Горничная, тот ублюдок, что умывал меня, неспешно спустился, швырнул на пол возле матраца железную миску с какой-то кашей. Без ложки. Мол, жри как собака.

- А вода есть? – ссохшимися связками прохрипела я.

Он постоял передо мной, слепя фонарём, рассматривая.

- Вода? Ща гляну... – отошёл к дальней стене, попутно поставив фонарь на стол лучом в потолок. Залез в сумку у стены. – Минералка. Будешь?

- Да.

- Ну иди сюда. – Заманчиво пшикнул свёрнутой крышкой, поставил бутылку на стол. – Чё я тебе, прислуга что ли, кофий в постель таскать.

Не с первого раза, но я всё-таки смогла подняться, подошла.

- Наручники снимешь или сам поить будешь?

Помолчал, раздумывая.

- Да расстегну, чё мне жалко. Тебе ж всё равно пожрать ещё надо.

Подошёл сзади, и резко заломив руки вверх, захлестнул цепью петлю на моей шее. Дёрнул на себя. Я бы заорала, но нечем. Машинально выгнулась, чувствуя, как выламываются плечи, как кадык проваливается в гортань, захрипела. А сучара пихнул меня вперёд – животом на круглый подлокотник кресла и ещё сильнее подтянув цепь, задрал сарафан...

...Ты знаешь, это не страшно. Это как будто не с тобой. Только больно по-настоящему...

А ведь я почти сдохла. Почти задохнулась. Кажется, уже даже свет в конце тоннеля увидела... Какого чёрта ублюдок кончил так быстро?

Руки так и не освободил, просто приставил бутылку ко рту. Я пила жадно, давилась от боли в кадыке - казалось, цепь всё ещё на шее, но упрямо проталкивала воду глоток за глотком, пока не выпила полтора литра, не считая того, что пролилось мимо.

- Молодец. Сосёшь тоже, наверное, хорошо, – похвалил ублюдок. – Следующий раз проверим.

Ушёл, даже не забрав фонарь. А я, чувствуя, как из меня неторопливо вытекает сперма, добрела до матраца, сползла на него по стеночке и беззвучно зарыдала.

Правда, спокойно поплакать не удалось – почти сразу после ухода первого ублюдка пришёл второй. Он был «нежнее». Не душил. Просто намотал волосы на кулак и...

...это не страшно. Это как будто не с тобой. Только больно по-настоящему...

Этот снял-таки наручники и перезастегнул их спереди. Новая бутылка воды, миска каши возле постели... И, прихватив фонарь, ушёл.

Я поняла, почему Кристинка спрашивала «Зачем...» После двух изнасилований и одного домогательства поняла - и мне уже сейчас не хотелось жить. А она проживала это день за днём две страшные недели... В голове снова анестезия. Отошли на задний план и страхи, и желание во что бы то ни стало выжить. Прости, Денис. Я, кажется, не смогу.

Есть не стала. И пить больше не буду. Без воды, вроде, три дня всего живут. Нормально. Столько вытерплю. Господи, как спать хочется...

...Воздух вокруг гудит, как перегруженная ЛЭП, по телу бегут колкие искры, свет – яркий до слёз, и в нём тают мои боль и страхи... У моих ног река – тихая, синяя-синяя, а на том берегу гуляет женщина с младенцем. И я точно знаю, что это Богородица со Христом. Охваченная благоговейным трепетом, падаю на колени, прижимаю ладони к груди:

- Господи, что теперь будет?

Богородица смотрит на меня серьёзно, чуть грустно, и поднимает в благословлении руку:

- Сын будет...

* * *

Кормили меня силой. Поили силой. Трахали силой. А перед визитами благодетеля обычно ещё и мыться заставляли. Вернее – подмываться. С мылом.

Но на этот раз никакой романтики. В клетчатой фланелевой рубашке и вязаной жилеточке – по-домашнему так это. Рожа суровая. Сосредоточенная. Сел на свой царский стул, упёр руки в ляжки.

- Так больше нравится, да? – с усмешкой.

Я, поставленная перед ним на колени, молчала. Живой меня всё равно не отпустят, а всё остальное уже было. И нет, мне не понравилось, как он ни старался. Я чуть не сдохла потом, выблёвывая от отвращения внутренности, когда вспоминала его поросшие седыми волосами пальцы - везде куда мог залезть... А теперь уже похрен. Я не буду ЕГО Милахой, пусть лучше убьёт. И разговаривать с ним не буду и пощады просить. Пусть сдохнет от бессилия, тварь.


– Что ж, это твой выбор. Как Машков плюнул в руку с которой жрал, так и ты, сучка, попутала. – Подался чуть вперёд, пытаясь поймать мой опущенный взгляд: - Но он, в отличие от тебя, уже одумался и извинился. И ты пока ещё можешь, пока я не передумал. – Помолчал, выжидая, но я не ответила. - Думаешь, придёт за тобой? Нет. Он продал тебя мне. В обмен на свою бизнес-империю. Ну и на жизнь дочери, конечно, а так же всех своих родственничков из-под Тамбова. – Развёл руками. – Сама понимаешь, кон был высок, поэтому не суди его строго! Подумай лучше о том, что теперь ты точно сама по себе и у тебя нет никого, кто бы мог помочь. Кроме меня, понимаешь? – Снова помолчал, но, так и не дождавшись моей реакции, откинулся на спинку стула и шевельнул пальцем в ленивом немом приказе.

...это не страшно. Это как будто не с тобой. Только больно по-настоящему...

