Ишь чего захотел, хитрюга; но она не дура и не собирается предоставлять ему предлог для поцелуя.

— Ладно, отложим ненадолго эту процедуру, — смирился с неизбежным Артур. — Тогда давайте пока просто выпьем за встречу. За то, что мы тут сидим и нам очень хорошо вдвоем.

Все же наглости этого парня нет предела, уже далеко не первый раз возмущенно подумала Катя, но неожиданно поймала себя на том, что уже более спокойно реагирует на его выходки. Кажется, у нее начался процесс адаптации к ним.

Артур глубокомысленно смотрел на нее сквозь мутное стекло стакана.

— А чем вы занимаетесь у себя дома? — спросил он.

— Я — бухгалтер. Старший бухгалтер, — увеличила она свое положение в обществе. — А вы?

— Я? Я ничем не занимаюсь.

— Как ничем? — не поверила Катя своим ушам. — На что же вы живете, на какие деньги приехали сюда?

— Ну, деньги — это не проблема, — небрежно прозвучал голос Артура. — Их повсюду сколько хочешь. Успевай только нагибаться и класть в карман.

— А я могу сказать, как вы их зарабатываете. Соблазняете женщин и живете за их счет. — Этот смелый фехтовальный выпад Катя готовила уже несколько минут и сейчас, после успешно произведенного укола, с нескрываемым торжеством смотрела на Артура; пусть знает, что ее ему не провести, она раскусила этот орешек с гнилым зернышком сразу же.

— Вы думаете, что я альфонс? — без всякой обиды произнес Артур. — Что ж, если вам больше подходит такой вариант, то я не против. — Его губы разъехались в широкой улыбке. — Но не волнуйтесь, за ваш счет я жить не собираюсь, у вас денег-то нет.

— Откуда вы знаете, сколько у меня денег? — Катя почувствовала себя задетой его последним замечанием, хотя оно во многом и соответствовало реальному состоянию ее кошелька.

— Ну, это сразу заметно, сколько у кого денег.

— Зачем же вы ко мне пришли?

— Вы мне очень нравитесь. У вас самая красивая грудь, которую я видел за последний месяц. Нет, пожалуй, за два месяца, — внес важное уточнение в этот вопрос Артур.

Катя почувствовала, как двумя факелами запылали ее щечки.

— Послушайте, как вы можете так разговаривать по сути дела с незнакомым вам человеком? Между прочим, я замужем.

— Я и не сомневаюсь. У вас ужасный вид типично замужней женщины. Когда я увидел вас, мне стало вас очень жалко. Я сказал себе: вот полностью искалеченный браком человек, надо ему помочь. А что касается моей откровенности, я всегда говорю то, что думаю. Разве не все так должны поступать?

— А если я начну говорить то, что думаю о вас, вам это понравится?

— Ради бога, да я только об этом и мечтаю. Мне всегда становится неинтересно, когда человек лжет. Ложь — это проявление несвободы, а я люблю свободу.

— Но ведь нельзя же говорить все, что думаешь о человеке. Мало ли какие приходят мысли в голову. А если ты, например, о нем самого плохого мнения, что же, так ему и сказать?

— А как же иначе? В этом случае, правда необходима как никогда. Если вы не любите человека, а говорите ему приятные слова, разве вам не становится от этого противно?

— Бывает, — призналась Катя. — Но ведь он же обидится, как потом с ним общаться?

— Но зачем вам общаться с теми, кого вы не любите? Это же настоящее самоистязание. Разве не так?

— Так, — согласилась Катя. — Но если ты с ним работаешь или живешь?

— Зачем же жить с тем, кто тебе противен? Ну а работа… Ради правды можно и потерпеть. Или сменить работу. Зато не надо лицемерить. Это же такое облегчение. Один раз скажешь правду и больше не надо лгать всю жизнь. А если говорить ложь, то приходиться повторять ее постоянно. Да еще каждый раз раскрашивать чем-то новым. Мы становимся пленниками собственной лжи. Это и тяжело и мерзко. Зачем же мучить себя, когда можно сказать то, что думаешь, и почувствовать себя сразу на свободе.

Пока он говорил, у Кати язык буквально плясал во рту от желания ему возразить, но когда он замолчал, она вдруг поймала себя на том, что сказать ей нечего. Более того, она согласна с ним, теперь она понимала, что схожие мысли давно уже бороздили ее подсознание, но она не решалась не только их озвучить, но даже выпустить их из этой ее самой сверхсекретной зоны на свободу.

— Я вижу, вы согласны со мной. Знаете, мы с вами единомышленники. К концу нашего романа вы поймете, что между нами нет никаких разногласий.

— Какого романа? — встрепенулась Катя. Внезапно она почти физически услышала, как громкая сирена тревоги завыла в ее голове. — Запомните, Артур, у нас с вами не может быть ничего общего. Поэтому я вас сразу хочу предупредить: вы напрасно теряете время.

— Если мужчине очень нравится женщина, то он не может напрасно терять время, когда находится рядом с ней. Даже если его ждет неудача. Наоборот, это лучшие его минуты. А что касается романа, он уже развивается во всю катушку. По-моему, это очевидно…

— Вот что, Артур, или как вас там зовут еще по-другому. Чтобы сразу все было ясно, давайте договоримся: вы немедленно покинете мой номер, и больше ко мне не будете подходить ближе, чем на сто шагов.

