Мадлен не видела «картинки» из своего прошлого, когда сидела в снегу под деревом и ждала смерти, но сейчас, в беспокойных снах, «картинки» мелькали перед ней одна за другой. Периоды кошмаров чередовались с периодами полубессознательного бодрствования, и тогда до нее смутно доносились звуки женских голосов и чьи-то руки кормили ее, давали ей лекарство, протирали ее губкой, когда она обливалась потом, и укутывали одеялами, когда ее знобило.

Затем ее сознание прояснилось. Она была так слаба, что едва могла поднять руку, но зато мучительная боль в груди прошла. Она лежала в маленькой комнате с белеными каменными стенами. Была ночь, и свет давала только свеча на столике возле кровати. Мадлен сначала сосредоточила взгляд на пламени, а потом вдруг увидела женщину – та сидела у свечи и шила. Мадлен решила, что она все еще спит или, может быть, умерла. Если человек после смерти просыпается в раю, сидит ли рядом с ним ангел-проводник? Наверное, да, потому что эта женщина возле кровати была прекраснейшим созданием. Вот только… едва ли ангел мог быть таким эротичным. И, следовательно, она, Мадлен, отправилась вовсе не на небеса, а в другом направлении.

Услышав, что больная зашевелилась, молодая женщина подняла на нее взгляд, и Мадлен увидела удивительные глаза завораживающего лазурного цвета. Лицо женщины имело форму сердечка, и у нее были безупречно правильные черты лица. Густые волосы отливали красновато-коричневым блеском каштана, а простое платье из синей шерсти не могло скрыть необычайно изящную фигурку, в которой стройность сочеталась с изысканными округлостями. «В Лондоне подобная фигура принесла бы целое состояние», – промелькнуло у Мадлен.

Она мысленно упрекнула себя за такие мысли. Хотя эта женщина обладала редкой красотой и необыкновенной чувственностью, ее прекрасное лицо светилось безыскусной свежестью и невинностью Мадонны. Увидев, что больная открыла глаза, молодая женщина улыбнулась и, отложила в сторону шитье и сказала:

– Наконец-то! Мы очень за вас волновались.

Голос у нее был такой же прекрасный, как и все остальное. Хотя темно-синее платье с высоким воротом отличалось квакерской простотой, манеры и речь этой молодой женщины не показались бы неуместными в лондонской гостиной.

– Не хотите ли чего-нибудь попить? – спросила она.

Мадлен кивнула, чувствуя сухость в горле. Женщина приподняла ее и поднесла к губам кружку с чаем. Медово-сладкий вкус подействовал смягчающе. Сделав несколько глотков, Мадлен прошептала:

– Спасибо, теперь мне гораздо лучше.

Молодая женщина опустила ее обратно на подушки и поставила кружку на столик у кровати, потом сказала:

– Меня зовут Диана Линдсей. Вы находитесь в коттедже Хай-Тор, неподалеку от Клеведена. Вы три дня были в лихорадке.

– Последнее, что я помню… Я увидела свет и попыталась его найти, – пробормотала Мадлен. – Это были вы?

Диана кивнула.

– Да, я доила корову. Выходя из сарая, я услышала ваш голос и пошла посмотреть, что происходит.

Было трудно представить, что такое прелестное создание могло доить коров, но тут Диана приложила ладонь ко лбу Мадлен, и та не почувствовала шелковистой мягкости кожи, присущей рукам женщин, не знавших грязной работы.

– Вы ведь не одна здесь живете?

– Нет, со мной живет мой сын и экономка.

Найти в столь отдаленном месте дом, в котором нет мужчины, – это было весьма необычно, но у Мадлен не оставалось сил даже на любопытство, и она прошептала:

– Меня зовут Мадлен Гейнфорд, и я выросла в Клеведене, а теперь вернулась домой, но… – Ее голос прервался – ей не хватало сил объяснить, почему она оказалась одна среди пурги.

На милое личико Дианы набежала тень тревоги, и она тихо сказала:

– Сейчас вам лучше помолчать и отдохнуть. Для разговоров еще будет время.

Мадлен кивнула, закрыла глаза и снова задремала. И на этот раз ее не мучили кошмары.


Когда больная проснулась, было уже утро. Диана вошла в комнату и увидела, что Мадлен Гейнфорд открывает глаза. В это время суток комнату заливал солнечный свет, наполняя ее теплом, а беленые стены, казалось, светились. Женщина, лежавшая на кровати, окинула взглядом комнату – дубовые гардероб и комод, овальный плетеный коврик и милые акварельные рисунки, висевшие на стенах. Наверное, по сравнению с тем, к чему она привыкла, все это должно было показаться ей слишком уж скромным, но на ее лице не отразилось ни намека на презрение.

– Не хотите ли поесть? – спросила Диана.

Гостья кивнула. Диана ушла в кухню и вернулась с миской ароматного супа-пюре с маленькими кусочками курицы и лука-порея. Она помогла пациентке сесть и стала кормить ее с ложечки – как ребенка.

– Спасибо, миссис Линдсей, – сказала гостья, когда миска опустела. – Вы очень добры. – Ее голос стал сильнее, а на лице появился здоровый румянец.

Эдит заплела ее темные волосы в косу и переодела во фланелевую ночную рубашку. Ее взгляд был спокойным, хотя в глубине больших карих глаз таилась печаль.

