- Сколько человек ты убила?

Я вздрогнула и медленно развернулась к Николосу. Он сидел, откинувшись на стуле, – одна рука на столе, другая свободно опущена на бедро, лицо спокойно, словно он спросил всего лишь о том, скольких я нарисовала на прошлой неделе. И я вдруг поняла, что всё бессмысленно. Я ведь совсем забыла, что для всего мира Алёшка - сын жестокой убийцы. А ещё, глупо было даже предполагать, что Трайбер пасётся здесь сам по себе. Его присутствие на Дне колонии, разрешение пообщаться с заключёнными ради сбора материала для своей работы, платная свиданочка... И вот, как теперь выяснилось, даже доступ к информации по моему Делу. Это невозможно без дружбы с Начальником колонии. Ну и что это? Зачем? Очередная провокация от Администрации, или просто Боброва особо интересный кадр для иностранчика, пишущего о Тёмной стороне России?

- Пятерых, - после короткой паузы мёртво ответила я и заметила, как заинтересованно дрогнула бровь Трайбера. – Ножом. Просто ради острых ощущений. Скучно было, вот и развлекалась. – Помолчала, яростно, но даже не замечая как, сгрызаю вишнёвую сладость с губ. Досуха. До саднящих ранок. – Ладно, я пойду. Всё равно не расскажу ничего нового, кроме того, что есть в Деле, а мне сегодня ещё по сортиру дежурить. И спасибо за письма, а то у нас тут знаешь как скучно... – Снова помолчала и, скрывая обуявшее меня отчаяние, нарочито грубо рассмеялась: - Иногда даже опять убивать хочется...

И вот теперь я лежала на шконке, унимая волны огненной дрожи по всему телу, и вспоминала, как выходила из комнаты свиданий, а Трайбер, отбивая пальцами ритм по краю стола, даже не обернулся мне вслед.

Господи, как холодно... Невыносимо холодно. Неужели больше никто этого не чувствует?..

* * *

Почти неделю провалялась с температурой под сорок в лазарете. Тело ломило и выкручивало, казалось, дышу пламенем, но при этом под кожей - вечный стылый озноб. Как не вовремя! Каждый день, каждая минутка на счету, а я просто наблюдаю, как медленно тают, попадая на зарешёченное окно крупные хлопья снега... Как там Алёшка? А вдруг, тоже заболел? Сейчас самый сезон простуд, а ему нельзя. Никак нельзя!

С соседками по палате не общалась, не рисовала, книжек не читала. Про немецкий словарь даже вспоминать было тошно. Просто с утра до ночи пялилась в окно и думала о сыне. А после того как меня выписали, ещё неделю чувствовала себя больной и поэтому, собрав волю в кулак, к Алёшке не ходила.

* * *

Почти сразу после выписки рассказала Марго о встрече с Трайбером.

- Не знаю, что это было. Какое-то... как озарение, понимаешь? Так стыдно теперь. Скажет – раскатала зэчка губу на загранку. Дура.

- Стыдно, у кого хер видно! – грубовато отчеканила Марго. – А у тебя ребёнок, ты имеешь право на попытку! А по поводу того, что немец с Носачовым дружит – это я сомневаюсь. Ты на фабрике была, когда тут всё к празднику готовилось, когда выставка эта, телевидение и всё такое, а я здесь толклась, и видела как Носачов за спиной Трайбера морду воротил. Как будто, знаешь... – пожала плечами, - как будто обязали его быть вежливым, вот он и выполняет.

- Кого? Носачова? Обязали?! Пфф... Разве можно обязать Наместника Бога? Кто ему указ-то вообще?

- Не скажи. Мы с тобой когда садились – время другое было. Мне, вон, мои рассказывают, что сейчас на Воле делается, так я поверить не могу. Всё по-другому! Трайбер иностранец, а наши политики знаешь, как с ними теперь заигрывают? Наперегонки! Рубль-то обвалили окончательно, нищебродами себя официально объявили, и теперь каждому заграничному херу в рот заглядываем, как проститутка придорожная. До позорного, говорят, доходит. Посмешищем для всего Мира стали. Поэтому, если предположить, что Трайбер хоть сколько-нибудь видный общественник или, например, близок к политике – то очень даже может быть, что с ним дружит кто-то из таких наших, против кого Носачов не пойдёт. Вопрос только в том, где тот предел, за который не переступит и этот неведомый товарищ, каждый ведь всё равно в первую очередь за свою задницу держится.

Я плохо понимала, о чём она толкует, мне не хватало жизненного опыта и представления о том, что вообще такое эта политика, но безумно хотелось верить в то, что Николос не связан с Носачовым. Хотя... Какая теперь разница?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


- Может, и не дружат, - согласилась я, - но после той свиданки он мне больше не пишет. Две недели уже.

Марго вздохнула и, оторвав от мольберта жгучий чёрный взгляд, уставилась на меня:

- Ты ж пойми, Марусь, он мужик. А их хрен поймёшь. Они и своих-то детей не всегда хотят... Мой вон, когда ещё молодыми дураками были, с часами возле ванны, в которой я в кипятке отмокала, сидел. Пятнадцать минут засекал, чтоб ни больше, ни меньше, следил чтобы я ожогов не получила, чтоб сознание не потеряла. Заботливый такой был. Любил. – Усмехнулась. - А ребёнка не хотел! Говорил – рано нам ещё! И я, дура, любила его до безумия, на всё согласна была. Вообще своей головой не думала.

- В смысле – в кипятке?

