои вокруг моей талии и подставил свою правую ногу между моих, и так мы присоединились к танцорам. Если бы не тот факт, что мы были практически переплетены вместе, я бы упала от шока. Никто не танцевал со мной так прежде. Это было так хорошо, что я почти была уверена, что это было незаконно. Я уверена, то, как наши тела были переплетены вместе, было незаконным в ряде штатов.

С Дэвидом мы танцевали очень медленно, обычно под совершенно другую мелодию, в отличие от той, что играла сейчас, и просто двигались на месте. Еще один мужчина, с которым я когда-либо танцевала, ― это папа, ― и это был вальс. Я даже не ходила на выпускной в старшей школе, я уже встречалась с Дэвидом, поэтому не видела смысла.

Но это! Это было больше как секс под музыку, но без помятого постельного белья. И на публике.

Он вжался в меня, наши тела двигались вместе с музыкой. Затем он покрутил меня и снова притянул крепко к себе. Я поймала проблески зависти на лицах других женщин. Затем его руки опустились на мою задницу, и он толкнул мои бедра к своим, растопырив пальцы на моих ягодицах.

Когда мелодия закончилась, мое лицо было красным, и я задыхалась и была чертовски возбуждена! Он озорно улыбался мне, точно зная, что сделал. Он опустил меня почти до земли, затем поднял и страстно поцеловал.

Наблюдающая за нами толпа рассмеялась, и некоторые из них крикнули нам снять номер. Это было лучшее предложение за весь день. Вместо этого Себастьян отсалютовал веселой толпе и, взяв меня за руку, потащил к машине.

― Где... где ты научился делать это? ― выдохнула я.

― Ширли и Митч, ― сказал он, идя так быстро, что я должна была бежать, чтобы успеть за ним.

― Ты издеваешься надо мной!

― Нет! Чемпионы базы по сальсе четыре года подряд.

Он тянул меня по улице с решительным выражением на лице. Когда мы достигли парковки, я увидела, что его глаза сканируют ряды припаркованных машин, пока он не увидел мой Форд. Я пыталась вытащить ключи из сумочки, но он шел так быстро, было тяжело поспевать за ним и делать что-то еще.