Изобел Карр - Соблазненный обольститель

Оливия с шумом захлопнула за собой дверь, щелкнула задвижка, а затем послышались сдавленные рыдания. Проклятие. Роуленду хотелось задушить Генри Карлоу.

Резко повернувшись, он зашагал по коридору. Оставшиеся гости смущенно топтались перед дверью Марго. Все они старались не встречаться глазами с Роулендом. Марго стояла, прислонившись к стене, медленно поглаживая уродливого пса, признавшего в ней хозяйку.

Карлоу успел скрыться.

– Если кто-то из вас увидит Карлоу, прежде чем он попадется мне на глаза, передайте мерзавцу, что жить ему осталось недолго, – произнес Роуленд, подойдя ближе. Остановившись возле сестры, он ласково отвел темный локон с лица Марго и вытер ладонью слезинку, скатившуюся по ее щеке. – Оденься, дорогая, – добавил он. – Мы уедем, как только запрягут экипаж.

Графиня кивнула и, взяв с собой собаку, проскользнула в спальню. Гости разбрелись по своим комнатам, Роуленд проводил их угрюмым взглядом. Его приводило в бешенство всеобщее осуждение. Пусть они с сестрой пользовались скверной репутацией, на этот раз ни он, ни Марго ни в чем не провинились.

Роуленд натягивал сюртук, когда появился камердинер с полотенцем и лоханью с горячей водой. Мартина разбудили среди ночи, приказав готовиться к отъезду, однако тот держался с обычной церемонной предупредительностью, необычность положения выдавала лишь щетина на его щеках и немного небрежно повязанный галстук. Увидев, что хозяин надевает сюртук, слуга поспешно пришел ему на помощь.

– Экипаж будет готов с минуты на минуту, сэр.

Роуленд подождал, пока Мартин его побреет, потом рассеянно повязал галстук, пока камердинер собирал бритвенные принадлежности. Погруженный в мрачные мысли, Роуленд прошелся по комнате. На смену гневу пришла опустошенность. Он не хотел уезжать, но вынужден был покинуть Холиншед ради Марго. Он понимал: для нее так будет лучше. Его раздирало желание разыскать Карлоу и скормить его труп воронам.

Достав из кармана кошелек, Роуленд вручил Мартину пригоршню монет и мятых банкнот.

– Раздайте деньги слугам, отвезите в Лондон горничную графини и позаботьтесь о нашем багаже.

Кивнув, камердинер повернулся, чтобы взять шляпу Роуленда. Поправив перья и ленты на шляпе, он передал ее хозяину вместе с перчатками. Когда Роуленд вышел из комнаты, в коридоре не было ни души. Что ж, хорошо. Джентльмены не оставили ему возможности попрощаться, как того требует обычная вежливость. Он постучал в дверь Марго. Ему отворила камеристка с пылающим от гнева лицом.

Роуленд вошел в комнату, Марго встретила его слабой улыбкой.

– Пришло время отряхнуть пыль Норфолка с ног своих? – спросила она.

Роуленд взял сестру под руку. Глаза ее покраснели, веки опухли. Марго не заслужила такого унижения. Как и Роуленд, она стояла у Карлоу на пути, и негодяй ловко избавился от них обоих. Наверняка существовал способ посчитаться с подлецом и одержать победу, но пока Роуленд не видел выхода. Мысли путались, в голове стоял густой сизый туман. Хотелось лишь одного: прикончить мерзавца Карлоу.

В пустом холле навстречу Роуленду с сестрой выступил один лишь дворецкий с бесстрастным, лишенным всякого выражения лицом. Он проводил их к экипажу, дожидавшемуся у входа. Одноглазый пес графа трусил позади, вертя головой по сторонам, будто ему тоже не терпелось вцепиться в горло врагу.

Роуленд оглянулся на дом. Из нескольких окон выглядывали любопытные лица гостей, но в окне спальни Оливии не мелькнула даже тень. Плотно закрытые тяжелые шторы отгораживали ее от всего мира.

Он помог Марго подняться на подножку экипажа. Пес забрался в карету следом за ней. Роуленд не сделал попытки его остановить.

– Если его светлость захочет вернуть собаку, пусть приедет и заберет ее, – сказал он двум изумленным лакеям, прежде чем с шумом захлопнуть за собой дверцу кареты. Борзая уселась на пол экипажа, устроившись поближе к Марго и положив ей на колени огромную голову. Роуленд, притулившись рядом с сестрой, бросил шляпу на сиденье напротив. – Маму хватит удар, когда она увидит твоего нового домашнего любимца.

Марго потрепала пса по лохматой голове, и тот зарылся носом в ее пышные юбки.

– Думаю, в любом случае настало время вернуться домой, – проговорила она.

– В Париж? А как же Арлингтон?

Графиня покачала головой, закусив губу.

– Уверена, я могла бы убедить графа, что Карлоу солгал, но не вижу в этом смысла. Наши отношения не выдержат скандала вокруг расстроенной помолвки его дочери, а тебе теперь откажут от дома. В нынешних обстоятельствах у меня нет желания оставаться в Лондоне. А поскольку у тебя тоже нет особых причин здесь задерживаться, ты мог бы проводить меня домой и провести несколько месяцев во Франции, зализывая раны.

Роуленд обнял сестру, она склонила голову ему на плечо. Марго была права, хотя ему чертовски не хотелось это признавать.

