«Дорогой Джон,

Спасибо тебе огромное за великолепно проведённое с тобою время, я была невероятно счастлива, но теперь мне должно ехать домой. Я уезжаю от тебя, не потому что ты мне наскучил или потому что я устала от герцогов Хэмпшира, но потому что так нужно, я уверенна в этом, это та самая высшая миссия, которая описана многими авторами во многих книгах, в которую я так искренне верю.

Ты сам мучаешь себя, дорогой Джон, хоть в этом и нет нужды. Ты изменился сильно с тех пор, как княжна Александра покинула этот дом. Сначала я не думала, что это примет хронический характер, но теперь, теперь я вижу это. Ты так похож на своего отца, ты абсолютно аналогично переживаешь то, что называется разбитым сердцем. Это невероятно трогательно, потому что не все люди так преданы и моногамны, но не об этом сейчас.

Джон, ты до сих пор остаёшься в Англии, потому что уверен, что должен оставаться здесь ради всеобщего спокойствия, но ведь это не так. Она, я уверена, Александра может испытать высокое чувство по отношению к тебе теперь, когда время прошло, когда потрясение, случившееся с нею, немного растаяло и расплылось. Раньше ей нужна была только семья, но теперь ты нужен ей, как глоток свежего и чистого воздуха, как капля родниковой воды. Поезжай в Америку, я купила билет, он лежит в конверте, а ещё, дабы облегчить страдания твои, я узнала, конечно, адрес: США, Чикаго, Линкольн парк 3/17. Не упусти свой шанс.

Искренне,

Адель»

Джон заглянул в конверт, там действительно красовался большой, глянцевый билет на «Олимпик».

– Спасибо, о, чудо! О, ангел! – прошептал герцог и поцеловал письмо. Какие-то новые кипучие силы поднялись в Джоне, и он тут же, будто, ожил. – Что ж, Джонатан, – сказал он вполголоса, стоя перед зеркалом, – завтра будет новый день, – и улыбка озарила прелестное лицо его.

2

В пять утра солнце поднималось на Востоке и наполняло ярким светом каждый уголок спокойного, умиротворённого Чикаго. Свободная, счастливая Америка жила размеренной, образцовой жизнью, купаясь в блеске золота, роскоши мехов и шёлка. Масловы занимали в Чикаго три больших и прелестных особняка, которые были приобретены на деньги от продажи всего имущества семьи Масловых, Бекетовых и князя К. в России.

В самом живописном и престижном месте, Линкольн Парке, стояли три больших белых дома, фасадами глядя на озеро Мичиган. Два дома, в которых жили супруги К. с сыном и чета Бекетовых с детьми находились совсем близко, так, что территории их даже не разделялись, сливаясь в одну большую и зелёную лужайку. Третий же дом, в котором до прошлого года проживала одна только княгиня Ольга Николаевна, располагался немного в отдалении и был, казалось, ярче и приветливее остальных. Уже год в этом прекрасном особняке проживала княжна Александра, и уже год особняк ещё ярче сиял, не уставая компенсировать печаль и тихую скорбь проживающих в нём.

Пятница двадцать пятого июля 1919 года выдалась солнечной и безветренной. Тихая гладь озера Мичиган светилась великолепным пшеничным переливом в лучах полуденного солнца. Александра сидела на узенькой деревянной скамье в садике и любовалась живописным видом озера. Пусть вода в нём не была такой чёрной и загадочной, она всё-таки манила княжну к себе. Александра задумчиво сидела в тишине замершей природы, когда услышала звонок в парадную дверь и, изрядно удивившись, поднялась тяжело со скамеечки и зашла внутрь светлой столовой, которая лишь белоснежными арками была отделена от большой и просторной гостиной.

– Я открою, Сашенька, – раздался из гостиной голос Ольги Николаевны, – не волнуйся!

Алекс немного сбавила темп, но всё же прошла в гостиную, чтобы узнать, кто, всё-таки, прибыл в это спокойное утро.

– Bon matin99, Ольга Николаевна! – произнёс немного пристыженно Джон, протягивая княгине свежий букет цветов, – Извините меня за столь неожиданный визит, но он оказался неожиданным и для меня самого.

Александра, увидев герцога только довольно громко охнула и прислонилась к арке так, чтобы Джон не мог её увидеть, не зная сама отчего и зачем. Но герцог, конечно заметил странный поступок Александры и как-то отступил назад, казалось, если бы никто так и не пригласил его войти, он бы просто развернулся и убежал.

– Ох, Джон, дорогой, – прощебетала тепло Ольга Николаевна, – проходи, присаживайся, вот, – она довела его до дивана и, когда он присел, предложила радушно чая, как это полагается. Джону показалось, что княгиня Ольга сильно изменилась с их последней встречи: она похудела и стала, будто, слабее, кожа её была бледна и прозрачна, а красивые пухлые губы истончились и потухли, но глаза были невероятно живыми и ласковыми, на лице остались только эти огромные синие глаза, и волосы, сияя, всё так же шикарно вились.

Ольга Николаевна отправилась в столовую, где на столе стоял свежезаваренный зелёный чай. Заходя в комнату, княгиня бросила печальный взгляд на прячущуюся от чего-то дочь и поцеловала её легко в лоб, а когда она уже уходила, унося с собою поднос с чайным набором на две персоны, белым керамическим чайником из того же сервиза и сахарницей, Александра выхватила аккуратно этот поднос из рук матери.

