Когда трапеза была окончена, они снова закурили. Угощая сигаретой, Евгений извиняющимся тоном произнес:

— Простите, что завтракаем без вина. Но у меня еще столько дел сегодня. Нужно еще дозвониться до Чехии, а потом проехать по участкам, посмотреть, как идет строительство.

— Свой дом — это хорошо, — глубокомысленно заявила Настя.

— Безусловно. Я это только недавно понял. — Он глубокомысленно улыбнулся.

— Что же, сапожник ходит без сапог?

— В сапогах, как кот… Но я один живу. Так что дом для меня вроде бы и не нужен. — Он вздохнул, а потом улыбнулся чуть смущенно.

— „Плохо человеку, когда он один…“ — Настя продекламировала строку из стихотворения выдающегося футуриста.

— Нет, не плохо… Плохо, когда рядом с человеком не тот, кто ему необходим.

— Наверное…

— Настя, я не хочу лезть к вам в душу, но обстоятельства нашей сегодняшней встречи побуждают меня спросить: „Может быть, я чем-нибудь могу вам помочь?“

Этот вопрос застал ее врасплох. И недолго думая она выпалила:

— У меня сгорела квартира.

— Боже мой, когда?

— Как раз вечером того дня, когда мы с вами впервые встретились.

— И где же вы теперь живете?

— Меня „приютили“. В общежитии Литинститута. Я там учусь заочно.

— А родственники, мама?

— Родственников в Москве нет. Мама умерла, а отца я почти не помню. Он давно ушел из семьи… Вы… улыбаетесь? — поразилась она, заметив, что по лицу Евгения вдруг пробежало подобие улыбки.

— Нет, я не улыбаюсь, но, поймите меня правильно, я немножко рад, что оказался утром на вашем пути. Или вы на моем.

— Почему же?

— Потому что я могу вам помочь. Я вам как нельзя кстати.

— Это почему же?

— Все еще не понимаете? Я займусь ремонтом вашей квартиры.

— Вы?!

— А почему бы и нет?

— Но… У меня нет денег.

— Настя… — Он рассмеялся. — Помните, вы писали репортаж с конкурса „Мисс Столица“? Так вот, вы там несколько весьма лестных строк посвятили нашей фирме. Должен же я вас отблагодарить!

— Но…

— Никаких „но“! Знаете, во сколько нам обошелся тот дурацкий конкурс? — Она расслышала в его словах сожаление.

— Нет.

— И не надо. Обошелся — ого! Я на те деньги мог бы отремонтировать десяток квартир, даже трехкомнатных. А у вас небось двухкомнатная?

— Однокомнатная „хрущевка“.

— Даже так. И мадемуазель еще сопротивляется!

— Евгений, вы раскаиваетесь, что спонсировали конкурс?

— Вообще-то да. — Он глубоко затянулся и выпустил дым почти вертикально вверх, что, согласно современной психологии, характеризовало его как уверенного в себе человека. — О, Настя, я не раскаиваюсь в содеянном. Потому что…

— Потому — что?

— Потому что я иначе бы не познакомился с вами, а значит, не смог бы сегодня протянуть вам руку помощи.


Пирожников подвез ее прямо ко входу в общежитие, и она, на глазах у изумленных обитателей „Сибири“, по иронии судьбы как раз в это время возвращавшихся из пивбара, вошла в здание, размахивая полой распахнутой шубки.

Настя снова собралась с силами и почувствовала под ногами не болотную трясину, а упругие колебания калинового моста. В народных сказках по калиновым мостам богатыри шли на смертный бой с многоглавыми змеями. И она почти наяву ощутила под ногами сплетение гибких, как женская суть, стволов этого кустарника.

— Настя, с кем это ты катаешься? — спросил Володька Старых.

— Не заметил разве — с владельцем „вольво“, — ответила она, выходя из лифта.

В коридоре было пустынно: в полдень тут „мертвый час“. Зато в комнате все оказались на месте. „Приютитель“ мирно посапывал, едва не утыкаясь носом в стену, а Гера, вытянув все четыре лапы, лежала в кресле. Настя заметила, что она не любит находиться рядом со спящим Ростиславом. Свое кошачье предпочтение она оказывала ей одной. Заметив на столе блокнотик Авдея Петропавлова, она, конечно же, вспомнила о Марине. „Спущусь-ка я к ней в комнату, пока здесь длится мертвый час“. Марина оказалась дома.

— Заходи, заходи. Сейчас кофейку сообразим.

Настя почувствовала, что ей совсем не хочется кофе: наверное, дневная норма уменьшилась, и офисной дозы этого напитка оказалось предостаточно.

— Нет, мне лучше чайку с травами.

Марина странно взглянула на нее, но пошла на кухню поставить чайник.

На кровати валялась раскрытая сумка, из которой были вытряхнуты щетка для волос, косметичка, авторучка, ключи, еще какие-то мелочи. Настя не придала бы значения этому невинному натюрморту, если бы не пачка отрывных талонов от почтовых переводов, на каждом из которых в графе „Для письма“ был указан номер телефона и имя. Причем, во всех случаях, мужское.

