— Нет. Это я про погоду. Скорей бы уж снег пошел, прикрыл этот стыд. Смотреть больно на голые деревья, на грязные опавшие листья. Всем нужна яркая осень, красота листопада, а потом… Потом один стыд. Глаза бы на него не глядели.

— Да ты поэт, Ольга… Стихи писать никогда не пробовала?

— Нет, не пробовала. Куда уж мне? Я в простой семье выросла, папу не помню, а мама учила меня борщ варить, пироги печь и капусту на зиму квасить. Говорила, что нет более ценного навыка для замужней женщины, чем эти три вещи. Не пригодилось, как видишь.

Ольга повернулась от окна, смахнула со щеки досадливую слезинку. Потом вздохнула, шагнула к Юлиану, плечом отодвинула его от раскрытого чемодана:

— Дай я сама… Какой ты неумеха, даже вещи аккуратно сложить не умеешь.

— У меня опыта нет, извини. Я не каждый день от жены ухожу, сама понимаешь.

Ольга кивнула, склонилась над чемоданом, раскрыла первый попавшийся под руку пакет:

— А тут у тебя что? Рубашки? Надо их правильно свернуть, иначе помнутся. Потом так и станешь надевать, мятые.

— Не надо, Оль. Оставь.

— Ну, как знаешь…

Они замолчали, стоя над раскрытым чемоданом, будто не решались произвести финальное действие — накинуть верхнюю крышку и застегнуть молнию. Ольга сглотнула слезный ком, проговорила тихо:

— Я очень благодарна тебе, Юлик… Благодарна, что ты сам решил. Это мужской поступок, спасибо. Да, так лучше. Сама бы я не смогла.

— Да какой поступок, Оль… Я же вижу, тебе мое присутствие невмоготу. И это вполне объяснимо — какой тебе с меня прок? Я пустой человек, ничего не умею, ничего не могу. Такой же, как этот осенний день, — внутри одна морось и стыд.

— Зачем ты так о себе? Не надо…

— Но это же правда, Оль. Ты и сама это прекрасно знаешь.

— Нет… Я тебя любила, правда. Мне было хорошо с тобой рядом. А потом как-то… Устала я, что ли…

— Да, ты устала, — многозначительно повел он головой в сторону перегородки. — Ты очень устала, потому что я не знаю, как тебе помочь. Не умею, не способен.

И, словно в подтверждение его слов, из-за перегородки раздался механически требовательный тещин голос:

— Оля! Кто пришел? Ты с кем разговариваешь, Оля? Я слышу незнакомый мужской голос! Запри дверь! Не пускай посторонних в квартиру!

— Мама, успокойся, все хорошо! В квартире никого нет! Это я телевизор включила, тебе показалось! — громко, на одной ноте, привычно отрапортовала Ольга. — Скоро обедать будем, подремли пока!

Они помолчали, прислушиваясь к наступившей тишине. Юлиан спросил шепотом:

— На развод сама подашь? Нас ведь быстро разведут, только заявление отнести…

— Да успеется с разводом. Штамп в паспорте меня никак не напрягает. Если только тебе понадобится.

— Нет, мне не понадобится, — торопливо отказался Юлиан, усмехнувшись. — Ну что, я тогда пошел?

— Погоди, пусть дождь кончится. Пойдем на кухню, чаю попьем напоследок. Хотя — какой напоследок, о чем я?.. Ты заходи, мы же не чужие люди, правда? И звони… Пойдем на кухню, только тихо… Правда, у меня к чаю ничего нет…

Чай пили с малиновым вареньем — Ольга хранила его в холодильнике как стратегический запас на случай простуды. Юлиан терпеть не мог домашнего варенья, но аккуратно цеплял переваренные ягоды из своей розетки, отправлял в рот. Ольга сидела замерев, смотрела в свою чашку, будто пыталась разглядеть там что-то, потом подняла голову, спросила:

— Ты мне так и не объяснил толком, откуда он взялся.

— Кто, Оль?

— Я про Марка спрашиваю. Да, я поняла, что на самом деле он известный писатель и ваш какой-то там родственник, но… Где он был все эти годы? Ты никогда раньше о нем не рассказывал… Почему?

— Потому что не мог. Потому что мне очень хотелось о нем забыть. Но если все начинать рассказывать, то это долгая история.

— Не хочешь, не рассказывай. Я вижу, как тебе трудно ее рассказывать.

— Да, мне трудно. Нет, не так. Мне трусливо. Мы с мамой совершили большую подлость по отношению к нему. Такую подлость, о которой лучше забыть, иначе жить нельзя.

— И что, получилось?

— Да… Нам казалось, что мы и впрямь забыли.

— А он взял и появился? И напомнил о подлости?

— Нет, о подлости он не напомнил, но добил меня окончательно своим благородством.

— Ну, знаешь… На тебя не угодишь. Какой-то эгоизм у тебя неправильный, слишком гипертрофированный.

— Ну, о чем ты, Оль?.. Разве у ничтожного человека есть эгоизм?

Ольга не успела ответить — на кухню снова прилетел визгливый голосок из-за перегородки:

— Оля, ты где, опять без дела сидишь? Нельзя все время бездельничать, Оля! Как тебе не стыдно! И когда будет готов обед? Пора обедать!

— Скоро, мам! Через полчаса! Я не бездельничаю, я суп довариваю! — вытянув шею и прикрыв тяжелыми веками глаза, устало прокричала Ольга в раскрытую дверь кухни.

