Джулия Лэндон - Снежная ночь с незнакомцем

Лондон, 1806 год

Леди Гилберт, объявившая себя великой любительницей собак, однажды в холодный день была приглашена на чаепитие в Мейфэр и привезла с собой своего дрессированного терьера. Там она заставляла маленькую собачку проделывать разные трюки. Песик охотно ходил на задних лапах, выпрашивая угощение, перекатывался на спине по указанию хозяйки. Взлетал в воздухе на два фута от земли и цеплялся за кусок кожи, которым леди Гилберт размахивала перед ним. Потом висел на нем, извиваясь, полный решимости не выпускать его из зубов. Когда леди Гилберт наконец сжалилась над ним, песик гордо прошествовал по комнате с куском кожи в зубах, остановившись только на минуту, чтобы поднять заднюю лапку и пометить подол леди Осборн.

Во время последовавшей суеты в гостиную вошел лондонский дворецкий графа Лэмборна и доложил хозяйке, сестре графа, леди Фионе Хейнс, что пришли два официального вида джентльмена и настаивают, чтобы их приняли.

Фиона пригласила их в малую гостиную. Она немного раскраснелась, пытаясь помочь леди Гилберт поймать провинившегося песика, что закончилось опрокинутым стулом и разбитой хрустальной вазой. Заправляя за ухо выбившуюся прядь, Фиона объяснила, что сейчас ее брат, граф, отсутствует и неизвестно, как долго будет отсутствовать.

«Вечно», — подумала она, зная о разразившемся в Лондоне скандале.

Фиона очень любила своего брата. Джек слыл неисправимым повесой, что было известно как в их родной Шотландии, так и в Лондоне и, вероятно, даже в далекой Ирландии. Она также знала, что Джека обвиняют — по его словам, ложно и несправедливо — в любовной связи с принцессой Уэльской. Принц Уэльский намеревался воспользоваться этим обвинением, дабы устроить шумный бракоразводный судебный процесс. Это погубило бы Джека, ибо всем было известно, что адюльтер с любой женщиной морально предосудителен, но адюльтер с принцессой Уэльской приравнивался к обвинению в оскорблении монарха и измене.

Как написал Джек в своем торопливо нацарапанном письме, присланном Фионе из Истчерч-Эбби, он предпочтет быть повешенным, чем просидеть всю жизнь в Ньюгейте, и что пробудет в Шотландии, пока «это проклятое дело не решится». Фиона опустила эти подробности, когда говорила прибывшим джентльменам, Вудборну и Холлаби:

— Не могу сказать, когда он вернется, но с удовольствием передам ему вашу визитную карточку сразу по его прибытии.

Джентльмены, действительно имевшие официальный вид, переглянулись.

— Простите нас, мадам, но лорд Лэмборн в опасном положении.

У Фионы дрогнуло сердце.

— О?

— Не позволите ли мне говорить менее деликатно? — спросил Вудборн.

Фиона сглотнула и кивнула.

— Принц Уэльский был в высшей степени оскорблен слухами о том, что принцесса Уэльская, возможно, изменяла ему с вашим братом, который являлся его другом. Он полон решимости, не теряя времени, жестоко наказать любого, кто мог бы помешать законному наследованию трона его дочерью.

Должно быть, Фиона не выглядела достаточно испуганной, как следовало бы в данной ситуации, потому что сэр Вудборн выступил вперед.

— Это очень серьезное преступление, миледи. Если графа признают виновным, то приговорят к повешению.

Это испугало Фиону, но ей удалось остаться внешне непоколебимо спокойной.

— Это очень печальная новость, сэр, хотя я уверена, что моего брата признают невиновным. И я не представляю, чего вы хотите от меня. Моего добродетельного брата сейчас здесь нет. — Фиона надеялась, что ее улыбка была самой искренней.

— Все же кое-что вы могли бы предпринять, леди, — властно перебил лорд Холлаби. — Король верит не всем гнусным слухам, распространяемым в Лондоне. Он тоже считает Лэмборна своим другом и с большим удовольствием вспоминает, как они несколько лет назад охотились в Балморале.

— Как это мило со стороны его величества.

— Королю было бы неприятно, если бы граф оказался замешан в таком громком и мерзком скандале, — продолжал Холлаби. — Королю хотелось бы думать, что его друг скроется в надежном месте, пока это грязное дело не закончится.

Если она правильно поняла их, то принц хотел бы заманить Джека в Лондон и судить за прелюбодеяние, в то время как его отец, король, надеялся, что Джек избежит этого, отсидевшись где-то подальше от Лондона.

— Король очень надеется, — тихим голосом говорил Холлаби, — что вы объясните вашему брату, насколько серьезны те преступления, в которых его обвиняют, и уговорите его уехать в глубь Шотландии. Вы знаете — туда, где холмы.

— В Северное нагорье, — сказала Фиона и пожалела, что сейчас не может сесть и немножко подумать. На что они рассчитывают? Как это она предупредит брата? — Я признательна его величеству за заботу, — неуверенно продолжила она, — но ничего не могу передать брату сейчас, когда неизвестно, где он.

Вудборн посмотрел на Холлаби, затем на Фиону.

— Скоро Рождество, не так ли? Король надеется, что когда вы поедете со всей вашей семьей в Шотландию на праздники, то по дороге найдете вашего брата и передадите ему это послание, прежде чем его найдут люди принца.