- Да сказал ему кто-то, что на ранних сроках можно в максимально горячей воде откиснуть - пятнадцать минут, и всё... Кровотечение просто откроется, типа сильных месячных – и вроде и не аборт, но и беременности больше нет. Пять раз так делали. Работало. А когда уже и отучились, и карьера попёрла, и решили, что пора ребёнка заводить – оказалось, что оно и без кипятка срабатывает. Восемь-двенадцать недель – и кровотечение. И хоть ты убейся. Привычный аборт, как-то так мне врачи объяснили. Но мой, правда, поддерживал меня. Понимал, что оба виноваты, обещал, что оба и тянуть это будем, что не бросит. И вот тут-то самое интересное начинается, что вообще за гранью моего понимания – они иногда своих-то не хотят, а чужих принимают. Каково, а?

Я молчала. А что тут скажешь? Марго никогда не рассказывала о себе, я в душу тоже не лезла, а тут...

- Когда нам обоим за сорокет перевалило, пришёл он однажды с работы и говорит, мол, прости, ухожу к другой. Стали разбираться - оказалось, что он уже год как нашёл себе женщину с двумя детьми, и понравилось ему, видишь ли, вот это всё. Я, говорит, мужиком себя с ними чувствую – отцом. И мне как нож в сердце - каждый раз от них к тебе уходить... - Марго слегка пожала плечами и снова сосредоточилась на портрете – задумчивая и невозмутимая. Но минут через десять тяжёлого молчания, бросила вдруг кисть и, запрокинув голову, закрыла глаза: - Я же даже не помню, как убила! Просто был нож в руке, и вдруг – у него в груди...

- Марго... – охнула я.

- Да брось! – отмахнулась она. – Я до сих пор не поняла, жалею ли, что так случилось. Он предал, и не хочу даже думать, кто из нас виноватее. Единственное, отчего выть хочется, – я ведь его мать сына лишила. И это действительно вина, которая к земле прибивает, и её никогда не искупить. Он ведь у неё один был, единственный. А я вот так просто – раз и всё... И теперь, чем больше думаю, тем больше понимаю, что нет у людей такого права, чтобы детей у матерей забирать! Но зато у матерей есть священное право бросаться за своих детей грудью на колючки. И ты себе не надумывай позора, поняла? Это была отличная попытка!

* * *

В начале декабря меня снова вызвали на краткосрочку. Я ушам своим не поверила! Испугалась непонятно чего. И что бы там ни говорила Марго, а мне было стыдно перед Трайбером. И за себя, и, как ни странно, за Боброву.

Войдя, я едва слышно поздоровалась и опустилась на стул. Николос был серьёзен, и даже его вечная ироничная полуулыбка в этот раз смотрелась строго. Перекидывались вежливыми, почти ничего не значащими фразами, при этом я прятала взгляд, а он наоборот - вглядывался в меня и задумчиво кивал своим мыслям. Потом вдруг вспомнил, что приготовил для нас с Алёшкой передачку, и я совсем уж растерялась. Ну вот чего ему от меня надо?

- Там тёплые вещи и разные продукты. И сушёные бананы. Алекс любит бананы?

Господи, да какие бананы? Он даже не знает что это такое!

- А ещё, там сигареты. Не обратил внимания, куришь ли ты, но знаю, что в ваших тюрьмах это особая внутренняя валюта, да?

- Да. Спасибо, - едва слышно выдавила я.

- А кроме того, я проконсультировался со специалистами, - безо всякого перехода сменил тему Ник. - Я не смогу усыновить твоего Алекса.

Что? Что?! Я медленно подняла на него взгляд. Я обалдела. Он узнавал?!

- Тут всё довольно сложно, – он задумчиво сощурился, видимо соображая, как объяснить понятнее. - По законам твоей страны, для того, чтобы я усыновил, ты сначала должна отказаться от него, а это происходит не сразу, не по простому заявлению, а исключительно в судебном порядке, по решению органов опеки. Глупо. Как будто они могут обязать тебя не отказываться! И даже если через полгода - год твоё желание об отказе от родительских прав будет удовлетворено, я не смогу так просто стать усыновителем, потому что тогда ваши органы опеки начнут проверять уже меня. Говорят, обычно это затягивается надолго. А в конечном итоге я всё равно не подойду под ваше законодательство, уже хотя бы потому, что не женат. То есть неважно, что я потенциально готов взять на себя ответственность по содержанию и воспитанию ребёнка, и что для него это будет значительно лучше, чем жизнь в детском доме. Это просто ваша бюрократическая система, которую я, гражданин иностранного государства, сломать не могу. Понимаешь?

Я заторможено кивнула. Он кивнул в ответ.

- И при таком раскладе Алекс действительно попадёт в детский дом. – Помолчал, и вдруг с силой хлопнул ладонью по столу: - Потому что права ребёнка в вашей стране – это пустой звук! Их просто нету! Я ведь бывал в ваших детских домах, причём, в лучших, но до сих пор нахожусь от них в шоке! Я не понимаю, почему у вас в стране всё так... плохо? Вы как будто застряли в средневековье – в грязи и бесчеловечности! У вас законы работают против простых людей! Ваши социальные службы не делают ничего из того, что им предписано! И нет таких контролирующих органов, которые были бы в состоянии повлиять на ситуацию – всё коррумпировано и находится в подчинении у кучки власть имущих... А люди молчат! И я не понимаю - им что, наплевать? Но это же их жизнь! Где забастовки, где манифесты и отстаивание своих прав? Но нет, каждый русский человек просто сидит в своей маленькой квартирке и думает «И так сойдёт! Лишь бы меня не трогали» Что это, Маша? Почему вы такие?