- Прости, Милаш. За Боярскую, за всё...

Поймала его ладони, задержала на своих щеках:

- Я просто ключи здесь забыла и паспорт, а Макс мне номер снял. И всё. Веришь?

Он смотрел мне в глаза, гладил лицо, отводил с него мокрые волосы и долго не находился, что ответить.

- Дурак старый... Куда я лезу, Милаш? Зачем тебе это? Остановись хотя бы ты, а?

- А ты?

- Я уже не могу.

- А я не хочу.

И была постель – мокрая от моих волос, раскуроченная в угаре страсти. И теперь уже я получала своё, изнывала, стонала, умоляла... Билась в сладких судорогах и тут же просила ещё, а он любовался мною, ласкал – словно заново ваял меня, безумного, сгоревшего в его пламени мотылька из пепла, и вдыхал в меня новую жизнь:


- Люблю тебя, дурочку...

А потом похмелье – Дениса донимают звонками, а я убираю так и стоящие с того самого вечера на столе чашки-тарелки, поднимаю оброненный ещё тогда, в пылу борьбы, стул, выключаю так и не погашеный тогда свет... Денис даже не заезжал сюда с того раза. Всю ночь провёл со своими работягами возле здания правления Вуд-Люкс, а рано утром рванул в ближайший аэропорт, а оттуда в Германию.

На дообследование.

Мыла посуду, вспоминала недавний разговор и не могла сдержать слёзы. Опухоль. Вернее – новообразование. Уж не знаю в чём разница, но прозвучало как приговор.

Жил и знать не знал, а то, что голова болит – так с кем не бывает? Тем более что голова-то та некогда контуженная. А в Польше внезапно прижало. Головная боль и частичная потеря зрения. Слава богу, временная. Польский врач поставил предварительный диагноз, поэтому по настоянию Боярской тут же рванули в Германию, в солидную клинику. Там предварительный диагноз подтвердился – опухоль головного мозга, и было назначено дообследование... А после разговора с немецким врачом Денис сорвался.

Он рассказывал об этом спокойно, только всё сильнее прижимая меня к себе, словно боялся, что сбегу: о том, что жизнь промелькнула перед глазами; об остром осознании того, что нихрена в этой жизни не сделано такого, что останется после него; о том, что и жизни-то самой толком не было – только размен по мелочам и поиски забвения... О безумном желании вспыхнуть и сгореть во всём своём свете, только бы не тлеть обузой на чьих-то руках... О Боярской, пришедшей в номер с утешениями, заверяющей – пойду с тобой до конца... И о шальной мысли – а почему нет? Не жена же, в конце концов – той-то он нахрен не сдался. И не я, потому что в тот момент он решил, что завяжет со мной сразу по приезду. Потому что молодая. Слишком. И, конечно, уйду, когда узнаю, а это хуже опухоли. Лучше уж он сам. И вот это всё – ВУЗ и квартира в Москве, а ещё, по его же плану, счёт в банке и ежемесячное содержание – это как сладкая пилюля после того, как ОН бросит МЕНЯ...

И в этот момент я поняла – правильно, что крепко держит. Хотелось психануть и уйти. Потому что не доверял, не видел с собой рядом. Думал - испугаюсь.

В повторной поездке выяснилось, что образование маленькое, с чёткими контурами – что, в случае необходимости облучения или удаления, значительно облегчит задачу - но вблизи глазного нерва. В перспективе – всё, что угодно, зависящее от бессчётного количества «если»: если будет расти, если окажется злокачественным, если даст метастазы, если... если... если... Но при этом доктор заверил, что шансы на благополучный исход весьма и весьма велики, вплоть до полного исцеления - Денис вовремя обратился. Только не нужно запускать. А для этого – поездки, процедуры, наблюдения...

Это был груз. Несмотря на то, что сам Денис теперь верил в то, что всё будет хорошо. Ему вообще словно батарейку заменили – громадьё планов, ещё более отчаянная решимость во что бы то ни стало поставить храм. Намерение привлечь к делу Вуд-Люкса юристов из Москвы и, выиграв тяжбу, диверсифицировать свои производства и конторы, объединяя их в единую корпорацию с юридическим центром в столице... Но всё равно, для меня это был многотонный груз. Он обрушился на плечи вот так – вдруг, и был страшно, что не выдюжу.

- Представляешь, Климыч исчез, – зашёл в кухню Денис. – Видать почуял, тварь, что не тянет кипишь и слился за бугор. Сука. Думает, не найду... – Обнял со спины. - Мне надо отъехать, Милаш. Если будут звонить – перенаправляй на Медка.

Я воровато утёрла слезу:

- Да мне бы тоже, вообще-то, отъехать. Я первую группу уже прогуляла, но вторую-то никто не отменял.

- У тебя же нога?

Угу, а ещё Савченко, которого надо бы прикрыть своим примерным поведением ещё на недельку, пока не свалит, наконец, в армию.

- Ну и что. Уже почти не болит.

- Ладно, пришлю твою машину к подъезду.

- Макса?

Пожалуйста, пусть будет Макс...

- Лучше. Нового водилу тебе дам. Бывший следак, тебе с ним безо... – и осёкся, когда, повернув меня к себе, увидел заплаканные глаза. – Мила-а-аш... Ну чего ты? Ну... – обнял. Я постараюсь пораньше закончить, просто дел накопилось - тьма, сама понимаешь.

