Нажав на кнопку отбоя, он смешно поклонился, разведя руки в стороны, улыбнулся нахально:

– Ну вот, и все... Пойдем, я тебя до кабинета провожу, а то опять лыжи навостришь... Нельзя беспокоить, главное... Детей всегда нужно беспокоить, Лизавета, и чем больше, тем лучше!

– Да ты-то откуда знаешь... Роди сначала, потом и беспокой... Я вот своего сыночка так уже обеспокоила, что жить дальше не могу...

– Да что случилось, Лиз? На тебе и впрямь в последние дни лица нет... Я понимаю, конечно, ты из-за Влада...

– Да при чем тут Влад! Не в нем дело... Хотя и в нем тоже... В общем, запуталась я, Тигран, еще и натворила бог знает чего... Максим-то мой в эту девицу влюбился, представляешь?

– Погоди... В какую девицу?

– Да в Эльзу, в какую!

– Да ну... Не может быть... А... как так получилось-то, Лиз? Роковое стечение обстоятельств, что ли?

– Не спрашивай, не хочу рассказывать. Наверное, эти обстоятельства роковым образом стеклись, когда ты ее на Новый год приволок. И как это тебя угораздило, а, Тиграш?

– Да не знаю я, сам себя об этом сто раз уже спрашивал! Понимаешь, что-то есть в ней такое... Глаза у нее какие-то особенные. Пропасть, а не глаза. Глядишь в них, и поначалу одна романтика в голову лезет – ах, ах, какие загадочные, сколько там всего тайного да непознанного... А потом понимаешь – никакой особой тайны и нету. Не тайна, а обыкновенная внутренняя неустроенность, жажда хоть каплю любви стяжать. Хоть от кого. Хоть откуда. Вот и бросаешься с предложением любви на этот зов как ненормальный... Влад, бедолага, тоже на эту удочку попался. Да и Максим твой, как выяснилось... А они что, всерьез встречаются, да?

– Нет. Уже не встречаются. Но у них любовь...

– Да ну! Откуда она возьмется-то? Максим твой, может, и влюбился, а Эльза любить не умеет, у нее на любовь ресурса не хватает.

– Она любит, Тигран. Я сама видела.

– Да ну? Чудны дела твои, господи...

– Точно, любит. И я сама, вот этими руками, эту любовь задушила. Так сказать – во благо семьи... Я ведь еще раз ходила к ней, к Эльзе-то. Ну, и попросила по-человечески... Объяснила ей всю ситуацию... Глупо, правда?

– Нет, Лиза, не глупо. Ты права – зачем из своей семьи сумасшедший дом делать?

– А Максим теперь страдает!

– Ничего, он у тебя парень сильный. Ну, может, пострадает месяцок, потом перестанет.

– А если не перестанет?

– Если бы да кабы... Не накручивай, Лизавета, никто еще от любви не умирал. И Максим твой от страданий не умрет, жив останется. Может, наоборот, крепче будет. И вообще – ну ее к лешему, эту Эльзу... Все, не будем больше о ней говорить! Было, и прошло, проехали!

– Мне ее жалко, Тигран.

– Да брось. Всех недолюбленных с их странностями не обогреешь. А за мужиков своих не бойся – вылечатся со временем. Хотя, я думаю, у Влада это так, просто порыв был, зря я тебя тогда перепугал. Мужицкие порывы – штука неопасная. Поймал ветер на крыльях, взлетел, упал, отряхнулся, дальше жить начал. Как он, кстати? Недавно звонил мне из своей ссылки, голос вроде нормальный.

– Да, все хорошо. Приедет, наверное, дня через два... Звонит каждый день, говорит, соскучился...

Дверь в кабинет Лизы вдруг осторожно приоткрылась, в образовавшуюся щель просунулось незнакомое женское лицо, довольно симпатичное, с обиженно поджатыми пухлыми губками.

– Тигра-а-аш... Там уже народ собирается, а я не знаю никого... Ты почему меня одну оставил?

– Аллочка, солнце мое, прости меня! – картинно кинулся к дверям Тигран, втаскивая в кабинет полненькую блондинку в коротком ярком платьице. – Я не виноват, меня главная бухгалтерша на ковер вызвала, видишь? Она у нас жуть какая строгая! Познакомься, ее Лизой зовут!

– Здрассьти... – уставилась на нее кукольно-голубыми глазками Аллочка. – Очень приятно познакомиться... А там все уже собрались, только вас нет...

– Идем, Аллочка, идем! – улыбнулась она ей ласково, вставая из-за стола.

Уже в дверях, пропуская Аллочку вперед, придержала Тиграна за локоть, шепнула на ухо заговорщицки:

– По-моему, абсолютно твой вариантец... Надеюсь, у нее с ресурсами все в порядке? Давай женись, хватит чужими проблемами заниматься...

– Да погоди ты! Я ж еще в порыве на крыльях, дай хоть разумом на землю упасть! А там видно будет...

Домой она пришла поздно – засиделись, как всегда. Сонечка мирно спала в кроватке, Ленка на кухне мыла посуду, Максим по-прежнему сидел в своей комнате, уставившись в монитор компьютера. Глянул на нее грустными глазищами – и сердце опять оборвалось...

– Спасибо, Максимушка, что Соню из садика забрал... – проговорила тихо, немного заискивающе.

– Да ну, мам... Если хочешь, я хоть каждый день буду ее забирать, у меня времени много.

– Нет, зачем каждый день? Ты бы лучше сходил погулял.

– Куда?

– Ну, я не знаю... В кино, в клуб... Развеялся бы...

– Нет, не хочу. Кстати, отец звонил...

– И?..

