– Я сейчас, – проговорил герцог, – подожди меня лучше тут, – и выбежал растерянно оборачиваясь. – Father!94 – взволнованно проговорил Джон, забегая в спальню отца, однако тот сидел на своей постели бледный и потный, но живой и незадыхающийся.

– Come back to her, Jonathan, you have more important things to do than treating me, – пробормотал он слабо улыбаясь, – Go!,95

Джон благодарно кивнул ему и поспешил обратно к растерянной Александре, которая сидела на самом краю дивана и тормошила в руках одну из сложенных на столике газет. Она, видимо, только начала читать и была теперь не только растеряна, но и очень напряжена.

– Алекс, – на резком вдохе вскрикнул Джон, когда только зашёл в залу, – Постой!

Но Александра не откладывала газету, упрямо читая, сжимая кулаки сильнее и сильнее. Это была газета, запрещённая для печати, не выпущенная, но каким-то образом доставленная теперь сюда. На развороте была расположена большая фотография ссыльных: на первом плане стоял Николай II, рядом с ним на жёстком деревянном стуле сидела Александра Феодоровна, напуганная и расстроенная, далее стояли Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия, одетые простенько, как-то наспех, охваченные неподдельным ужасом; рядом с княжнами на таком же как и у матери стуле сидел Алексей, болезный и исхудавший, а около, почти полностью закрывая его от камеры, стоял Андрей и в лишь самом конце – Владимир Львович с каким-то серьёзным, невозмутимым лицом. Увиденное Александрой когда-то в далёком прошлом на рождественском гадании, преследующее её годами видение неоспоримо сбывалось.

Под фотографией большим чёрным шрифтом было напечатано:

СВЕРШЁННЫЙ РАССТРЕЛ: УБИЙСТВО ИЛИ ПРАВОСУДИЕ?

А после, помельче: НЕ ДОПУЩЕНО К ПЕЧАТИ.

Александра просматривала газету и тряслась, после она откинула её и схватила другую, третью… Все они были разного издания, но одного содержания, и одна и та же фотография располагалась на титульном листе.

– Нет-нет-нет, – шептала княжна, – нет, пожалуйста… я не верю, – а когда заметила герцога, поднялась рывком с дивана и громко уже вскрикнула, – это вздор! Я не верю! Это не может быть так, это… Нет! – она была шокирована, глаза широко раскрыты, и губы шептали что-то безучастно, она глубоко дышала и тряслась всем своим телом.

– Алекс, – выговорил тихо Джон, – мне так жаль…

– Нет! Джон, Джон, скажи, что это неправда… ведь это неправда, – вымолвила она, впившись длинными пальцами в предплечье Джона, пусто глядя на него.

– Алекс, прости меня, я…я не могу никак это изменить…

– Нет, – не унималась княжна, – я не верю! Это невозможно…этого не могло, не должно было произойти! Это…это не доказательство! Ничто не доказательство! Я знаю, я верю… Они не у-м-е-р-л-и … – она говорила совсем шёпотом, со слезами на глазах глядя на Джона.

– Я…у меня есть ещё…вот, – он протянул телеграммы, которые достал британский, очень надёжный и умный человек, – Но я не думаю, что тебе стоит… – однако Александра уже выхватила бумажки из рук герцога.

Четыре плоские и узкие полоски, четыре телеграммы предстали перед Александрой теперь. Она дрожащей рукой развернула листы и принялась читать, закусывая губы и заламывая пальцы.

«СОВЕТУ НАРОДНЫХ КОМИССАРОВ РСФСР И ВСЕРОССИЙСКОМУ ЦИК

СЕГОДНЯ 30 АПРЕЛЯ 1918 ПЕРЕВЕЗЛИ РОМАНОВЫХ В ЕКАТЕРИНБУРГ ТЧК ПОМЕСТИЛИ ИХ В ДОМ ИПАТЬЕВА ПОД НАДЗОРОМ ЯКОВА ЮРОВСКОГО ЗПТ ЧТО СОГЛАСОВАНО С ТОВ СВЕРДЛОВЫМ ТЧК УТРОМ ВЫЯСНИЛОСЬ ЗПТ ЧТО С РОМАНОВЫМИ И ИХ ПРИСЛУГОЙ В ССЫЛКЕ НАХОДИЛИСЬ ДВОЕ ДРУГИХ МУЖЧИН ЗПТ ТЕ САМЫЕ МАСЛОВЫ ТЧК ЧТО ПРИКАЖЕТЕ С НИМИ ДЕЛАТЬ?