— Что это, Марина? Картотека потенциальных женихов? — спросила Настя, когда подруга вернулась, неся симпатичный заварной чайник из цейсовского стекла, сквозь кривую стенку которого было видно, как листики душицы и ромашки медленно оседают на дно.

Марина, как показалось, чуть-чуть смутилась.

— Это?.. Думала тебе не говорить. Но раз уж ты сама спросила, то скажу. Понимаешь, я устроилась в одну фирму. Ну, подрабатывать. Сама знаешь, какая сейчас у аспирантов стипендия, да и переводами сыт не будешь.

— И куда же ты устроилась?

Свежезаваренные травы наполняли тесную комнату ароматом знойных широких полей, и Настя невольно взглянула на оконное стекло, словно хотела увидеть пчелу.

— Только не смейся. Обещаешь?

— Обещаю. — Вместе с запахом трав в пространство ворвался дух интриги.

— Так вот, я работаю в фирме „Секс по телефону“.

— Что?! Как это — по телефону? Кажется, у Виктории Нарбиковой в какой-то повести героиня „залетела“ по телефону. Но ведь на то он и авангард.

— Настя, я не о литературе. Понимаешь, в Москве есть много людей, для которых нормальный секс просто недоступен.

— Как это? Импотенты?

— Не только и не столько. Много увечных, уродливых, с изломанной психикой — афганцев, например. И просто застенчивых, закомплексованных — тех, кто боится женщин. Вот с ними мы и работаем.

— По телефону?

— Именно. Они присылают денежный перевод и указывают свои координаты, как ты видела. А мы потом звоним в определенный час и беседуем с ними томными голосами, часто повторяя нежные слова и очень страстно вздыхая. А они на том конце провода в это время занимаются любовью.

— С кем же?

— Сами с собой. Но с нашим участием. И у них все получается гораздо лучше.

— Что же, технология понятна. Аккомпанируешь онанистам.

— А почему бы и нет, если за это хорошо платят?

— Потому ты и читала разные психосексуальные книжки. Не так ли?

— И потому тоже. Нужно ведь быть готовой ко всяким клиентам. Те, у кого все в порядке, к нам не обращаются. Поэтому психология — прежде всего.

Выпив из жаростойких стеклянных чашек в алых пластмассовых подстаканниках изумительный чай без сахара, они продолжили беседу.

— Я читала, — вспомнила Марина, — что в Японии существует целая служба „Жена на три часа“ или что-то вроде этого. И, понимаешь, она ничего общего не имеет с сексуальными услугами. Эта служба — исключительно психологическая. Приходит к холостяку „жена“ с „дочкой“, скажем, на несколько часов, и вся троица старательно разыгрывает семейные отношения. При этом мужчина реально чувствует себя женатым человеком, семьянином.

— Для такого не нужна целая фирма! Можно просто подселиться к какой-нибудь женщине с ребенком, чтобы все „почувствовать“.

— Не скажи. Исполнительница заказа едва ли не целых полгода изучает биографию клиента, его повадки, склонности, чтобы все — как на самом деле. И обходятся такие три часа мужичку в целых тысячу двести зеленых.

— Ого!

— За границей самые дорогие услуги — именно психологическая помощь. А не девочки в домах терпимости.

— Слушай, девочка телефонной терпимости, если я к тебе сегодня приду ночевать, впустишь?

— Что это ты? Поссорилась с Коробовым?

— Кажется, он от меня устал.

— Эх ты, поэта нужно держать на дли-и-и-нном поводке. А три месяца в одной комнате — полный провал.

— Возможно…


„И все-таки самый женский на свете роман — это „Театр“ Моэма,“ — думала Анастасия, в который раз листая старенький томик.

Впервые она прочла его еще лет в пятнадцать. А потом перечитывала не однажды. Можно сказать даже, каждый раз, когда ей бывало невыносимо от осознания того, что она снова потерпела неудачу.

И опять она читала старую добрую книгу, настоящую энциклопедию женской жизни. Настя уютно устроилась в кресле и даже смогла абстрагироваться. И было отчего: рядом посапывал Ростислав.


„Они поднялись и пошли в спальню. Джулия сняла шляпу и сбросила платье. Том обнял ее, как обнимал раньше. Он целовал ее закрытые глаза и маленькие груди, которыми она так гордилась. Джулия отдала ему свое тело — пусть делает с ним, что хочет, — но душу ее это не затрагивало. Она возвращала ему поцелуи из дружелюбия, но поймала себя на том, что думает о роли, которую ей сегодня предстоит играть. В ней словно сочетались две женщины: любовница в объятиях своего возлюбленного и актриса, которая уже видела мысленным взором огромный полутемный зал и слышала взрывы аплодисментов при своем появлении. Когда немного поздней они лежали рядом друг с другом, ее голова на его руке, Джулия настолько забыла о Томе, что чуть не вздрогнула, когда он прервал затянувшееся молчание.

— Ты меня совсем не любишь больше?

Она слегка прижала его к себе.

— Конечно, люблю, милый. Души не чаю.

Джулия поняла, что он разочарован. Бедняжка, она вовсе не хочет его обижать. Право же, он очень милый.