Кивнула. Я понимаю, не дура. Просто слёзы не из-за работы, вот и всё.

* * *

Едва Денис вышел за дверь, я кинулась в спальню - в шифоньер, где внизу, за коробками с обувью, лежала моя спортивно-дорожная сумка. Вынула фотографии. Пересмотрела. Сердце замирало при взгляде на наши с Лёшкой красиво слившиеся в объятии тела, на тот поцелуй... Заворожённо рассматривала и снова не понимала – ну ладно я, дура, но он-то... Ну как мог? Чем Зойка его купила, неужели деньгами? И знал бы он только, в какой расход она готова пустить его теперь...

Написала прощальное письмецо – о том, что ценю былую дружбу, о том, что он всегда был для меня больше, чем любой другой парень и, скорее всего, это всё-таки была любовь, но какая-то особая, которую я сама не могу объяснить. А ещё о том, что в Москве всё было на грани возможного, и мне просто не хватило смелости и времени подумать спокойно... И о том, что я рада, что он не дал мне этого времени. А вместо объяснений, вложила между страниц письма фотки. Всё. Пусть теперь живёт с этим и перестанет искать со мной встречи.


Запечатала конверт и тут же взялась писать другое письмо – бабушке. Страница за страницей – настоящая повесть. Я знала, что бабушка будет перечитывать это письмо десятки, если не сотни раз, да ещё и пересказывать подружкам, а поэтому старалась от души – с описаниями Москвы, рассуждениями о столичной жизни и мельчайшими подробностями конкурса... Случайно глянула на часы и обалдела – времени уже впритык, ещё немного и опоздаю и ко второй группе тоже. Сунула письма в сумку, сумку в шкаф и кинулась обуваться.

Когда вышла на улицу, моя Паджерочка уже стояла у подъезда. Я запрыгнула внутрь и обмерла.

- Ну привет, Допустим Юля, - усмехнулся этот... как его... Степан? – Куда едем?

Быстро взяла себя в руки, сделала вид, что не удивилась, но блин...

- Допустим, в Олимп, да? – подсказал он.

Не понравилась мне его усмешка. Высокомерно-снисходительная какая-то.

До Олимпа ехали в натянутом молчании. Оно, конечно, может я и перегибала, но блин. Я ведь поняла, кто такой этот Степан, и с чего вдруг Дениса перемкнуло на Максе. С одной стороны стало смешно и даже лестно, что в то время как я думала, что одна во всём белом свете, Денис не забыл, приглядывал за мной глазами этого Стёпы. А с другой... Бросило в жар при мысли – а что если той ночью я всё-таки решилась бы пойти к Лёшке? Ведь уже около его дома была, когда передумала...

* * *

Зойки сегодня не было и это реально порадовало. Когда отработала, обнаружила Степана в Олимпе. А вот это залёт, уважаемый. Я не разрешала уходить из машины! Велела заехать в гостиницу – там остались шмотки, купленные у Ирины Степановны, но главное не это...

Я с ног сбилась, отыскивая конверт, отданный мне вчера Зойкой – с плёнкой и фотками. Хоть убей, не помнила, куда я его сунула! Даже Ленке звонила, но она не взяла трубку – понятное дело, с Максом по киношкам шляется, пока папке снова не до неё. В Олимпе тоже всё перерыла – мало ли, может здесь забыла... Не нашла.

Степан мягко подрулил к бордюру, усмехнулся:

- Допустим Юля, надеюсь, в номере тебя не ждёт Макс? Мне ведь тогда придётся доложить, сама понимаешь.

С-сука... Такое ощущение, что провоцирует.

- Ещё раз так меня назовёте, и я гарантирую, что больше вы у Дениса не работаете.

- Ого! Всё так серьёзно?

- Угу. Не вы первый, не вы последний. Но если хотите – проверьте. – Повернулась к нему, с вызовом вглядываясь в лицо. – Ну?

Подмигнул:

- Не, Людмила Николаевна, я настроен на долгосрочное сотрудничество. Вас проводить?

- Нет, спасибо! – и выскочила из машины.

Вывел из равновесия. И даже не столько своими хамскими манерами, сколько тем, что от него устрашающе разило силой и уверенностью. Только вот благородства не чувствовалось. А поэтому ощущение было, как от бешенного бродячего пса - лучше держаться поодаль.

Цветы и клубника по-прежнему стояли на тумбочке. Я опасливо покосилась на них и забрала пакеты с вещами. Пошарилась по номеру – нет фоток. Зато обнаружила незамеченную вчера чернильно-синюю визитку, торчащую из белой лилии. Машинально взяла её – на обороте золотыми чернилами размашисто, с сильным нажимом выведено от руки: «Суббота, 10 июня, 13:30, Онегин»

Сердце сжалось. Бля-я-ять... Как надоело это всё! Но страха не было. Я ведь действительно настроилась тупо отвратить его самым мерзким способом – запахом далеко не Шанели. Вернее – далеко не только Шанели. Проблема больше была в Степане, от него, бывшего следака, предстояло грамотно свалить, а так же в Денисе – у него в эту субботу могли быть другие планы на меня. Это, конечно тоже решаемо, при беременной-то матери – поводов может быть хоть завались... Но снова врать – вот что хреново.