– Не знаю, как вас благодарить. Если бы не вы, я бы умерла в снегу.

– Так гораздо лучше, – сказала Диана с улыбкой. – Было бы неприятно обнаружить ваше тело весной, когда растает снег.

Эти слова вызвали у гостьи улыбку и, взглянув на хозяйку, она проговорила:

– Если вы сможете достать в деревне повозку, я уеду. Мне не следует здесь находиться. – Мадлен вздохнула и отвела глаза. – Я не хочу становиться обузой.

– По дорогам еще какое-то время невозможно будет проехать, так что торопиться некуда, – ответила Диана. – А по поводу того, что вы обуза, не беспокойтесь. Вы – самое интересное событие, которое здесь произошло за последние несколько лет. – Несколько секунд Диана колебалась, но любопытство взяло верх. – А как получилось, что вы заблудились в пургу?

Мадлен закрыла глаза, и сейчас казалась необычайно печальной и усталой. Когда же она заговорила, ее голос был чуть громче шепота.

– Я не заблудилась. Я хотела умереть. – Она открыла глаза, но посмотрела не на Диану, а мимо нее. – Потом решила, что еще рано, что еще не готова. – Помолчав, она ровным голосом добавила: – Видите ли, я умираю. Я вернулась в Клеведен, чтобы остаться с моими родными, но сестра не пустила меня в дом. – Она явно привычным жестом прижала руку к груди и закончила уже не таким ровным голосом: – Но моя болезнь не заразна. Я не представляю опасности для вашей семьи.

Эти слова и жест объясняли почти все, что касалось болезни гостьи, однако же…

– Но почему ваша сестра не хочет, чтобы вы остались с ней?

Мадлен долго молчала, и Диана уже подумала, что, возможно, она не станет отвечать или солжет, но тут на ее лице появилось выражение решимости и она сказала:

– Вы, наверное, нашли мешочек, который я носила под платьем. А вы его открывали?

– Нет, – покачала головой Диана. – Принести его вам?

Мадлен кивнула. Диана подошла к дубовому комоду и достала маленький, но увесистый кожаный мешочек, который Мадлен носила на себе. Диана и Эдит обсуждали, стоит ли его открыть, и решили этого не делать, если только их гостья не умрет от легочной лихорадки.

– Можете в него заглянуть, – сказала Мадлен.

Присев на стул, Диана развязала кожаный шнурок и открыла мешочек. Внутри оказалось множество мелких предметов разной формы, завернутых в бархат. Диана развернула верхний сверток и ахнула – на колени ей упало великолепное ожерелье с крупными кроваво-красными рубинами, ярко горевшими в солнечном свете. В следующем бархатном свертке оказались серьги с бриллиантами и сапфирами, в глубине которых словно горело голубое пламя. Ошеломленная, Диана продолжала разворачивать свертки, и вскоре у нее на коленях лежала сверкающая гора драгоценностей, поражавшая своим великолепием: тут были бриллианты, изумруды, опалы и другие камни, названия которых она не знала. Все эти драгоценности были в искусно выполненных оправах, и такие украшения вполне могла бы носить и королева.

Диана подняла вопросительный взгляд на гостью, и та, невесело улыбнувшись, сказала:

– Они не краденые. В чем бы я ни была грешна, но я не воровка.

– Я и не думала, что вы воровка, – ответила Диана.

Глядя на солнечный зайчик на стене, Мадлен безо всякого выражения проговорила:

– Я заработала эти драгоценности тем единственным способом, каким может зарабатывать женщина, хотя многие осуждают подобное занятие. Моя сестра не захотела, чтобы я оскверняла ее дом своим присутствием.

Диане потребовалось несколько долгих мгновений, чтобы понять, что Мадлен имела в виду, но даже и после этого она никак не могла связать то, что знала о проституции, с этой хрупкой женщиной, которая лежала сейчас перед ней и, судя по всему, ждала слов осуждения. Диана молчала, не зная, что сказать, наконец спросила:

– Кто ваша сестра?

– Изабель Вульф.

– В самом деле? – Диана встречала эту женщину, но никогда не беседовала с ней. И сейчас, всматриваясь в лицо Мадлен, она с удивлением проговорила: – Но вы совсем на нее не похожи. Она намного старше вас?

– Всего на три года. – Мадлен вздохнула. – Сейчас в это трудно поверить, но когда-то она была хорошенькой, а еще благочестивой, хотя не до такой степени, как сейчас. Но я не виню ее за то, что она не хочет видеть в своем доме шлюху.

Мадлен произнесла эти слова самым будничным тоном, но Диана видела, что ей было очень не по себе. Однако же она проявила храбрость и честность – качества, которые Диана очень ценила. Более того, каким бы ни было прошлое Мадлен, она не чувствовала в этой женщине порочности. И если уж начистоту, то ей было даже интересно познакомиться с женщиной, которая вела такую… невообразимую жизнь. Диана задала бы больше вопросов, но видела, что лицо гостьи посерело от усталости. Она завернула украшения в бархат и без обиняков сказала:

– Возможно, вы свою сестру не вините, а я виню. Для женщины, которая гордится своей добродетельностью, она слишком жестока и наверняка забыла о христианских добродетелях. Кто-то должен напомнить ей про Иисуса и Марию Магдалину.