И где он только набирает этих мразей – без жалости и брезгливости? Они же, твари, нелюди поганые, в очереди стояли и возбуждались на то, что видели! Подначивали друг друга в нетерпении! Их крики мои возбуждали, хрипы. Мучения. И когда-нибудь им за это отольётся. Денис покажет им ад при жизни! Он, блядь, им их собственные кишки покажет и яйца, скормленные собакам! А мне уже пофиг. Всё пофиг. Кроме одного – эта падла меня не сломает. И даже не согнёт. Убьёт – да. Но это и к лучшему. Скорее бы.

- Вот видишь... Это снова был твой выбор, – развёл руками ублюдина, когда меня, использованную, отшвырнули на подстилку в углу. - Подумай об этом. И о том, что с каждым разом ты мне всё меньше интересна. Ты становишься выгребной ямой, помойкой, как и та, что наверху, да к тому же разочаровываешь в плане интеллекта. – Встал, оправил жилеточку. – Надолго не прощаюсь, не скучай. Впрочем, ребята тебе и не дадут. Но! Ты всегда можешь передать им, что хочешь срочно меня видеть. Я буду рад, если ты всё-таки одумаешься. Ты же знаешь, люблю умненьких девочек.

«Нас ебать – только хуй тупить!» - вспомнилась мне любимая фразочка тётки Зинкиного сыночка, того, который меня по малолетке чуть не изнасиловал. Вспомнила об этом и чуть не рассмеялась. Изнасиловал... Хуем по морде пошлёпал – это же детские шалости на самом деле. Да только кто бы тогда знал. С-сука жизнь.

И всё-таки в этот раз он меня надломил. Нет, я не удостоила его ни словом, ни взглядом. Я сделала всё для того, чтобы он ушёл с чувством, что это я его поимела. Что он - пустое место. И он действительно был взбешён. Но вот теперь, когда вокруг снова тишина, темнота и холод...

Лёжа на своём матраце и пытаясь абстрагироваться от воспалившихся, приносящих телесные страдания ран, я ощущала, как в душе расползается гораздо более страшный нарыв... Но нет, Денис не мог меня бросить! Я скорее поверю в то, что завтра передо мной извинятся и отпустят отсюда на все четыре стороны. И Панин, сука, конечно же просто брешет, давит, ломает... Денис весь свой бизнес не глядя отдал бы за меня, я не сомневалась в этом ни на миг! Но вот Ленка и родня... Разве тут вообще можно выбирать? Я кто? Девочка из общаги, сбоку припёку, а они – своя кровь. Я и сама бы я выбрала их, а не себя. Так что, какие уж тут обиды.

* * *

После этого разговора Панин нагрянул ещё два раза - поболтать, неизменно долбя в самое болезненное, в то, что Денис предал, и просто посмотреть, как надо мной измываются. И даже изволил собственноручно выпороть. К той поре я уже была голая. Их ублюдскому высочеству не понравился мой задроченный сарафан, и он велел снять его с меня и выкинуть. И вот, он лупил меня ремнём, а я не железная – я орала. И каждый раз мне казалось, что ещё чуть-чуть, и я сломаюсь, и взмолюсь о пощаде. А иногда и того хуже - закрадывалась мысль: а что если прогнуться? Что он там нёс про имение в Турции? Ну отправит он меня туда, будет наезжать от случая к случаю "в гости", я буду терпеть его мерзоту, зато живая и без боли. Живая? Ну-ну... Как будто не понятно, что если я сдамся, если потеряю веру в Дениса - то наложу на себя руки.

Поэтому я упрямо терпела и верила. И даже нашла для себя новое развлечение, которое бесило Панина не меньше, чем игнор. Когда меня насиловали, я смотрела ему в глаза. Просто смотрела. Без эмоций. И это, на самом деле, было не сложно. Ведь он и был для меня пустым местом.

...Это как будто не с тобой. Только больно по-настоящему...

* * *

- Слушай, ну ты же девчонка-то неглупая, понимаешь, что будет, если кобениться не прекратишь. – Степан не сидел на стуле, как Панин. Он возвышался надо мной, стоящей перед ним на коленях, и впадал в крайности – то орал и грозился отъебать пистолетом, то принимался мягко, терпеливо убеждать. – Тебе же даже не надо давать гарантий. Просто - с кем контачил, именно из залётных. М? Фамилии какие-то, имена? Может, собирался завести в город свою банду? Тогда откуда? – Помолчал, перекатываясь с носков на пятки. - Давай так – ты мне говоришь, а я даю тебе обезболивающие, м?

Я молчала. Ещё один ублюдок, которого я отымею игнором. На хуй пошёл со своими таблетками. И хозяину своему ублюдскому передай - пусть сдохнет.

- Ладно... - нервно хрустнул кулаками Степан. - А девчонка та откуда? Куда-то же вы её пытались пристроить? Там на хате, откуда я тебя забрал, дохрена следов её присутствия, и я знаю, что ты с ней контачила. Что она тебе рассказывала?

Я молчала. Он схватил меня за нос. Уж не знаю, что там у меня с ним было – ушиб ли, перелом ли... Боль адская. Я заорала. Мразь чуть склонился:

- Откуда?

- Из Урюпинска!

Не удовлетворился. Намотал на шею цепь, стал душить. Но в последний, самый желанный момент ослабил, поддёрнул меня на ней вверх, как на ошейнике.

- Ещё раз, откуда?

- Из Урюпинска... – одними губами прошептала я и тут же, отшвырнутая, рухнула. Захлебнулась в кашле.