ВАСИЛИЙ ЯКОВЛЕВ»


«ВСЕРОССИЙСКОМУ ЦИК

1 06 1918 РАССКАЗАЛИ МЛАДШЕМУ МАСЛОВУ ВАШИ УСЛОВИЯ СДЕЛКИ ТЧК НА ПРЕДЛОЖЕНИЕ О ВЫСЫЛКЕ ЕГО ИЗ СТРАНЫ ПРИ УСЛОВИИ ОТКАЗА ОТ ВЕРНОСТИ МОНАРХУ БЫЛ ПОЛУЧЕН КАТЕГОРИЧЕСКИЙ ОТКАЗ ТЧК ОН МОЖЕТ СТАТЬ ПРОБЛЕМОЙ С ЕГО СИЛОЙ И ДЕРЗОСТЬЮ ТЧК ЧТО ПРИКАЖЕТЕ ДАЛЬШЕ С НИМ ДЕЛАТЬ?

ЯКОВ ЮРОВСКИЙ»


«ВЦИК

НОЧЬЮ ПО ВАШЕМУ ПРИКАЗУ ПРИВЕЛИ РОМАНОВЫХ НА СУД ТЧК ВСЕ ОНИ АБСОЛЮТНО НЕ ПОНИМАЛИ ЗПТ ОТЧЕГО МЫ ПРИНУДИЛИ ИХ СПУСТИТЬСЯ В ПОДВАЛ ТЁМНОЙ НОЧЬЮ ТЧК ДЕРЖАЛИСЬ НЕОБЫКНОВЕННО СПОКОЙНО ТЧК КОГДА Я ЗАЧИТАЛ ПРИГОВОР ЗПТ В ГЛАЗАХ НИКОЛАЯ ПРОМЕЛЬКНУЛО СОМНЕНИЕ ЗПТ ПОТОМ ОН ПОВЕРНУЛСЯ КО МНЕ ВНОВЬ И ПЕРЕСПРОСИЛ «ЧТО-ЧТО?» ТЧК Я ПРИКАЗАЛ СВОИМ ЛЮДЯМ НЕ МЕДЛИТЬ ТЧК ВСЕ ИСПОЛНЕНО БЕЗУКОРИЗНЕНО ЗПТ ТОЛЬКО ЦЕСАРЕВИЧА ЗАКРЫЛ СОБОЙ МАСЛОВ МЛАДШИЙ ЗПТ КОТОРЫЙ САМ БЕЗ ЗОВА СПУСТИЛСЯ В ПОДВАЛ ТЧК МАСЛОВ СТАРШИЙ ТОЖЕ БЫЛ ЗДЕСЬ ТЧК ТЕПЕРЬ СУД СВЕРШЕН ТЧК ЖДЕМ ДАЛЬНЕЙШИХ УКАЗАНИЙ ТЧК

ЯКОВ ЮРОВСКИЙ»


«ЯКОВУ ЮРОВСКОМУ

НЕОБХОДИМО ТЕПЕРЬ ВСЕ ГЛАДКО ПРЕДСТАВИТЬ ТЧК ТЕЛА УБРАТЬ ТЧК НИКТО НЕ ДОЛЖЕН УЗНАТЬ ОБ ЭТОМ ИЗ ПАРШИВЫХ ГАЗЕТЕНОК ПРИ ТРАГИЧЕСКИХ УСЛОВИЯХ ЗПТ ОСОБЕННО ОБ ЭТИХ МАСЛОВЫХ ТЧК УДАЛИТЬ ВСЕ УПОМИНАНИЯ О НИХ ТЧК УНИЧТОЖИТЬ ЭТУ ПЕРЕПИСКУ ТЧК НАМ НЕ НУЖНЫ НОВЫЕ НАРОДНЫЕ СТРАТОСТЕРПЦЫ И МНОГОСТРАДАЛЬЦЫ ТЧК

ВСЕРОССИЙСКИЙ ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ИСПОЛНИТЕЛЬНЫЙ КОМИТЕТ»


Слабый, еле слышимый, отчаянный стон вылился из лихорадочно вздымающейся груди Александры, которая, не закрывая глаз, перевела взор на Джона. Тот стоял еле дыша, не понимая, что говорить ему, что делать ему теперь.

– Это…это…невыносимо, зачем ты меня так истязаешь, зачем даёшь мне эти…пустяки, – Александра казалась совсем слепым котёнком, который метался в темноте, пытаясь найти выход, бился о стенки коробка, в котором его заперли. Однако Александра вовсе не была слепа. Она знала, что всё прочитанное, увиденное ею теперь правда, но не хотела признаваться в этом ни себе, ни кому бы то ни было.

