Стася Андриевская - Расплата

- Людмила Николаевна, ты там что, куришь, что ли тайком?

Я не ответила. Много чести. Хотя... Может я и зря так, нам с ним ещё до самой Москвы ехать, и он тоже в одной обойме с Денисом. И уже дважды, между прочим, прикрывал мою задницу от неприятностей, хотя мы тогда и знакомы-то ещё не были. А то, что кинул Денису дэзу на счёт меня и Макса – так то его работа, сообщать о том, что видел.

Вышла. Степан посмотрел на вьющийся за мной дымок, усмехнулся, но ничего не сказал.

Подхватила сумку, последний раз окинула взглядом берлогу. Адреналин всё ещё шкалил, придавал уверенности и решимости. Ладно. Жизнь продолжается в любом случае – так сказал Денис. Запомню это, как молитву.

Когда уже обувалась, неожиданно пришёл Медок. Я удивилась, Степан удивился. И Медок удивился.

- Чё вы рано-то так, Стёп? Там сейчас пиздец по полной программе. Северный рванули, везде менты, пожарка. Через центр вообще не проехать.

- Поэтому и сейчас. Мне координаты как дали, я сразу сюда, думаю, пока службы на ушах, проще проскочить посты. Кстати, слыхал, как пацанов на Кировском встретили? – и Степан, словно забыв, что только что собирался уезжать, прошёл вслед за Медком на кухню. – Ждали. Похоже, сука какая-то слила.

Я зашла за ними следом. Медок ставил чайник, Степан плюхнулся на табурет.

- Может и не сливал никто, просто они после вчерашнего за яйца крепко держатся. Но Северный-то проебали... – Андрей насыпал себе чуть ли не полстакана растворимого кофе. – А на Кировском чё, говоришь?

- Да чё, пиздец. Я сам не видел, но говорят, пацанов положили нормально. Особенно молодняка. Бестолковые, лезут на рожон.

- Кто говорит-то?

- Марат.

- Марат пиздобол... – отмахнулся Медок, но тут же задумался. - А с другой стороны – о таком не пиздят.

- Вот именно.

- А чё кирпичка? Сильно?

- Всё что могло сгореть – сгорело. Гудело так, что стропила поплавились, блядь. Одним кирпичам заебись - только крепче стали. А ты чего тут? Реально кофию испить завалил?

- Ключи от Васькиной тачки забыл. Сейчас на сто двадцатый километр надо сгонять за ней. От бордюра возьму кого-нибудь, да дёрну.

- Понял. А чё от бордюра, давай подброшу. Мы всё равно сейчас по окружной рванём. Люд, подвезём Андрюху?

Я пожала плечами. Я нихера не понимала.

- Говорит – подвезём, – рассмеялся Степан. Настроение у него было явно приподнятое. Похоже, ему нравилась эта движуха. – Короче давай, Андрюх, завязывай с этой хернёй, - кивнул на кружку и встал. – Поехали. Пока центр в ауте, мы как раз проскочим в общем потоке по объездной. Глупо такую возможность терять. Давай, давай, погнали!

- Да блядь... – Медок с сожалением посмотрел на закипающий чайник. – Не, ну на хуй, Стёп. Я устал, как падла, а мне ещё обратно потом пилить. Вы езжайте. И давайте там, без приключений. Люд, - поднял сжатый кулак: - Свой пацан!

Я натянуто улыбнулась. Степан задумчиво оглядел потолок и снова сел:

- Ладно, хуй с тобой... Хлебай свою бурду, и погнали. Ток шевелись.

- Я мигом.

Глядя как Медок суетливо обжигается кипятком, я не выдержала:

- Там в холодильнике молоко есть.

- О, что значит - в доме хозяйка! – ласково улыбнулся мне Андрей. – Давай!

Из квартиры выдвинулись минут пятнадцать одиннадцатого. Тёмный жигуль, прозрачные стёкла. Абсолютно обыкновенная тачка, на таких часто дачники ездят. Пожалуй, это действительно лучше, чем иномарка, которая тянула бы на себя лишнее внимание.

Медок на переднем пассажирском, я сзади, рядом со мной – моя сумка. До смешного. В этой сумке – всё, что осталось от моей прежней жизни. И то ненадолго - переодевшись в сортире на Павелецком, я должна буду оставить её там... И тогда точно всё.

Ехали дворами и объездными путями. Когда выбирались на центральную дорогу, Степан словно и сам превращался в деда-дачника – вёл предельно аккуратно, ничем не выделяясь из общего потока. Мою Паджерку он водил в другом стиле. Усмехнулась. Моя Паджерка. Ага. Что тут моего-то? Даже родной Мухосранск, и тот, похоже, больше не мой. Смотрела жадно в окно, вглядывалась в улицы, в строения и напоследок даже увидела себя на рекламном щите Олимпа. Защемило.

Но за грустью пробивался робкий азарт. А ведь это действительно не только конец, но и начало. Денис всё правильно сказал – жизнь продолжается в любом случае. На глаза набежали слёзы. Денис...

Так всё, хватит! Сейчас план, инструкции и вера в то, что всё будет хорошо! А остальное потом.

- Кстати, - минут через десять после того, как мы выбрались из города, очнулся Медок. – На вот, тебе нужнее. Один хер у нас тут не ловит. - И, закинув руку через голову, подал мне что-то. Я взяла. Мобильный. Тот самый.

Стало как-то неожиданно приятно. Появилось ощущение, что точно всё будет нормально. А в Москве увижусь с Медведем, и выпытаю у него всё, что только можно о планах Дениса. Да блин, реально – жизнь продолжается!

