– То есть больше никогда?

– Больше никогда, Алекс. Я тебя не выдам. Я не сдам тебя никому. И это останется секретом, который я унесу с собой в могилу. Но ты должен мне кое-что пообещать.

– Все, что хочешь.

– Не говори «гоп». Видеть тебя больше я не смогу. В лаборатории есть место только для одного из нас. Ты придешь якобы после своей болезни, соберешь вещи и скажешь, что увольняешься. Причины придумаешь сам, но они не должны быть подозрительными.

– Справедливо.

– Если ты не выполнишь наш уговор, я пойду прямиком наверх и расскажу все, что мне известно. Подкреплю доказательствами и…

– Не говори. Я все понимаю. Я сделаю так, как ты хочешь.

– Я надеюсь, что оно того стоило.

Алекс пожимает плечами. Он должен чувствовать облегчение.

Наверное, он его и чувствует. Ему бы хотелось, чтобы она осталась еще хотя бы на тридцать минут. Она, конечно, встает быстро, и он не решается ее попросить. Уже в дверях, когда она надевает пальто и берет свой зонт, он спрашивает:

– Почему ты меня спасла?

– Наверное, просто ты мне нравился.

55

– Я хочу путешествовать. Я устал от этой работы и мне хочется нечто другого, открыть что-то свое. Возможно, я переоценил себя.

Он как будто бы читает по бумажке, когда заявляет об увольнении. Ему задают какие-то вопросы, но, скорее, вежливости ради. И вроде как так нужно по уставу. Он упрямо отвечает, что устал от этой работы, и она ему не подходит. Наверное, в этой лаборатории отпускают не так просто. И он искренне на это надеялся. Что его не отпустят. Что начнут задавать неудобные вопросы. Он бы что-нибудь придумал, но ему самому было бы легче знать, что он занимает не последнее место в лаборатории. Но его не стали удерживать. Ему мягко улыбнулись, подписали какие-то бумаги, которые он уже нацелился выкидывать. И пожелали удачи в его начинаниях. У него не было своего кабинета, но на рабочем месте были какие-то вещи, которые он мог бы оставить. Он снимает бейдж со своим именем. Оставляет его на столе. Проводит рукой по белоснежному халату.

Человека три даже спросили, почему он принял такое решение и не намерен ли его изменить. Но, в общем, жалеть было не о чем, потому что, конечно, никто не собирался провожать его с воздушными шарами. Глупая ситуация. Отдать столько времени и сил этому месту. Он уже видел разочарование родителей, что сын так и не стал ученым. У него на душе какая-то пустота. Он забирает какие-то записи из своего ящика. Пробирка с лекарством, которую надо было отнести в лабораторию, но он как-то забегался и совсем забыл об этом. Просто не хочется ничего здесь оставлять, да и грустно покидать это место без всего. Он чувствует себя огрызком, выброшенным на помойку. Ему в последний раз хочется пройти мимо кабинета Веры. И он проходит мимо двери, за которой находятся все эти экспериментальные вакцины, одну из которых так требовала Валерия. Они еще не разработаны, не протестированы. Он замирает на секунду возле двери, когда та распахивается, и миловидная женщина ему улыбается:

– Алекс, ты почему без халата? Я слышала, что ты собрался уходить? Что случилось, мой хороший?

– Да так…

– Как жаль! Ты ведь такой внимательный юноша. Расскажи, куда ты собрался, и почему такое поспешное решение? Мне казалось, что у тебя даже что-то намечалось с нашей снежной королевой…

Она ему задорно подмигивает, и он улыбается. Ему хочется поскорее убраться отсюда, но он облизывает пересохшие губы.

– Можно войти в кабинет? Не хочу здесь рассказывать о причинах. Все ходят, смотрят, все равно это дается тяжело.

Он делает скорбное выражение лица, и милая женщина, в которой, конечно же, живет сплетница, впускает его в этот кабинет. Она надеется на подробности, наверное, уже нарисовала себе роман Алекса и Веры, из-за которого ему приходится уходить из лаборатории. Она уже представляет, как расскажет об этом коллегам за чашечкой кофе завтра или, может, даже сегодня. Смотрит на него заинтересованно, а он изображает печаль и растерянность, когда пытается сфокусироваться на всех этих пробирках.

