– Нет, мам, не надо ничего, спасибо. Я потом...

– Ага, ага. Потом так потом. Давай умывайся, я тут уже с уборкой закончила...

Вышла из ванной, прислонилась к стене, выдохнула из себя виноватый испуг. Вот так теперь, мать, суетись и подпрыгивай. Сын-то в последние дни сам не свой... Запирается в своей комнате, молчит, пялится в экран монитора. Осунулся весь, побледнел. Видно, что переживает. Сдержала-таки свое слово Эльза, будь она неладна...

Шум пылесоса перебили короткие трели дверного звонка – неужели Ленка с Сонечкой так быстро нагулялись? Открыла дверь, удивленно подняла брови – нет, это не Ленка с Соней... Это Маша пришла... Стоит, улыбается заговорщицки.

– Я без звонка, Елизавета Васильевна... А Максим дома? Он должен дома быть, я знаю.

Ступила в прихожую по-хозяйски, быстро стянула с себя шубку. Спросила шепотом:

– Он ведь там, в своей комнате?

– Ну да... А откуда ты знаешь, что он должен дома быть?

– Так у него который уже вечер в окне свет горит...

– А ты что, в его окна смотришь?

– Ну да... Каждый вечер прихожу и смотрю. Не надоедать же вам вопросами... А звонить ему как-то не решаюсь. Лучше так, живьем... Я правильно понимаю, Елизавета Васильевна? Если он каждый вечер дома, то вопрос с этой... Как ее... Ну, та, с которой ваш муж...

– Ее Эльзой зовут, Маша.

– Во-во! Значит, с Эльзой вопрос решился, да? Он ее влюбил в себя и уже бросил, да? Наше с вами терпение победило, Елизавета Васильевна?

Она уже двигалась по коридору в сторону Максимовой комнаты, нисколько не нуждаясь в ответах на свои вопросы. И даже на ее испуганное «погоди, Маш...» никак не прореагировала, лишь оглянулась у самой двери, бодро подняв кулачок вверх – «но пасаран», мол, враг не пройдет...

Отчего-то ее особенно покоробил этот поднятый вверх кулачок. И глаза Машины покоробили – сытые в своей уверенности. Какая настойчивая оказалась эта Маша, однако...

А может, оно и к лучшему? Может, и надо вот так – с настойчивостью? Под окнами караулить, выжидать, появляться на глаза в нужный момент... Тоже своего рода терпение. Только все равно неприятно смотреть на этот поднятый кулачок «но пасаран», хотя вроде и радоваться ему надо... Вроде как все по плану идет... Отчего же кошки на душе скребут, а в памяти Эльзино грустное личико под банным полотенцем всплывает?

Ладно, пусть все идет как идет – всплывет и забудется. В конце концов, кто такая эта Эльза? Всего лишь случайный фактор, как град с неба, помявший цветы на клумбе. Его кто-нибудь просил на ухоженную чужими трудами клумбу сваливаться? Нет, не просил. Цветы на клумбе в чем-то виноваты? Нет, не виноваты... Время пройдет, лепестки-листья расправятся, дальше жить будут...

Так что действуй, Маша. Хоть и неприятен мне твой кулачок, и сытая уверенность в глазах неприятна, и бесцеремонность... Все равно действуй.

Мысли под уютный шум пылесоса текли неспешно, солнце вовсю разгулялось по миниатюрной гостиной, на кухне деликатно заурчала отжимом стиральная машина... И голосов из комнаты Максима не слышно. Полная картина домашнего покоя, хоть и обманчивая. Ох, чует сердце, обманчивая...

Бах! Грохнула дверь в Максимову комнату, в проеме двери мелькнула Маша, промчалась ветром в прихожую. Что ж, похоже, не получилось у нее никакого «но пасарана». А жаль. И в то же время – черт его знает... Но, как бы там ни было, надо проводить гостью...

– Нет, что я ему, дешевка последняя, что ли? Какое он право имеет... Люблю, не люблю, какая разница... Да как он смеет со своим «не люблю»...

Машу трясло от злости, губы дрожали, руки никак не попадали в рукава шубы. Повернув к ней красное злое лицо, она сузила глаза, собрала по-старушечьи губы скобочкой, прошипела, будто плюнула:

– Ну, и чего вы на меня уставились? Идите лучше, своего тупого сыночка пожалейте! А он у вас тупой, точно, тупой! Хоть бы прикинул расклад – кто он и кто я? Ведет себя как сын олигарха... Не люблю, главное...

– При чем здесь сын олигарха, Маш? Я что-то не поняла...

– Да вы дурочку-то из себя не стройте, Елизавета Васильевна! Небось давно уже прикинули, что в хорошо обеспеченную семью сыночка можно пристроить... Да если б мы поженились, папа бы нам и квартиру купил, и машину... Да где он еще такую, как я, найдет? Еще бегала за ним, как лохушка последняя... Нет, хватит с меня...

Лиза смотрела нее и не узнавала. Вроде и Маша – и совсем не Маша. Другая какая-то девица. Надо же, какое у нее злое лицо, и острые хищные зубки, и голос, как у трамвайной кондукторши, которой пассажир на ногу наступил...

– Не обижайся, Маш. Ты себе еще лучше найдешь.

– А вы не усмехайтесь!

– Да бог с тобой, что ты...

– Сами-то небось в бараний рог ради мужика согнуться готовы! «Терпение, терпение»... – передразнила она ее, скорчив злую гримаску. – Да пошли вы со своим терпением знаете куда?

– Хорошо, Маш. Уже пошла. Извини, если что не так.