В Эдинбург? Они хотели, чтобы Фиона поехала в такую даль, в Эдинбург?

— Я не хочу пугать вас, мадам, но пока мы разговариваем, люди принца ищут вашего брата, — мягко напомнил Вудборн. — И король очень надеется, что вы первая найдете его и предупредите. Его величество очень бы хотел, чтобы расследование этого деликатного дела закончилось как можно скорее. А вы не хотели бы отправиться на рассвете?

— На рассвете? — слабым голосом повторила она; голова у нее кружилась.

— Вам и вашей горничной предоставят дорожную карету, — попытался улыбнуться Вудборн.

— Счастливого пути, леди Фиона. — Он наклонил голову и повернулся на каблуках. Тоже улыбнувшись ей, следом за ним исчез и Холлаби, оставив растерянную Фиону одну.

Как причудливо, иногда всего за несколько минут, может измениться жизнь человека!

Эдинбург

Дворецкий эдинбургского дома Бьюкененов подал Дункану Бьюкенену лежавшее на серебряном подносе сложенное письмо. Дункан схватил письмо здоровой рукой и быстро отвернулся — ему не понравилось, что дворецкий смотрел на него как на ужасного призрака. Он отошел в дальний угол гостиной и остановился у камина.

Письмо заинтересовало Дункана. После произошедшего с ним несчастного случая он редко бывал в Эдинбурге и еще реже получал приглашения или принимал визитеров. Он был своего рода парией в благородном обществе.

Дункан посмотрел на письмо. Оно было от некоего мистера Теодора Сивера, чье имя с трудом всплыло в его памяти. Дункан сунул письмо под левую бездействующую руку и здоровой рукой сломал печать, затем быстро пробежал глазами его содержание. Мистер Теодор Сивер выражал надежду, что лэрд Блэквуда Дункан может принять у себя его и дочь его покойной сестры, леди Фиону Хейнс, в пять часов. У него дело чрезвычайной важности, писал мистер Сивер.

Фиона Хейнс. Дункан плохо помнил эту довольно невзрачную девушку с большими янтарными кошачьими глазами. Однако ее брата Джека, теперь графа Лэмборна, Дункан запомнил хорошо: черноволосый сероглазый повеса, питавший слабость к рыжим женщинам. Много лет назад, когда они еще не были настоящими мужчинами, Джек Хейнс и Дункан соперничали из-за одной и той же женщины из Аберфелди, и Дункан проиграл.

Дункан не мог даже представить, чего каждому из них теперь от него понадобилось, но поскольку сейчас он был совсем одинок, в нем пробудилось любопытство.

Он чуть повернулся в сторону дворецкого и взглянул на него краем здорового глаза.

— Пошлите за мистером Камероном, пожалуйста. Мы ожидаем гостей к пяти часам.

Когда дворецкий ушел за секретарем, Дункан смотрел на огонь и с удивлением думал, что могло через столько лет привести Хейнса к его порогу.

— Поверить не могу, что я должна сделать, — проворчала себе под нос Фиона под стук колес кареты ее дяди, направлявшейся по Шарлотт-стрит к зданию, известному как «Гейблс», или, как называл его дядя, «Бьюкенен-Пэлас».

— А? Что ты сказала, девочка? — спросил Теодор Сивер, глядя на нее поверх очков, неизменно сидевших на кончике носа.

— Ничего, что стоило бы повторить, дядя, — ответила Фиона и вздохнула при виде мрачных фасадов зданий, мимо которых они проезжали. После ее приезда в Эдинбург непрестанно лил дождь, падая на землю ледяными каплями. До Рождества оставалось еще несколько дней, но уже казалось, будто наступила настоящая суровая зима.

— Ты не должна беспокоиться, дорогая, — сказал дядя. — Я выскажусь за тебя. Не надо говорить то, чего тебе не хочется говорить.

Фиона не смогла скрыть улыбки. Ее старенький дядя Теодор и тетя Люси всегда заботились о ней.

— Спасибо, дядя, — поблагодарила она. — Я не боюсь высказаться сама, вам не следует так думать. Но честно говоря, меня не интересует Дункан Бьюкенен, и никогда не интересовал. И чем меньше я должна сказать ему, тем лучше.

— Э? Что такое? — переспросил дядя, прикладывая ладонь к уху.

Фиона улыбнулась и громко сказала:

— Я сказала, что благодарю вас!

Он улыбнулся в ответ, явно довольный своей ролью защитника, и, перегнувшись, потрепал ее по колену.

Когда карета остановилась перед огромным мрачным зданием, уже стемнело. Только в двух окнах горел свет, и у входа из-за чего-то дралась пара ворон. При одном взгляде на холодный серый монолит у Фионы пробежала по спине дрожь, и она натянула на голову капюшон.

Гейблс был очень похож на Блэквуд, огромное имение Бьюкененов в Северном нагорье. Блэквуд всегда производил на нее тягостное впечатление, даже в те времена, когда там устраивали праздники. Когда Фиона была еще девочкой, ее кузина венчалась там в часовне. И Фиона помнила, какими странными ей казались и все эти цветы, и веселая музыка, и улыбающиеся лица на фоне толстых каменных стен и угрожающе мрачных парапетов.