Улыбаясь своим воспоминаниям, забежала на почту – тут же, соседняя с телеграфом дверь - чтобы купить сразу пятнадцать конвертов. Четырнадцать – это писать бабушке каждую неделю на протяжении всего лета и один... для Лёшки. Потому что это он ушёл молча, а я так не могла. Меня раздирало, мне было, что ему сказать, и было, что подарить на память.

На почте меня ждало столпотворение - наверное, пенсию давали. С трудом протиснувшись сквозь нервную, душную толпу к нужному мне окошку, я замерла – в углу зала, завалив небольшой столик для подписных каталогов бесконечными стопками бумаг и самозабвенно, без отрыва от дела посылая матом недовольных занятым стулом пенсионеров, восседала Боярская. Я глазам своим не поверила, но да – пани собственной персоной. Тоже письмишки шлёт. Первая моя реакция – развернуться и уйти. Эмм... Сбежать. Вторая – остаться, но сделать вид, что я её не знаю. Но как игнорировать, когда резко, до боли в груди накрыло ненавистью? Аж руки затряслись. Так захотелось вцепиться ей в волосы, врезать башкой об стол, чтобы стереть с неё эту самодовольную полуулыбку, расквасить чёртов изящный нос... Расцарапать ей морду, и, ухватив за химо, процедить прямо в перепуганные зенки: «Ну что, тварь, думаешь, твоя взяла? Блядина ты ёба...» Хотя нет! К чёрту! Какие разговоры? Просто налететь и избить. От души, так как никогда в жизни не делала, но, блин... так хочется!

Всё плыло. Я не понимала толком, где я, что я тут делаю... Ничего не видела, кроме склонённой головы Боярской, раскладывающей бумаги по большим конвертам, сверяющей по спискам и подписывающей нужные адреса заказных писем. И с тонкой, пронзительной, похожей на порез бритвой болью я признавала, что она как всегда на высоте. Дорогая, деловая, шикарная сука. Нужная. Бля-я-ять... Нужная! Да и как иначе, когда в то время как я страдаю хернёй, и, имитируя шикарную жизнь, украдкой, за чужой счёт шляюсь по салончикам, она пашет на НЕГО? В одной упряжке, в одном направлении. На износ. Рядом. И он сам сказал – ему без неё сейчас никак...

И это боль, которую не описать. От неё просто хочется орать и крушить, чтобы хоть как-то уменьшить концентрацию токсина «Зависть» в крови. Вот только истерить бессмысленно. Дело-то не в Боярской - дело во мне. Это я не дотягиваю. Это я бесполезная. И Боярская знала это с самого начала. Потому и приезжала ко мне в общагу и сама подкладывала под Дениса – мальчику нужно было спустить пар, хули... Хотела приручить, сделать своей ручной давалкой, контролируя тем самым и Дениса. И она не опасалась последствий, потому что знала наперёд. Его знала. Себя знала. Расчётливая сука. Недостижимо крутая стерва. Эталон.

И словно почувствовав мою ненависть, Боярская замерла на мгновенье и подняла голову. Заскользила взглядом по бушующим бабкам... А я отвернулась и, стараясь не привлекать внимания, затерялась в толпе.

Вышла на улицу, судорожно глотнула кислорода. Ну да, вот и ауди цвета шампанского – прямо напротив входа, как я сразу-то не заметила? Козырная тачка козырной сучки. Не подачка! Сама заработала, сама водит. Потому что самодостаточная. И кому какое дело, что блядь, правда же? И была бы я мужиком, таким же крутым, как Денис, я бы тоже Боярскую выбрала, чего уж там.

Прислонилась плечом к стене, поджала тупо пульсирующую ногу. В горле стоял ком, но слёз не было. Только почему-то вспомнилась Зойка, ревущая возле берёзы.

У всех бывает, всех штормит, все иногда ходят по грани. Только одни ноют и сдаются, а другие утирают сопли и идут дальше. Чтобы однажды вернуться на пепелище и попрать ногами то, что, не убив, сделало сильнее.

И я смогу. Если не зассу, конечно.

Снова нырнула в полумрак телеграфа. На этот раз мне не нужно было заказывать переговоры – только свободный телефон-автомат. Не нужна была и чернильно-синяя визитка с золотыми буквами – я запомнила тот короткий номер с первого раза.

Монетка во вспотевшем кулаке, сердце тревожным набатом в ушах. Сухость во рту, в горле. Слабость в ногах...

Не ссы, Милаха, ты фартовая. Давай - вдох, выдох... Действуй!

* * *

Он меня найдёт... И от страха тут же подвело живот. С кем я заигрываю? С Суровым. С тем, к кому на поклон ходит сам Глава Мухосранск-града. Мандец.

Всё, что я успела, так это пролепетать в трубку: «Здравствуйте, Эдуард Валентинович, это Люда...», как он перебил: «Не сейчас. Позже тебя найду» - и дал отбой. Поговорили, блин.

Пульс зашкаливал. Я повесила трубку и чуть не повисла на ней сама – такими ватными оказались вдруг ноги. А с другой стороны – ну и что такого-то? Зойка вон, вообще двадцать лет с ним вместе. И, кажется, до сих пор по-своему любит. Говорит, интеллигент, человек начитанный, образованный. Значит, не такой уж он и страшный? Просто нужно успокоиться.

Суетливо вскрыла упаковку валерьянки. Шесть маленьких таблеточек в сладкой жёлтой оболочке встали комом где-то в центре грудины. Запить бы, но ближайший ларёк как назло аж в конце улицы. Ладно, сами растворятся.