– Опять насмехаетесь? Ну, ну... Не семья у вас, а полный отстой, поняли? Одни сильно влюбленные, другие все из себя терпеливые... Вот и кувыркайтесь дальше в своем дерьме, а с меня хватит!

Она так сильно хлопнула дверью, уходя, что упала одежная щетка с полочки. Наклонилась, подняла, почему-то поводила ею по воздуху, будто очищая его от скопившейся злой энергии. И, как поздняя реакция на хамство, зашевелилась внутри обиженная слезная муть, перехватила горло...

Вот не умела она по-настоящему справляться с чужим неожидаемым хамством. Как ни старалась закрыться, а последние брызги все равно до нутра долетали. И Максим тоже хорош – так и не вышел на подмогу... В конце концов, это же его отношения, мог и сам грудью на амбразуру броситься!

Сглотнула слезный комок, поплелась в его комнату... Сидит, в экран монитора уставился. Взгляд хмурый, исподлобья, лишь крылья носа слегка подрагивают да желваки на щеках гуляют.

– Извини, мам, досталось тебе... Не обращай внимания, ладно? Она не со зла, просто понесло, не справилась...

– Ладно, я постараюсь. А тебе не жалко ее, Максим? Вы так долго встречались...

– Не знаю. Не думал. Не надо, мам... Не спрашивай больше ничего, пожалуйста...

– Хорошо, хорошо, не буду. А ты завтракать сегодня вообще собираешься?

– Нет. Я не хочу. Спасибо.

– Максим... Максимушка... Плохо тебе, да?

– Все, мам! Я же просил! Ну не могу я ни о чем разговаривать, ну пожалуйста! Оставь меня в покое...

Уже на кухне она дала волю слезам. В последние дни в привычку вошло – стоять у кухонного окна и слезы лить. Как будто других окон в квартире нет...

Пришла Ленка с улицы, закопошилась в прихожей, раздевая Сонечку. Надо бы выйти к ним, да слезным лицом пугать не хочется... Слава богу, Сонечка мимо кухни промчалась в Максимову комнату, залопотала там что-то про санки, про горку...

А Ленка сразу ее слезы учуяла. Подошла сзади, подлезла под руку, прижалась холодной щекой, спросила пискляво-испуганно:

– Вы чего плачете, теть Лиз?

– Да все, уже не плачу. Это я так...

– С Максимом поругались, да? Я к нему заглянула – он злой сидит... Он вообще в последние дни злой, как в воду опущенный. Даже разговаривать не хочет...

– А ты и не приставай к нему с разговорами, Лен. У него беда, его любимая девушка бросила.

– Кто? Машка, что ли?

– Нет, не Маша. Другая девушка.

– А, да... Поняла. Это та, которая... Вот же ненормальная, да? Такого классного парня...

– Она нормальная, Лен. Просто так получилось. Иногда влюбленным лучше расстаться, чтобы... Чтобы...

– Чтобы не испортить жизнь себе и другим?

– Да. Наверное, так. Наверное... Какая же ты у меня умница, Лен. А я, похоже, полная дура... Ты даже не представляешь себе, какая...

* * *

– Стоп, стоп, стоп... Ты чего это, Лизавета, смыться решила?

Тигран подхватил ее под руку, развернул к себе, уставился с обиженным видом. Посмотрела на него умоляюще, виновато пожала плечами:

– Тиграш... Но я же тебя уже поздравила! Нет у меня настроения на застолье, сам понимаешь...

– Ай, как нехорошо поступаешь, женщина! За мое здоровье выпить-покушать не хочешь! Обижаешь джигита, женщина!

Она и впрямь хотела незаметно смыться, не сидеть с коллегами за накрытым столом. Хотя и очень любила эти корпоративные посиделки, даже сама в свое время приложила руку к тому, чтобы ввести в фирме негласное правило – в день рождения хоть в лепешку разбейся, а родной коллектив за столом собери. Обычно часа за три до окончания рабочего дня начинали стол накрывать. И даже Павел Степанович относился к этому нарушению трудового распорядка вполне лояльно, и премию имениннику приличную выписывал, чтоб затраты на застолье по карману не ударили.

– Да ты не обижайся, Тиграш! Просто... Просто мне сегодня Соню на часик пораньше из садика забрать надо... Там у них проблемы какие-то, вот и попросили всех родителей... – тут же придумала она сносную причину для оправдания. – Ну, отпусти меня, Тиграш, а?

– А что, кроме тебя, некому Соню забрать? У тебя там забиральщиков хоть отбавляй! Погоди-ка, сейчас разберемся...

Выудив из кармана пиджака мобильник, он близоруко поднес его к глазам, быстрыми движениями коротких пальцев заиграл по кнопкам.

– Кому ты звонишь, Тигран? Лена все равно еще в институте, у нее сегодня консультация по курсовой, а Максим...

– Тихо, не мешай... – отстранился слегка, поднося к уху мобильник.

– Ты Максиму, что ли, звонишь? Тигран, не надо! Не надо его беспокоить! Нельзя! Ну, я прошу тебя...

– Что значит – беспокоить? – поднял он в удивлении брови. – Сходить за родной сестрой – это что, беспокойство, по-твоему? Ой, разбаловала ты своих домашних, Лизавета...

Она хотела уже совсем рассердиться, да не успела. Тигран вдруг заговорил в трубку быстро и радостно, сыпал словами, как горохом:

– Привет, Макс, рад тебя слышать, у меня к тебе просьба, братан! Ты где сейчас? Ага... Ну, вот и отлично... Тогда дуй в садик, забери сеструху! А мать твоя сегодня задержится, ага... У нас тут корпоративчик по случаю моего дня рождения! Спасибо, спасибо... Ну, все отлично, пока, братан...