– Можно я подам? – спросила она. Ольга Николаевна только кивнула.

Пока Александра несла поднос, руки её ужасно тряслись и дыхание иногда перехватывало. Поставив поднос на кофейный столик перед диваном, княжна впервые взглянул на Джона. Не такой надеялся герцог найти Александру, ему было жаль видеть перед собою измученную девушку с тусклыми глазами.

– Здравствуй, Джон, – промолвила тихо княжна, напряжённо и печально поднимая брови, – откуда ты здесь?

– Здравствуй, – ответил герцог, всё ещё не глядя в глаза Александры, – я… я, понимаешь ли за пиджаком приехал. В Англии нынче дефицит, а без пиджака ходить холодно, да и неприлично вовсе, – Джон усмехнулся, а княжна будто приняла всё в серьёз.

– Пойдём, я отдам тебе, – и, поднявшись и опустив голову, она зашагала к лестнице, ведущей далеко наверх. Герцог хотел было остановить девушку, но она ушла так далеко, что Джон решил, что будет проще самому встать и проследовать за ней.

Белая винтовая лестница вела на второй и третий этажи. Комната Александры располагалась наверху, под самой крышей. Это было большое овальное и очень светлое помещение, обстановкой напоминающее комнату княжны в Чёрных прудах. Здесь стоял белый рояль и много книжных шкафов, письменный стол с множеством полочек и большая старинная как-бы кровать. В комнате было пустовато, но это называется теперь минимализмом, а минимализм у современного общества в почёте. Раскрыв только полупустой шкаф, Александра вытащила чёрный, измятый отчего-то пиджак и протянула его Джону. Но герцог отвлёкся, письменный стол вызвал интерес его, потому что весь был заставлен рамками с фотографиями семьи Масловых, Романовых, Владимира, Олега и Андрея, причём фотографий с присутствием юного Маслова, как показалось Джону, было более всех остальных.

– Я представляю для тебя печально-отвратительное зрелище, да? – спросила вдруг княжна, тоже глядя на снимки на столе, – Скучная и тусклая, позор и разочарование!

– Нет, Алекс…

– Да что там «нет», когда я и сама это понимаю, но не могу отпустить, понимаешь, Джон, не могу. Месяц назад нашла стихотворение, которое Володя написал перед смертью, а сегодня, когда ты приехал, все эти воспоминания, они вспыхнули вновь и совсем с новой силою.

– Да, извини, мне не стоило…

– Нет, – вновь перебила княжна, подходя ближе к Джону, – стоило, я рада правда, просто… извини, я больше не стану.

– Нет, ты говори, расскажи мне, пожалуйста, – мягко произнёс герцог, заглядывая в оживающие глаза Александры.

– Мне было некому выговориться. Маму мне жаль, она потеряла и мужа, и ребёнка, а сёстры заняты своими семьями, они… впрочем … неважно. Я не могу привыкнуть, что осталась одна, я скучаю по ним, Джон, и ты знаешь, по Андрею я скучаю больше всего. Как бы там ни было, чтобы не случалось, мы всегда вместе были, с самого детства, а потом он меня спас, а сам… – слёзы брызнули из глаз княжны, но она продолжала, – он ведь мой младший брат, я должна была его из бед выручать, а не так. Такого ни с кем быть не должно. Я приехала сюда год назад, и все так обрадовались, что, мол, Саша приехала, они ничего не знали, и я должна была им рассказать. Я и понятия не имела, как мне сделать это, и я молчала, неделю молчала, а потом мама сама поняла, она меня не спросила даже, а я … не нашла сил рассказать. И вот, молчу, как последний трус, всё это время скрываюсь как…

– Как и должна, Алекс, – выпалил низким голосом Джон, – ты поступила, как должна была. Никому бы силы не хватило повести себя иначе. К тому же, знаешь, Адель утверждает, что молчание дороже золота, – подняв глаза, произнёс Джон, и Александра сквозь слёзы впервые улыбнулась.

– Знаешь что, Джозеф…

– Алекс, я вообще-то не Джозеф…

– Смолкни, пожалуйста, – улыбаясь сквозь утираемые слёзы, проговорила она, – знаешь, Джон, спасибо! – княжна прижалась к герцогу, и обоих что-то мягко кольнуло в сердца…

3

Звёзды мягко освещали зелёный газон просторной лужайки на улице Линкольн парк 3/17. Серебряный свет их рассеивался и разлетался тихо в воздухе, покрывая всё и всех вуалью таинственной задумчивости. Один из последних тёплых вечеров года выдался безветренным и совсем тихим; шло двадцать пятое сентября. Праздновали день рождения княгини Натальи Владимировны Бекетовой и, как ни странно, собралось большое количество народа, и праздник состоялся на славу. Балом это, конечно, нельзя было назвать – слишком много скорбных ноток, но получилось, что называется, прелестное soirée100. Играла разнообразная музыка, но предпочтение, всё-таки, отдавалось российской классике: Чайковский, Глинка, Рахманинов, Стравинский, Дворжак… Иногда звучал молодой и необычный джаз. Люди веселились. Залы светились, содрогаясь от бурного людского танца. В доме было громко и душно, а вот на узкой беленькой скамейке под загадочными звёздами, где сидела теперь княжна Александра, было хорошо: тихо и свежо.