Снова зашла на почту. Зачем? Хороший вопрос. Не знаю. Боярская как раз заканчивала, уже стоя у окошка кассы – оформив все письма, укладывала в дипломат бумаги. Я внаглую пристроилась за ней.

- Девушка, очередь вообще-то вон там начинается! – тут же одёрнули меня сзади, но я даже не обернулась, только буркнула:

- Я перед женщиной была, просто отходила.

Боярская обернулась. Меня затрясло от волнения, а она окинула меня чуть удивлённым взглядом, спокойно дождалась, пока ей отдадут чек и, наконец, кивнула:


- Да, она стояла.

Ух ты ж, блядь, милость какая!

Пока я покупала конверты, она ушла. Что теперь? По венам колючими ментоловыми струйками бежал адреналин. Да что, что... Ничего! Пока – ничего. Но счёт пошёл на дни, может, даже на часы – конкретнее я узнаю, только когда свершится. Когда Панин соизволит назначить мне аудиенцию. Что я ему скажу? Да хрен его знает. Как пойдёт. Может, просто попрошу рассказать мне перспективы тяжбы Вуд-Люкс. Пусть он даже поржёт надо мной, дурой, мне пофиг. Но я хочу знать, что происходит в делах Дениса! А ещё - понимать, так ли уж важна в них Боярская. И если окажется, что она просто главбух, засирающий ему мозг... Нет, я не пойду с этой вестью к Денису – это бесполезно. Но я спрошу у Панина цену тому, чтобы эту тварь закрыли. Да, вот прямо так – радикально. И я буду сука. Да даже теперь, просто думая об этом, я уже сука, чего уж там. Но блядь, как я хочу быть как Зойка - такой, которую нельзя обижать, потому что у неё есть связи! Цена? Да всё, что угодно, лишь бы это не навредило Денису. ВСЁ. ЧТО. УГОДНО. Потому что заебали считать меня пустым местом.

А Боярская не уехала, она ждала меня у входа. Курила, нервно сбивая пепел об стену и нетерпеливо постукивая ногой по ступеньке. Обменялись изучающими взглядами, и я поймала себя на том, что хочу улыбнуться. Как интересно. Стоило мне решить, что пойду до конца – как на душе воцарился покой. Прям мертвяцкий какой-то. Только что колбасило, и вот, поди ж ты - уже всё похуй. С шести таблеток валерьянки так точно не вставило бы. Просто, кажется, мне нравится быть стервой. Есть в этом какая-то сила.

- Денис звонил? – без предисловий спросила Боярская.

- С ка... – и я заткнулась на полуслове. Натянула-таки дежурную ухмылку, судорожно пряча за ней чёртово ликование. Она не знает! Не знает что мы с ним не вместе!

- Ну хорош уже строить из себя, – видимо приняв моё молчание за жлобу, выпустила дым Ольга. – Как он?

- Лучше всех!

Она глубоко затянулась, задумчиво поизучала меня взглядом... И по роже её расплылся сарказм:

- М, а выскочка-то, похоже, до сих пор не в курсе?

И я не придумала ничего лучше, кроме как многозначительно фыркнуть и, не оборачиваясь, уйти. Но каких усилий мне это стоило! Не в курсе чего, блядь? Почему эта тварь опять знает больше меня? Хотя нет. Не всё. С удивлением и даже лёгким сожалением я почувствовала, как трещит по швам моя охрененная, вот только каких-то двадцать минут назад нарощенная стерво-броня. Денис не сказал Боярской, что я ушла. Может, не успел, может, не счёл нужным. Но может, и правда не хочет, что бы это было так? Ждёт, что вернусь?

И всё. Какая-то маленькая хрень, которую даже надеждой не назовёшь – а меня несёт в обратную сторону. Дождаться Дениса, довериться ему, простить, принять. Даже покаяться.

Невыносимо, Господи, невыносимо соскучилась! Даже думать больно о том насколько сильно. Нервы – как оголённые провода, и любая эмоция – взрыв.

Да блин, что это? Мне реально было херово. Я не понимала, что со мной происходит. Раздирали чувства - совершенно противоречивые, сменяющие друг друга со скоростью мысли. Вот, только что, хотелось разнести всё в пух и прах, выжечь напалмом, чтобы начать с нуля на пепелище и, пройдясь по головам, подняться до самого неба... Как уже снова одно желание – сделать так, как решит Денис и увидеть в его глазах одобрение. И мучительный тоскливый страх, что это уже никогда не случится. И от этих скачков голова кругом. До тошноты.

Нет, лучше всё-таки в норку и в спячку. Спрятаться и не видеть. И не слышать. Не чувствовать. Хорошие ли эмоции, плохие ли – однохуйственно. Как будто сломался датчик «плюс/минус» и всё стало одинаково болезненным. Так лучше уж никаких. Хорошо мёртвым - им всё похрен...

На этот раз взяла бутылочку Спрайта, и запила им ещё четыре таблетки валерьянки. Итого десять в течение часа. Левые какие-то, что ли? Вообще не действуют. В башке раздрай. В теле – лёгкий тремор, и то ли ржать хочется, толи рыдать... И непонятно куда себя деть.

Доковыляла до проспекта Строителя, опустилась на скамейку. Нет, правда, что-то не то. Ощущение, что я до предела натянутая струна – тронь и лопну, отсекая нахрен бошку тому, кто посмел тронуть. Казалось, даже, что все взгляды прохожих устремлены на меня – навязчивые, изучающие, щекочущие затылок. Пару раз даже обернулась. Параноик, блин.