– Все нормально, скоро приедет. Вроде завтра обещал. Да ты не переживай, мы нормально поговорили. Нам ссориться не из-за чего...

– Да. Глупо все получилось. Ужасно глупо.

– Ты иди спать, мам... Все будет хорошо, не волнуйся. Я очень тебя люблю.

– И я тебя тоже, сынок...

* * *

Звонок в дверь получился робким, застенчивым, будто нажимал на кнопку не отец большого семейства, а неурочный гость. Она уже ждала его в прихожей – видела в окно, как остановилось такси у подъезда. Открыла дверь...

И не сразу поняла, что у него в руках. Отступила на шаг, вдохнула в себя одуряющий запах роз... Боже, как их много. Белые раскрывшиеся бутоны, загнанные в пространство целлофановой обертки, плотно сомкнулись меж собой, образуя нежное облако-субстанцию, и казалось, они втягивают в себя ее растерянный взгляд, и даже посмеиваются над ним слегка – что, не ожидала такого роскошества? А мы вот они, ты нас дождалась наконец...

– Лизонька, это тебе... – прозвучал откуда-то, будто со стороны, голос Влада.

– Чего это ты вдруг?

Прозвучало немного насмешливо, грубовато даже. Как-то само собой так вышло, не старалась она ни с какой насмешливостью. Протянула руки, приняла в них букет, как ребенка, осторожно коснулась ладонью ровной поверхности из лепестков:

– Боже, красота какая... Ты мне таких букетов раньше никогда не дарил...

– Да. Не дарил. Потому что дурак был. Я раньше вообще многого в нашей жизни не понимал.

– А теперь, значит, понимаешь?

– Да. Теперь понимаю. Понимаю, что у меня лучшая жена на свете. Самая лучшая. Самая любимая. И я очень благодарен тебе за то, что ты... Что ты...

– Ладно, Влад, не говори ничего. Не надо. Мне и цветов достаточно. Чего ты на пороге стоишь, заходи... И цветы нужно в воду поставить... Чтоб они не завяли, мои цветы терпения...

– Как? Как ты сказала? – с удивлением оглянулся он на нее, так и не дотянувшись до плечиков, чтобы повесить куртку в платяной шкаф.

– Да знаешь, выражение такое есть – цветы терпения. Когда тебе и обидно, и тяжко, и худо, а ты все терпишь, терпишь... А потом из этого терпения цветы вырастают. Черт, у нас и вазы-то подходящей в доме нет, пожалуй...

Она развернулась, быстро прошла в гостиную, встала посередине, озабоченно озираясь по сторонам. Потом села на диван вместе с букетом, проговорила грустно:

– Да, нет подходящей вазы... Все мелочь какая-то...

– Лиза, послушай меня... – осторожно присел рядом с ней на краешек дивана Влад. – Я хочу тебе прямо сейчас все, все рассказать, чтобы не было меж нами никаких недомолвок...

– Не надо, Влад. Не будет никаких недомолвок, я уже все поняла.

– Я очень, очень люблю тебя, Лиза...

– Да. И я тебя, Влад. Я тоже очень люблю...

И замолчали оба, будто примеривая на себя эти неловкие признания, будто чувствуя их странную неуклюжесть. Пожав плечами, она улыбнулась едва заметно – а ведь и впрямь не присутствовало раньше в их жизни той милой романтики влюбленной пары, когда эти слова произносятся ежедневно, ежеминутно, почти в проброс... Звучат при встрече, звучат при расставании, звучат из телефонной трубки... Как-то не до романтики им все время было. В первое время казалось – надо привыкнуть друг другу, принять друг друга, а уж потом, может... А потом – что? Потом заботы всякие навалились, да еще случившаяся в одночасье многодетность...

– А дети где? Ты одна дома? – пресек это молчание Влад, дотронувшись ладонью до ее щеки. Внутри от его прикосновения, от простых вопросов словно перевернулось что, словно это не обыденные вопросы были, а продолжение признания в любви.

– Так Сонечка еще в садике... А у Ленки курсовая, она к рецензенту поехала. А Максим дома, в ванной моется. Слышишь, вода шумит?

– Ага, слышу... Как хорошо дома, Лизонька! Ты даже не представляешь, как хорошо! Такое счастье – быть у себя дома...

Откинувшись на спинку дивана, он распластал руки по подушкам, вздохнул с шумом, затих. Она тоже молчала, ощущая внутри невесть откуда взявшееся смятение. Откуда оно, зачем? Все же хорошо, все у нее получилось, и даже еще лучше, чем прежде... И цветы терпения – вот они, в руках, и поднимается от них волной одуряющий запах, расслабляющий, терпко-сладкий. Говорят, розы пахнут женским счастьем...

Да. Пахнут, конечно. Только счастья внутри все-таки не было. Того самого, окончательного, всепобеждающего – не было. Не было, черт побери, не было! И хоть весь дом цветами терпения завали – не было!

Уткнувшись лицом в самую сердцевину букета, она вдруг расплакалась навзрыд. Громко, отчаянно сотрясаясь плечами и краешком сознания ужасаясь, что же она такое творит... И ничего не могла с собой сделать. Что-то порвалось внутри, лопнуло. Все не то было, не так, неправильно... Чего-то главного, основного недоставало...

– Лизонька... Лизонька, прости меня! Да, я виноват... Прошу тебя, Лизонька, не надо!

Голос Влада доносился откуда-то снизу – она слышала его, чувствовала его руки, обнимающие ее колени. Остановилась на секунду, чтобы сказать, чтобы объяснить... И новая волна отчаяния накатила, сжала кольцом горло, и отпустила, выплескивая рыдания наружу.