Сколько я просидела на проспекте? Не знаю. Но тенёчек успел уползти со скамейки на тротуар. Накатила сонливость. Ну наконец-то. Встала и побрела к гостинице. Нахер всё. Надо поспать перед работой.

* * *

Звонить Зойке, спрашивать соизволения поработать я не стала. Да и не собиралась. Нога ещё болела, но меньше чем вчера – это раз, и я уже прикинула, как поменять программу тренировки – это два. Но по пути в Олимп всё-таки на всякий случай придумывала доводы к тому, что вести занятия своих групп должна именно я. Однако не понадобилось – императрицы на месте не оказалось.

Минут через тридцать после начала тренировки в зал заглянул мужчина. Я думала, муж одной из моих «девочек», проигнорила. Но он дождался, пока я всё-таки посмотрю на него и поманил пальцем. Кинув своим красоткам: «Заканчиваем на эту ногу, десять счётов передых, и переходим на другую!» - я вышла за дверь.


- Вы ко мне?

Мужчина кивнул в сторону коридора:

- Иди в директорскую.

- В смысле? У меня вообще-то тренировка... – начала было я, но мужик просто подпихнул меня в спину: – Шевелись.

В кресле Императрицы восседал Император. При костюмчике, при галстучке с золотым зажимом и уголочком платочка, торчащим из нагрудного кармашка. Я от неожиданности застопорилась на пороге, но, снова подпихнутая рукой мужика, вынужденно сделала пару шагов внутрь кабинета. А когда за мной щёлкнула, закрываясь, дверь - машинально обхватила себя руками. Как будто это могло сделать меня невидимой или удлинить мои чисто символические шорты-трусы - единственное, кроме платьев, что позволяло свободно двигаться, не сдирая болячку на бедре.

Но Панин на меня и не смотрел. Долго, добрых минут десять он перелистывал и выборочно изучал какие-то бумаги в скоросшивателе, лежащем перед ним на столе, и я, украдкой кидая взгляды исподлобья, окончательно теряла самообладание при виде его плотно поджатых губ и сведённых бровей. Но больше - от трёх полос скользящих от скулы возле уха наискось к шее. Тоналочкой замазаны, но один хрен - видно. И ощущение такое, что я виновата в том, что вижу их. Суровый. Точное погоняло.

- Итак, – не отрывая взгляда от последней страницы подшивки, начал вдруг он, - вы, Людмила, искали встречи. Признаться, я польщён. - И, снова поджав губы, замолчал. Перелистал немного назад, нашёл какую-то страницу, сверил что-то написанное в ней с написанным на последней. - Увы, ваш звонок пришёлся совершенно некстати, поэтому прошу простить за формат встречи. – Поднял голову, указал на стул: – Присаживайтесь. Слушаю.

- Извините... Я не хотела вас отвлекать... – Только и смогла шепнуть я, скованно садясь напротив него.

Он сложил руки на столе, дёрнул бровями:

- Поздно, извиняться, Людочка. Уже отвлекли. И я, как видите, уже даже приехал. А значит, вы в любом случае уже должны мне приятный вечер где-нибудь в Онегине, так что не томите, говорите. – Глянул на меня поверх очков и неожиданно улыбнулся: - Или ты просто соскучилась?

И в этот же миг – щёлк! - и он обычный дедушка. Нет, ну не совсем обычный, конечно – солидный и знающий себе цену, но... дедушка. Такого, если поменять его деловую одежду на старые триканы и майку-алкоголичку, легко можно представить соседом по даче, например. Шутником и балагуром починяющим примус. И словно в подтверждение этого, он снял очки и ослабил узел галстука. Посмотрел на решётку вентиляции под потолком:

- Душно здесь у Зойки. Надо было принудительную вытяжку ставить, подвал всё-таки. А у тебя в зале как?

И только тут я поняла, что он вдруг перешёл на ты.

- Нормально... вроде.

Повисло неловкое молчание, во время которого Панин, улыбаясь, смотрел на меня. А потом вдруг встал, скинул пиджак и, ещё сильнее расслабив галстук, расстегнул ворот рубашки. Словно извиняясь, развёл руками:

- Ты не против? С самого утра об этом мечтал. А ещё, знаешь – босиком бы по росе! Ээх! – И не спеша пошёл вдоль стены, рассматривая грамоты и сертификаты в рамочках. – Есть вещи, которые никогда не забываются... Я вот росу помню. – Помолчал и перешёл к следующей рамке. Ближе ко мне, но не оборачиваясь. - Когда началась война, мне девять было, и жили мы в селе при райцентре. Места наши под немцами лежали, поэтому и партизаны в лесу водились. Аж три отряда. А я, пацанёнок белобрысый, связным между ними был. – Говорил он напевно, мягко. Чуть сиплый, вкрадчивый голос действительно хотелось слушать. Добрый сказочник, честное слово! - А чтобы немцы меня особо не трогали, я прикидывался дурачком. – Повернулся-таки ко мне, улыбнулся. - И с ранней весны до поздней осени босиком бегал. А ещё кузнечиков ловил и приносил их немцам – целыми горстями, и предлагал купить. Фрицы меня так и прозвали – кузнечик. Подзовут, бывало и давай издеваться: «Хёйшрекё, шпрын!» - ну то есть кузнечик, прыгай! А я и рад стараться, кривляюсь, скачу, а они смеются. Потом то печенье дадут, то дольку шоколада. А то подзатыльник. И всё. Дурак, он и есть дурак, чего с ним возиться? А я через село таким макаром переберусь, и на луг – вроде опять за кузнечиками, а оттуда уже в лес, к нашим. И вот говорят все – страшное время война, и оно страшное, конечно, кто же спорит... Но я больше росу на лугу запомнил. Холодная такая поутру, аж кости ломит... Сейчас уже нету такой, всё совсем другое. - Помолчал. - Ну а ты, что помнишь из детства?

