— А как насчет клуба «Лоси»?

— Гм. — Она прикрыла рукой рот, вспоминая. — Нет. Он был членом какого-то другого клуба. Вспомнила! Клуба «Юнисон»! Точно. Ленч по четвергам. «Ротари» по вторникам, а масоны по вечерам.

Мы еще немного поболтали, пока я не взглянула на часы. Пора домой. Мать проводила меня до двери, а Абигейл проводила Скотти.

— Я рада, что в твоей жизни появился Мак, — сказала я матери.

— Спасибо, дорогая. — Она смущенно улыбнулась.

— Полагаю, тебе хотелось бы сказать то же самое и о Даге в моей жизни.

— Я радовалась, глядя на вас, когда вы учились в старших классах, — сказала она.

Нельзя сказать, что сейчас ей Даг не нравится, но мать не могла понять, как можно не быть замужем в тридцать лет, и во всем винила Дага.

— Спокойной ночи, мама. — Я поцеловала ее в щеку. — Поговорим об этом позже.

— Спокойной ночи.

Сев в джип, я достала мобильный и позвонила Питу. Автоответчик сказал его голосом: «Выбирайте выражения, оставляя сообщение».

«Буду подбирать, Пит, уверяю тебя. Послушай, мне хотелось бы поговорить с тобой о моем отце. Перезвони. Договорились?» Я оставила свой номер.

Чем больше я раздумывала над его словами, тем сильнее раздражалась. Сумасшедший он или нет, но вряд ли Пит говорит мне эту чепуху.

Когда я подъехала к дому, Скотти выскочил из машины и стал кружить вокруг дома в поисках невидимых врагов. Войдя в дом, я прослушала очень длинное сообщение от Верити Роудз.

Глава 4

— Мне больше нравится «Вэнити фэр», чем «Экспектейшнз», — прокомментировал Даг, поворачивая свой синий седан «вольво» на автомагистраль номер 202 в Литчфилд.

Мой бойфренд, или, как говорила мать, кавалер, Даг Рентам — помощник окружного прокурора криминальной полиции в Нью-Хейвене. Важно знать, что, говоря сущие пустяки, Даг сохранял серьезный вид. А так как мы уже подъезжали к дому Верити Роудз, редактору журнала «Экспектейшнз», мне оставалось надеяться, что с его стороны это не моветон. Ему не хотелось сюда ехать. Он мог бы пойти поиграть в американский футбол, ведь его команда планировала игру с «Моряками».

— Может, ты на время оставишь свои замечания при себе, — сказала я, сдерживая возмущение, иначе все бы фатально изменилось.

Возмущение — это форма сопротивления, подразумевающая конфликт, а законник в Даге просто не переносил никаких перепалок, если не выходил из них победителем. Или мне так казалось. Я взглянула на него.

— Я очень нервничаю, Даг, и действительно ценю, что ты поехал со мной, — промурлыкала я.

— Я тоже переживаю, — ответил он, делая новый поворот.

— Правда?

— Полагаю, что за тебя.

«Обед в нашем загородном доме, — говорил голос Верити таким тоном, который заставил меня расправить плечи. — Вы должны приехать. Это в благодарность за наше спасение».

Мне было неловко, так как уже из телефонного разговора с Верити Роудз я поняла, что на обед она приглашает только меня и у нее нет ни малейшего намерения распространять свое приглашение на фотографа Девона. Когда же она спросила, не хочу ли я привести с собой кого-нибудь, у меня язык не повернулся назвать Девона. Но когда я назвала Дага, в трубке наступила пауза, словно Верити была разочарована моим выбором. Но потом она заторопилась:

— В таком случае вы обязательно должны привести с собой Дага.

И вот мы едем субботним вечером; мой Даг оказался хорошим другом и согласился меня сопровождать.

— Тебе не кажется странным, что они просто не послали тебе цветы? — спросил Даг. — Или не дали тебе бесплатную подписку на журнал? Почему они заставили тебя проехать полштата, чтобы поесть с ними?

Я не возражала, что Даг относится к этому так скептически, потому что испытывала то же самое, получив приглашение, но сейчас говорить об этом уже поздно.

— Не думаю, что это странно, — ответила я, расправляя юбку. — Учитывая круги, в которых они вращаются, приглашение в их дом — особый подарок.

— Тогда все ясно, — саркастически ответил Даг.

Я промолчала. Сарказм Дага заставил меня вспомнить, что наши с ним отношения уже дважды за последние два года прерывались, но возобновлялись, несмотря на наши намерения расстаться навсегда.

— Ты думаешь, она предложит тебе какую-то работу, не так ли? — спросил Даг. Помолчав, добавил: — Я тоже так думаю.

— Не будь смешным, — сказала я, но мое сердце затрепетало.

О Господи, неплохо бы стать независимым журналистом. Начать наконец по-настоящему работать, уехать из Каслфорда и получить свободу действий. Пусть это будет не Лос-Анджелес, а что-нибудь менее чуждое — Нью-Йорк, к примеру, всего в девяноста милях. Мне бы это подошло.

Но какого рода может быть эта работа? Возможно, проверка фактов, но не исключено и редактирование. Уверена, что ничего захватывающего.

— Куда теперь? — спросил Даг, останавливая машину.