– Алекс, – Джон взял Александру аккуратно за руку, но тут же отдёрнулся отчего-то и переложил руку на плечо её. – я знаю, это ужасно, прости меня, пожалуйста…

– Прочти, – вдруг, будто очнувшись от транса, воскликнула Александра, – где же…где же? – она копалась в сумке, но движения её были медленными и неуклюжими, – Вот! Вот… письмо! – во весь голос крикнула она, нервозно посмеиваясь, – письмо, оно для тебя, от Володи, оно тебя переубедит. – она протянула судорожно сокращающейся рукою письмо, измятое совсем и отчего-то пожелтевшее. – Бери! Возьми скорее! – на что Джон только качнул головой.

– Открой его, Алекс, оно ведь вовсе не для меня.

Александра согнула руку и поднесла письмо совсем близко к глазам, будто пытаясь найти что-то в трещинах на бумаге. Потом она медленно отодвинула письмо, и какая-то холодная и болезненная слеза выкатилась из глаза и побежала по бледной щеке. Она развернула письмо и всхлипнула, снова сворачивая бумагу.

– Нет! Я не могу! Нет! – крикнула она, но тут же вновь раскрыла бумагу.

«Александра, милая моя, я безумно сильно люблю тебя и буду любить, что бы не случилось со мною, что бы не произошло. Говорю я это не для того, чтобы выставить на показ какие-то чувства свои, я просто хочу, чтобы ты знала это, помнила об этом всегда. Я не хочу прощаться с тобою, но видит Бог, я должен, должен оттого, что знаю. Писать об этом труднее, чем сказать, а, может быть, и нет, кто разберёт? я теряюсь, потому что не хочу, потому что через мгновение нестерпимо сильно раню тебя, обязан это сделать. Помнишь, я написал тебе письмо? На самом деле, я ещё не сделал этого, только собираюсь с духом написать, потому что понимаю, что это в сущности своей будет чистою ложью.

Princess, я не знаю, сказал ли тебе Джон о том, что все они, впрочем, отмучались. Настал мой черёд. Я понимаю это. Я никого не виню. Я только нежность чувствую теперь, нежность и любовь. Я погибаю за страну, за фамилию, которую гордо пронесу по самый гроб и от которой не откажусь; я погибаю рядом со своими братьями, и я счастлив погибнуть плечом к плечу с ними. Раньше я думал, что единственное, чего я хочу, чтобы ты рядом со мною была, но теперь, теперь нет, теперь я рад, что ты далеко, недосягаемо далеко.

Аля, я знаю, что ты злишься. Да, полное право имеешь, ведь я обманул тебя. Прости меня, princess, прости, я не мог позволить тебе погибнуть из-за горячности твоей, прыти и просто от того, что ты Маслова, почти что Романова, почти что жена моя. Я умру, но не предам, я умру любя, и, может быть, я сейчас печалюсь, но от того только, что не увижу тебя боле, не поцелую твои алые уста и не услышу бархат голоса твоего, остальное пустое, остальное – вздор. Я знаю, что ты попытаешься вернуться в Россию, хоть я и умоляю тебя не делать этого, но я спокоен, потому что Джон не допустит этого любой ценой, а герцогу я верю, как себе, может быть, даже сильнее. Джон великолепный человек, Александра, он прекрасный человек, а ещё, он любит тебя, я знаю, искренне любит и сделает что угодно ради тебя. Останься с ним, прошу, не лишай себя того волшебства, которым человеческая жизнь полна, и только Джон сможет осчастливить тебя. Про меня забудь, ведь я теперь просто тень, пережиток прошлого, воспоминание в сердце твоём, но не лелей его слишком, отпусти. Мне теперь ведь не важно, что со мною станется.

Кости – прах, в них нет души. Но ты, ты жива, Александра, а мёртвые живым не друзья. Я люблю тебя, я всегда любил тебя, но теперь прости меня и прощай навсегда. Mais c'est la vie96 и я признаю её. Я принимаю свою смерть, так прими же её и ты. Живи, mon amour97, живи и оставайся с Богом.

Навеки верный раб твой,

Владимир»

Чтение Александрой письма проходило в полнейшей тишине, только где-то в конце залы постукивали мерно большие, старые часы, и только Александра всхлипывала время от времени, то громко, широко раскрывая поблёкшие, немигающие глаза, то жалобно, заслоняя их трясущейся рукою. Тут она дошла до конца и застыла. Она перестала двигаться, моргать, казалось, перестала дышать, будто сердце её не выдержало и остановилось, потеряв цель жизни, предполагая, что пора прекращать бесконечный бег. Однако вдруг Александру всю затрясло, она сделала четыре тяжёлых, болезненных для неё самой вздохов, пробормотала себе под нос опустившимся от потрясения голосом «Боже» и перевела взор прямо на Джона, который преданно и скорбно смотрел на неё. Поймав взгляд княжны, Джон испугался, ему показалось, что девушка, с присыпанными пеплом глазами, непонятно откуда пришедшая сюда и непонятно зачем на него теперь смотрящая, и есть его Алекс. Но ведь так оно и было.