Я пожала плечами:

- Наверное, как бабушка с соседкой песни по вечерам пели.

- Как интересно! А что пели?

- Ну... романсы всякие, советские песни, и из фильмов тоже. Всё подряд, короче.

- А ты? Поёшь?

Он встал у меня за спиной, и я нервно стиснула ладони.

- Ну... Ну так... Когда никто не слышит.

И вздрогнула – Панин, пропустив мои собранные в хвост волосы через пальцы, перекинул их на одно плечо...

По оголённой шее щекотливо скользнул прохладный воздух.


- Так что стряслось-то у тебя, певунья? – вкрадчиво спросил сказочник. - Голос у тебя был очень взволнованный, видишь, я даже все дела отложил.

Валерьянка и двухчасовой сон сделали своё дело - ярость и желание доказать свою крутость схлынули, оставив тошнотворное, как похмелье, раскаяние. Что бы я ещё раз позвонила Панину? Не-е-е...

Вот только другого раза никто и не просил. Панин уже стоял за моей спиной и ждал ответа. Ну? И где же она, та отчаянная смелость, что города берёт?

- Я... – голос не послушался с первого раза, пришлось сдавленно кашлянуть. - Я просто хотела ещё раз извиниться за тот раз, когда не пришла в Онегина. Я понимаю, что нехорошо получилось и до сих пор переживаю. Вот. Извините, пожалуйста!

- Хорошая, воспитанная девочка, - с улыбкой в голосе одобрил Панин. - Смелая девочка. И очень-очень смешная. Расслабься, не такой уж я и страшный...

Но я лишь вытянулась струной и замерла, потому что его ладонь легла у основания моей шеи, сомкнулась и разомкнулась, мягко массируя плечо. Сухая и тёплая. Мягкая. Прикосновение деликатное и, надо сказать, приятное. По затылку тут же порхнули мурашки, и я поспешно убрала со стола руки, чтобы не было видно вздыбившихся волосков.

- Ты ужасно напряжена. Зое обязательно нужно взять в штат массажиста. Как думаешь?

- У нас Бородин хорошо массирует.

- Бородин, - усмехнулся Панин. – Бородин ваш хорошо в бараний рог сворачивает и через бедро бросает, а массаж это философия, это работа с тонкими энергиями...

Его вторая рука легла с другой стороны шеи, и большие пальцы, довольно жёстко упершись в седьмой шейный, с нажимом поползли вверх, к основанию черепа. А вместе с ними по коже поползла новая порция предательских мурашек и... твою мать... засвербели, напрягаясь соски. Я машинально приподняла плечи, ссутуливаясь, чтобы скрыть реакцию тела, но Панин не дал.

- Расслабься, у тебя шея колом стоит. – Обхватил голову ладонями: - Ну, не бойся. Отдайся!

Я замешкалась и всё-таки послушно опустила голову на его руки, и он плавно покачав её, неожиданно дёрнул движением вверх-вбок. Хрустнуло. И сразу стало легче в плечах.

- Молодец. Я не массажист, конечно, но собезьянничать то, что делает со мной мой мастер, могу. Ты не против? – он потянул за резинку, намереваясь распустить мои собранные в хвост волосы. – Красиво, но слишком перетянуто. Нет кровотока. – И не дожидаясь ответа, снял резинку.

Волосы рассыпались по плечам, и он тут же зарылся в них пальцами, разминая кожу головы. И не смотря на реальный, мазнувший по периферии сознания кайф, я испуганно затрепыхалась, даже попыталась встать:

- Эдуард Валентинович, не надо! Я... У меня там тренировка, мне идти нужно!

А он, опустив ладони вниз по шее и надавив на плечи, заставил сесть обратно. Мимоходом скользнул пальцами вперёд, на ключицы и до середины грудины – я вздрогнула - и тут же снова вверх, под волосы.

- Ну перестань. Расслабься. Я ведь тоже перегнул прошлый раз. И с охраной, и с шампанским. Считай, что это моё извинение. Просто небольшой массаж, и мы будем квиты, да? – и неожиданно склонился к волосам, вдохнул: - Шампунь. – Усмехнулся. - Это так прелестно. Наивно и по-детски. Но мне кажется, тебе больше подошла бы классика от Шанель.

Мимолётная заминка, и на стол передо мной опустился маленький – со спичечный коробок, флакончик с белой этикеткой «Chanel №5». И в это же самое мгновение послышалась приглушённая брань, потом распахнулась дверь, и с гневным: «Эд, я всё понимаю, но твои дебилы совсем оху...» – на пороге застыла Зойка.

Бля-я-ять... Я опустила голову и почувствовала, как моментально вспыхнули щёки. Твою мать. Сдохнуть охота.

- А я чёт не поняла, - наконец очнулась Зоя, - ты чего здесь делаешь, звезда полей и огородов? У тебя, если не ошибаюсь, клиенты в зале?

Я попыталась вскочить, но Панин удержал.

- Зоя, мои, как ты выразилась, дебилы делают то, что я им сказал – не пускают без моего разрешения, – спокойно, даже не повернув головы, обронил он.