— Где мы?.. Ах да, здесь мы должны свернуть налево. — Я прочитала указатель: «Грасс-Гейт-Медоу» — и, сделав глубокий вдох, медленно выдохнула. — Свернем налево и сразу увидим.

— Какой номер дома?

— Никаких номеров.

— Чую дымок, — заметил Даг, втягивая в себя воздух. — Ты тоже?

Примерно через полмили показалось встроенное в основание круглого холма здание, скорее напоминающее викторианский дворец. Белое, невероятно пышное, с башнями-близнецами, несколькими крытыми галереями.

— Она сказала — первый поворот налево.

— Такой дом в Литчфилде… — Даг присвистнул, сворачивая налево.

— Они очень богаты, — пояснила я. — У них дом на Палм-Бич, дом в Аспене, квартира в Лондоне. Чего я не понимаю, так это как она находит время, чтобы хотя бы посещать одно за другим эти места.

— Значит, мы с тобой обо всем договорились.

— Конечно.

Я не собиралась подбрасывать Дагу возможные темы для разговора, так как стоило людям узнать, где он служит, как они начинали задавать ему бесконечные вопросы о самых гнусных преступлениях, которые встречались ему в судебной практике.

— Тпру! Что это? — спросил Даг, нажимая на тормоза.

Мы подъехали к воротам. Они из белых деревянных реек, но явно заперты. Перед воротами небольшой столбик с внутренней телефонной связью. Даг опустил стекло.

— Алло!

— Алло! — ответил приятный женский голос с ирландским акцентом.

Отстегнув ремень безопасности, я через Дага потянулась к окну.

— Привет. Это Салли Харрингтон и Даг Рентам.

— Мистер и миссис Шредер ждут вас.

Дом был грандиозным, хотя я сильно подозреваю, что Шредеры несколько усовершенствовали оригинал. Я никогда не видела в Новой Англии викторианские дома таких внушительных размеров, особенно с двумя шпилями. В Сан-Франциско возможно, но и тогда бы я усомнилась в его подлинности.

На изгибе подъездной дороги стоял серебряный «рендж-ровер» с номером штата Коннектикут. Дорога огибала дом.

Последний раз, когда я якшалась с подобными людьми, чьи имена не сходят с колонок светской хроники, был Лос-Анджелес, а если уж быть совсем точной — Беверли-Хиллз, когда я работала в журнале «Булевард». Журнал обязан своим названием бульвару Сансет, который тянется через Брентвуд, Бель-Эр, Беверли-Хиллз и Западный Голливуд. Этот глянцевый журнал печатает светскую хронику высшего общества Лос-Анджелеса, то есть пишет обо всех, у кого куча денег. Я начинала там машинисткой, отвечающей на телефонные звонки, но на второй год стала неофициальным редактором, работающим за свою начальницу, которая ненавидела это дело. Она, однако, хорошо ладила с людьми, поэтому никого не беспокоило ее небрежение, лишь бы работа делалась кем-то, то есть мной.

Я была, несомненно, самым доверительным лицом в журнале. Однажды меня послали доставить от Гарри Уинстона бриллиантовое колье и серьги для проб Шерон Стоун. В другой раз мне предоставили лимузин и отправили на поиски герцогини Йоркской, Сары Фергюсон, чтобы привезти ее на прием в Малибу. А затем, на третий год, мой секрет раскрылся: Салли Харрингтон может передать все, что угодно, сделав из пустого набора слов вполне публикуемое интервью. Это привело меня к тому, что я ежемесячно начала публиковать эссе под именем какого-нибудь известного автора. Это быстро свело меня с деятелями кино. Я писала от имени какой-нибудь знаменитости, та одобряла написанное, а журнал печатал. На четвертый год я была в гуще событий Лос-Анджелеса, пытаясь придать хоть какую-нибудь реальность тому зазеркальному миру, о котором писала. Но проблема состояла в том, что даже тогда, когда я придавала этому смысл, «Булевард» был последним местом для подобных публикаций. Я могла отражать там только зеркальную сторону жизни.

Поэтому на пятый и последний год моей работы в «Булеварде» я, если можно так выразиться, была пресыщена. Или, скажем, меня тошнило, как тошнит человека, который съел слишком много сладкого и мало нормальной пищи. Мне хотелось быть журналисткой, но мое умение и индивидуальность сделали из меня преуспевающую «журналюгу».

Вот почему я восхищалась, как Верити Роудз сделала свой «Экспектейшнз». Подобно «Вэнити фэр» «Экспектейшнз» публиковал серьезные статьи серьезных авторов, но ему также удавалось развлекать читателей веселыми сплетнями и светской хроникой. Когда брали интервью у знаменитостей — а делали это каждый месяц, — то интервью были на высоком уровне и, на удивление, беспристрастны. Фотографии в нем тоже отличного качества. В былые времена я просто мечтала бы писать для такого издания.

Проблема состояла в том, что за два года работы в газете я полюбила профессию стрингера. Между этими двумя работами была огромная разница. Если моя работа в «Булеварде» была исполнением заказа, то все, что я писала для «Геральд американ», походило на составление пазлов, когда из сотен разрозненных мельчайших фрагментов складываешь картинку.