Ещё минут через тридцать переезжали какую-то речку.

- Погоди, блядь, Криуша, что ли? – буркнул Медок. – Ни хуя се, ты забрался! Я бы давно уже на бомбиле до сто двадцатого долетел.

- Не факт. Встали бы в центре и ждали, пока пожарки разъедутся. А потом на каждом посту бы вас шмонали. Тут чё осталось-то – километров десять до трассы.

- Ты через карьер что ли?

- Ну. А что, есть другие предложения? В объезд хочешь?

- Да нет, чё теперь-то. Ехай.

Скоро стало вонять свалкой. Медок раздражённо закрыл своё окно, а Степану было пофиг.

- Ты как там, нормально? – полуобернулся ко мне Медок. Затылок его сложился складкой, и я вдруг так остро вспомнила ту, зимнюю заварушку, когда он сидел вот так же передо мной и спорил с Медведем о том, что нельзя меня втягивать...

- Нормально.

- Молодец.

Степан остановил тачку.

- Не пойму, блядь... Не туда свернул что ли...

Сдал назад, ткнулся в другой поворот. Снова встал. Вокруг высились горы мусора. И воняло.

- Блядь, Стёп... Чтоб я ещё с тобой связался... Нахуя ты через полигон попёрся?

- Срезать. Ты же сам в объезд не захотел!

- Срезал, блядь, ага. Сдавай задом и вон, на луну держи. С той стороны деревня брошенная будет.

- Откуда знаешь?

- Бабка у меня там когда-то жила. Там из деревни выезд должен быть прямой на поля, а по ним уже до трассы.

- Ладно, Сусанин. Под твою ответственность...

Около очередной горы опять остановились.

- Ну-у-у? – недовольно взревел Медок. – Теперь чего?

- Поссать. Ты не хочешь? – но Андрей только мотнул головой. – А ты? – я демонстративно отвернулась.

Степан вышел из машины и встал тут же, прям чуть не задницей в своё окно. Зажурчало.

- Долбоёб, - буркнул Медок и прикрутил его окно. – Ты его особо не цепляй в дороге, у него крышу сносит, когда ему поперёк говорят. Одно слово - мусор, блядь. Такие бывшими не бывают.

- Андрей, вы с ним говорили, что на Кировском рынке пацанов положили... Кого?

- Я не знаю, Люд. Вообще ничего не знаю. Может, и пиздёж это всё.

- А Макс где сейчас, знаешь?

Он полуобернулся ко мне, помолчал.

- Со всеми, где ему ещё. Дёня ему в эту субботу рожу за какие-то грехи начистил и нахуй послал, а тот не ушёл. Упёртый, блядь. Вот теперь хлебает из общего котла.

В лобовое постучал Степан, поманил Медка. Тот, кряхтя и поругиваясь, с трудом вынул своё громоздкое тело из салона. Встали перед капотом, на фоне чистого лунного неба. Степан показывал одну дорогу, Медок другую. Забавно было смотреть, как они чертят ладонями воздух, словно рыбы, бороздящие воздушный океан. Клонило в сон. Я смотрела на низкую, чуть красноватую луну и клевала носом, но усиленно заставляла себя раздирать глаза. В один из таких моментов, я как во сне увидела, как Степан подносит что-то к затылку Медка, громкий сухой хлопок... И тот падает – сначала на капот, потом, заваливаясь, сползает с него... А Степан приставляет ствол теперь уже к его лбу и снова стреляет. Я сначала не поняла... Вернее... Ну как-то не поверила что-ли... Ну просто тормознула. А потом резко дошло.

Я рванула из машины – через мусорные кучи и на узкую дорогу, но далеко не ушла. Сзади на меня налетел Степан. Уронил, вдавил в землю, лицом в мусор.

- Ну что, Допустим Юля, приехали. Станция Вылезайка.

1995г. Среда. 14 июня...

Его губы не сладкие, если говорить о вкусе. Они терпкие и даже чуть горьковатые – никотин? Возможно. Но целуется он действительно классно. Веду щекой по колючей щетине... люблю, когда он слегка заросший. Тёплый, близкий. И мой, и чужой одновременно, и от этого ещё безумнее наше притяжение. Не оторваться от него. Не оторваться...

Вспышка – как луч прожектора в кромешной темноте сцены, а в этом слепящем пятне шёлк волос. Длинных, блестящих... безжалостно срезанных к ногам. Перья из поломанных крыльев... Красиво сказано. Откуда это?..

Тихо-то как. И холодно.

Стоп, о чём это я... Губы. Его губы. Касаюсь их своими. Вдох. Его дыхание – моё дыхание. Одно на двоих...

Вспышка – как рваный красно-синий сполох. Ментовские мигалки. Блики на лице, на тонком запястье, на пальцах, изящно сжимающих кофейную чашечку... Франзуский, польский, английский... мозги против сисек... Пани Боярская, а у вас шея на излом! Неестественный угол, как уродливый шарж на смерть... И у меня от этого зрелища щемит в затылке.

Чёрт, холодно. И тихо. Так тихо, что звенит в ушах. Шумит, как морской прибой.

Прибой, море. Новый год. Эти губы плавят, сводят с ума. Открывают для меня целый мир, возносят на вершину. Не сорваться бы. Ещё немного, ещё хотя бы капельку их терпкой горечи... Но они уже солёно-сладкие, с металлической кислинкой... Как запах крови и оружейного масла на горячем воронёном стволе.