Потом вздохнула, проговорила тихо:

— Повезло вам с Жанной. Даже сами не понимаете, как повезло. Мне бы такого Марка — хоть ненадолго. Но я, наверное, такого счастья не заслужила.

— Я тоже не заслужил, — вяло усмехнулся Юлиан, отправляя в рот очередную ягоду. — Я даже встретиться с Марком не решился, представляешь? Не смог себя заставить. Да и он, я думаю, не очень стремился.

— И все-таки я не понимаю такого благородного поступка, хоть убей. Зачем ему подарок в лице Елены Максимовны?

— Я думаю, он Жанне помочь решил. Он любил ее в детстве, все время возился с ней. И она была к нему привязана. Наверное, это его как-то согревало потом. Когда он… Ну, не важно, в общем.

— Слушай, а я вспомнила… — вдруг отшатнулась Ольга, распахнув глаза, — вспомнила, вспомнила! Давно это было… Кажется, день рождения Елены Максимовны отмечали… Не знаю, почему она тогда со мной разоткровенничалась, как невестка я всегда была не в чести… В общем, она призналась, что всегда любила тебя больше, чем Жанну.

— Да, я это знаю. Так и есть. Но мне от этого вовсе не легче жилось.

— Она еще сказала так странно… Я уж не помню сейчас… Вроде того, что Жанна — это твоя жертва.

— Жанна — моя жертва? Да ну… Ты что-то путаешь…

— Нет, точно, так и сказала! Жанна — твоя жертва! Она ее мучила потому, что назначила виноватой в твоих неудачах! Так и сказала — кто-то же должен быть виноватым, что из Юлика ничего не вышло.

— Оль… Не добивай меня, а? Мне и без того хреново.

— Ладно, не буду. Тем более теперь я не участвую в твоей жизни. Да и раньше не особо участвовала. Странная вы семья, хотя с виду все чинно и благородно было. Но, наверное, у многих так. На людях все хорошо, а внутрь заглянешь и ужаснешься — ой, мама дорогая! И как бедный Марк будет с этим чудовищем Еленой Максимовной жить?

— Не знаю. Он сам так захотел. Хотя Жанна рассказывала, что мама в его присутствии совсем другая… Тихая и задумчивая…

— Ты что, с мамой так и не простился?

— Почему?.. Забежал на минуту, когда Марка не было. Видел его жену. Симпатичная такая, в глазах счастливые искорки.

— Да, мне бы хоть одну такую искорку. А то один пепел остался.

— Оля, обед готов? Подойди ко мне, включи телевизор! И пыль протереть надо, в доме ужасно пыльно! Или ты опять без дела сидишь, бессовестная? — снова заверещала из-за перегородки теща, и Ольга закинула голову назад, простонала утробно:

— Когда это кончится, а? Ну когда?.. Прости меня, господи, грешную и бессовестную дочь.

Потом вздохнула, проговорила устало:

— Ладно, иди… Не поминай лихом. Прости, если обидела чем.

— Что ты, Оль?.. Ничем ты меня не обидела. Это ты меня прости, что был при тебе всего лишь тенью. Но на большее я не способен. Спасибо тебе за все.

Он поднялся из-за стола, чуть не сбив локтем чайную чашку. Глянул на Ольгу с улыбкой, даже сделал попытку подмигнуть:

— Все, я ушел. Не провожай, я дверь захлопну. Ключи на тумбочке в прихожей оставлю. Все.

* * *

За окном что-то бабахнуло, потом еще раз, еще. Не выпуская из рук чашки с чаем, Жанна встала из-за стола, выглянула на улицу, полюбовалась на раскрытый цветок фейерверка в темном небе. Жиденький получился цветок, не ахти. Странно, с какой радости приспичило кому-то фейерверки пускать?

Ах, да! Вспомнила! Сегодня же праздник — День святого Валентина. Вот еще один выстрел… Бах — и снова фейерверк. Этот ничего получился, можно зачесть в проявление чьей-то влюбленной радости.

Вообще, странный этот февральский праздник, неконкретный какой-то. И показушный немного. Смотрите, мол, как мы свою влюбленность празднуем, фейерверки в небо пускаем. У нас есть влюбленность, у вас нет. Смотрите из окон, завидуйте. И не важно, что влюбленность завтра пройдет, зато праздник сегодня есть. Ура празднику!

Цветы в небе погасли, новые больше не вспыхивали. Жанна стояла в ожидании, смотрела в темное небо. Почему-то хотелось, чтобы еще… А что, пусть люди радуются. Пусть хотя бы недолго, как в песне — есть только миг, за него и держись. Если умеют радоваться, почему бы и нет?

Стояла долго, не дождалась. Все, что ли, закончился Валентинов день? Хорошенького помаленьку? А дальше что? Неуютный февраль продолжается? Ветер мотает перед глазами стылые ветки тополя, свет фонаря падает в темноту яичным желтком? И совсем не похоже, что через две недели — весна… Да будет ли она вообще?

Жанна вздохнула, отошла от окна. Допила одним глотком чай, сполоснула под краном чашку, бросила в мойку несколько крупных картофелин. Жареная картошка на ужин — что может быть вкуснее, вреднее и проще? И с маринованным огурцом вприкуску, для еще большей вредности, назло уставшему от зимы организму…

Хлопнула дверь в прихожей — Юлик пришел. Крикнула ему из кухни весело:

— Ты от голода не умираешь? Через двадцать минут ужинать будем!