— Вот видите, испугались, значит, я прав. Меня это радует, я выбрал правильную тактику.

— Я могу вас еще обрадовать: в своей жизни я ни разу не встречала такого наглеца.

— Я вовсе не наглец, я только говорю то, что думаю. Был бы я наглецом, набросился бы сейчас на вас. Тем более, что долго вы сопротивляться не собираетесь. А я сижу смирно, спокойно разговариваю. Только в отличие от того, к чему вы привыкли, что вам все постоянно лгут, я говорю то, что думаю. А вам было бы легче, если бы на моем месте сидел какой-нибудь болван, нес ахинею про погоду, а сам бы только и думал о том, как вас трахнуть?

Что-то взорвалось внутри нее, как будто она случайно проглотила гранату на боевом взводе. Впервые мужчина в разговоре с ней произнес это самое запретное в языках всего мира слово. Да как он посмел?! Да за кого он ее принимает?!

— Послушайте, вы, что себе позволяете! — завибрировал на самой, какой она смогла взять высокой ноте, ее голос от возмущения. — Пользуетесь случаем, что мы одни и считаете, что вам все дозволено. Вы не только наглец, вы еще самый настоящий хам! — Катя попыталась как можно сильнее ударить его взглядом своих больших разгневанных глаз, но неожиданно натолкнулась на ответный, полный искреннего недоумения взор.

— Что вы, Катя, рассердились? Не понимаю, что я такого сказал…

— Я еще вам должна открыть курсы по ликбезу некоторых слов?

— Послушайте, ведь любое слово само по себе просто звук, и оно не может быть ни неприличным, ни непристойным, ни оскорбительным. Все дело в том, как каждый его воспринимает. Не я, а вы наполнили его таким содержанием, которое вас возмутило. Я же просто сказал о том, что человек может говорить о погоде или о какой-нибудь другой ерунде, а думать совсем о другом. Что бы изменилось, если бы я употребил термин «заниматься любовью»? Смысл абсолютно тот же.

— Но слова же разные!

— Так очистите же их от грязного смысла, это в вашей власти, и они не будет коробить ваш деликатный слух. На самом деле грязны не эти слова, это внутри вас все запачкано грязью, и эта грязь выходит наружу, когда вы произносите определенные звукосочетания. Соскоблите с них этот мутный слой, и никакие слова вам больше не покажутся оскорбительными или неприличными. Одно слово какой-то болван сделал приличным, другое — матерным. Но почему вы должны зависеть от чужой глупости и грязи? Лучше привыкните к тому, что все слова приличные — и все сразу изменится.

Катя молчала. Но гораздо больше ее волновало сейчас другое; она вдруг ясно осознала и уже не впервые какую-то непривычную правоту своего странного собеседника. Но это осознание рождало в ней такую сумятицу противоречивых чувств, что она никак не могла определить, как она должна реагировать на эти крамольные речи.

— Вот что, — сказала она, — я вовсе не собираюсь спорить с вами о значении некоторых слов. Я даже не понимаю, как вы осмеливаетесь говорить мне такое, неужели вы со всеми женщинами разговариваете подобным образом?

— Если говорить честно, то нет, — с какой-то несвойственной ему застенчивостью улыбнулся он, — только с теми немногими, кто могут меня понять. А вы как раз из их числа.

— Это очень для меня лестно, однако мне не хочется продолжать подобный разговор. Я вовсе не собираюсь менять свое мнение по поводу некоторых вещей. И ваши слова мне совсем не кажутся убедительными. И я еще раз прошу вас уйти из моего номера. Иначе я позову администратора и пожалуюсь на вас.

— Что ж, придется подчиниться. Администратор — это страшный зверь. Но для первого раза мы с вами очень хорошо посидели. Я вижу, что понравился вам. А вы мне — еще больше. На самом деле вы очень умны, только прожили всю жизнь среди дураков. Вот и привыкли мыслить на их уровне. Но я вам помогу избавиться от этого недостатка.

Катя резко встала.

— Я даже и не знаю, как вам еще сказать, чтобы вы немедленно покинули меня. Ваша наглость не имеет границ. Уходите.

Артур тоже встал и направился к выходу. У двери он остановился.

— Приходите в 11 вечера на наш пляж. Я буду вас там ждать.

Захлопнувшаяся за ним дверь к большой радости отделила ее от Артура, вернув на прежнее место в ее сознании утраченное с его приходом ощущение безопасности. Катя выпустила из себя глубокий вздох облегчения. Ну и дела, еще никогда в своей жизни она не сталкивалась ни с чем подобным! Даже представить не могла, что среди человеческого рода водятся подобные экземпляры. Ее взгляд упал на стол, на котором гордо возвышалась башенка недопитой бутылки вина в окружении нескольких лежащих у ее подножья пирожков.

Что-то смущало ее, какая-то мысль, как летающий в комнате неугомонный комар, не давала покоя, не позволяла спокойно отправить на склад ненужных воспоминаний это только что благополучно завершившееся для нее нежданное испытание. Артур произнес одну фразу, от которой мгновенно изменился ритм ударов ее сердца. Ей не хотелось ее повторять, она делала вид, что не может ее восстановить в памяти. Но его слова, подобно барабанному бою, так громко звучали в ушах, как будто бы их постоянно повторял репродуктор, что обманывать себя дальше становилось не только бессмысленным, но и смешным занятием.