– Мне необходимо отправиться в Париж. На то есть свои резоны. А твое присутствие поможет разрешить главную трудность.

Марго слегка отстранилась, бросив на брата внимательный взгляд.

– Речь идет о твоей воображаемой любовнице?

Роуленд кивнул. Разумеется, Марго сумела сложить два и два, получив верный ответ.

– О мисс Бенс-Джонс. Она помолвлена с Джоном Блейкли, но брат пытается заставить ее выйти замуж за другого. Он совсем распоясался после смерти отца. Несколько недель назад сэр Кристофер попытался принудить сестру силой, и она бежала из дома.

– И с тех пор ты скрываешь ее?

– Не я один, мы с друзьями действуем сообща. Лорд Леонидас сейчас в своем загородном имении, и мы спрятали беглянку в его городском особняке. Должно быть, Карлоу видел меня, когда я доставлял мисс Бенс-Джонс письма Блейкли.

– Ты болван, Ролли. Тебе об этом известно? Конечно, ты действовал с самыми добрыми намерениями, и все же ты болван.

Филипп заподозрил неладное, когда дочь не вернулась в Лондон, как было условлено. Однако он успокоил себя мыслью, что Оливия, возможно, задержалась в пути или по каким-то причинам решила остаться в Холиншеде еще на пару дней.

Он понял, что случилось нечто серьезное, когда попытался увидеться с Марго и услышал в ответ от дворецкого Моубреев, что графиня уехала утром в Париж. Тревога Филиппа сменилась гневом. Что, черт возьми, могло произойти за одну-единственную ночь? Как могла Марго оставить его вот так, не сказав ни слова? Это казалось невозможным, немыслимым.

Вернувшись домой, Филипп обнаружил на подносе в холле толстую пачку писем. Перебрав их, он быстро отложил в сторону деловую корреспонденцию и приглашения на приемы. Интерес представляли лишь три письма. Одно было от дочери, второе от Генри. Третье, запечатанное простым голубым воском, несомненно, отослала женщина. Филипп повертел в руках конверт, надписанный изящным незнакомым почерком. Послание Марго.

Ему вдруг захотелось подкрепить себя глотком бренди. Он наполнил бокал. Что бы ни случилось в Холиншеде в его отсутствие, ответ следовало искать в этих трех конвертах.

Ливи писала коротко и сухо. Не давая никаких объяснений, она извещала отца, что ее помолвка разорвана, и выражала желание остаться в Холиншеде до конца сезона. В каждой ее строке, в каждом росчерке пера сквозили обида и гнев.

Послание Генри проливало свет на случившееся. Филипп яростно скомкал в кулаке листок. Он скорее поверил бы тому, что графиня соблазнила лорда Хайнда, чем молодого Карлоу. Генри ей никогда не нравился, а Хайнд, хотя по возрасту и годился Марго в дедушки, обладал несомненным обаянием и живым, острым умом.

Придвинув к себе третье письмо, Филипп медленно повернул его на столе, держа за уголок. На него вдруг напала странная нерешительность. Что в этом письме? Вежливая ложь или неприкрытая правда, которая заставит его пожалеть о том, что Марго не прибегла к обману?

Сломав восковую печать, он развернул сложенный листок. Письмо начиналось со слов: «Дорогой лорд Арлингтон, боюсь, я похитила вашу собаку и увезла ее в Париж. Пожалуйста, простите меня».

Должно быть, она говорила о Молдоне. Филипп невольно улыбнулся, представив себе графиню, гуляющую по улочкам Парижа с огромной одноглазой гончей на поводке. Что это? Приглашение последовать за ней во Францию? Вполне возможно.

Подобно Оливии, Марго обошла молчанием события, заставившие ее внезапно покинуть Лондон. Она упомянула вскользь о досадном недоразумении, заверив Филиппа, что грязные сплетни лишены оснований, и в заключение предложила расстаться друзьями.

Задумавшись, Филипп поддел ногтем печать и медленно соскреб с бумаги остатки воска. Прежде всего следовало заняться Оливией. Он осушил бокал. «Ох уж эти женщины. Похоже, они сведут меня в могилу».

Гроза уже начиналась, когда экипаж Ливи въехал в предместье Лондона. С трудом верилось, что накануне стояла чудесная солнечная погода, какая нередко бывает в конце весны. Небо, еще недавно ярко-синее, стало свинцовым, тяжелые тучи нависли над головой, угрожая вот-вот разразиться дождем.

Ливи не собиралась покидать Холиншед, но чем больше она думала над всем случившимся, тем яснее понимала, что не следовало допускать, чтобы Генри один объяснялся с ее отцом. Разумеется, кузен добрался до Лондона по меньшей мере на день раньше ее, и все же Ливи надеялась, что он отложил встречу с графом.

Покрытый синяками, с разбитым лицом, Генри слишком ретиво выражал ей свое сочувствие. Ливи невольно насторожило его суетливое внимание. Генри старался принять опечаленный вид, изображал возмущение, однако разразившийся скандал явно его обрадовал. Ливи не оставляло тягостное чувство, что она напрасно не выслушала Девира. Похоже, она совершила ошибку. Всему виной ее проклятая вспыльчивость. Потрясение и жгучая обида пересилили голос рассудка. По крайней мере она могла бы расстаться с Девиром тихо, без огласки, как собиралась с самого начала.