– Я устал от этой работы. Мне захотелось все бросить и уехать куда-нибудь в уединенное место. Просто подышать, выдохнуть и не быть связанным с этим смертельным вирусом.

Она кивает понимающе, но видно, что он не дает ей то, что нужно.

– Из-за Веры тоже.

Теперь уже она смотрит заинтересованно. Маленькие глаза так и испытывают его. Милая улыбка превращается в гримасу или ему это кажется. Женщины такие любопытные существа. А ему терять нечего.

– Можно стакан воды, я что-то перенервничал.

– Конечно, мой хороший.

Она поворачивается к нему спиной, чтобы налить воды. Одна из пробирок скрывается в его кармане. Он быстро достает пробирку, которую взял из своего стола, ставит ее на место той, которую только что украл, забрал, одолжил. Неважно. Женщина поворачивается, когда он только отпускает пальцы от пробирки и делает вид, что просто коснулся ее в задумчивости. Он тут же делает вид, что к пробиркам потерял интерес и берет стакан воды.

– Спасибо. Вера мне очень нравится. Но она никогда не ответит мне взаимностью. Такие женщины не смотрят на такого, как я. А мне невыносимо видеть ее каждый день и понимать, что шансов нет.

– Ах, мой милый, какая красивая могла бы быть история!

– Могла бы. Но ее не будет. Я прошу, никому об этом не говорите.

– Конечно, милый, я – могила.

Он разговаривает с ней еще пару минут и уходит. Он понимает, что завтра она всем расскажет, что он был влюблен в Веру, но та его не оценила. Может, это и будет его последним посланием для Веры. В кармане перекатывается пробирка.

Он проходит мимо кабинета Веры. Дверь слегка приоткрыта. Он не может избавиться от искушения и заглядывает к ней. Она поднимает взгляд над столом. Над бумагами. Он ей кивает, улыбается. Она слегка задерживает на нем взгляд и тут же возвращается к бумагам и своему кофе. И больше головы не поднимает. Он усмехается немного грустно и прикрывает дверь ее кабинета.

56

Константин с каждым днем становится все слабее и слабее, теперь они с Валерией гуляют совсем мало, и он все время просит присесть на лавку. А если говорит, что не устал, она все равно видит, что он просто крепится и храбрится. Иногда она его поддерживает сама, что не так сложно, потому что он очень сильно похудел и осунулся, и теперь ей кажется, что она может поднять его самостоятельно. Она научилась готовить сносную пасту и даже не сжигает омлет, но он ест совсем мало и без аппетита. Иногда его тошнит, но он в этом не признается, хотя она слышит, что он включает воду на полную мощность. Он очень бледный, и у него стали выпадать волосы. Недавно он попросил, чтобы она принесла электрическую бритву, и сбрил остатки своих темных волос. Когда он увидел удивленное выражение на ее лице, сказал с улыбкой:

– Я всегда мечтал обрить голову налысо. Я выгляжу более мужественным.

– Ты выглядишь как герой боевиков.

Валерия честно старается ее поддерживать, хотя ей и больно видеть его таким. И дело вовсе не в волосах. На самом деле ему идет даже лысый череп.

Она с трудом узнает в нем того красавчика, которого встретила тогда сначала на улице, а потом в аэропорту. Но он все так же шутит и так же красиво усмехается. А она испытывает к нему все больше и больше нежности. Иногда он просыпается ночью в холодном поту. Иногда долго не может заснуть, и она всеми силами пытается его отвлечь. Она не может позволить ему сдаться. Она ведь чувствует, что если в нем и была вера, что она может что-то придумать, то сейчас эта вера угасает, как и он сам, и его взгляд. Он спит очень плохо. Постоянно встает по ночам и бесцельно бродит по комнате. Кашляет и пьет много воды. Как будто бы внутри его организм иссыхает. Он становится капризным, но старается держать себя в руках. Недавно попросил, чтобы она принесла ему клубники, но ягоды показалась ему неспелыми и он швырнул их в стену. А потом очень извинялся и помогал ей оттирать красные пятна. Валерия не злилась, потому что просто не имела на это никакого морального права. Он старается держать себя в руках ради нее, но если честно, ей бы, может, было спокойнее, если бы он постоянно кричал и доводил ее. А так на душе у нее становится еще более тошно. А может быть, не умела на него злиться вовсе. Она не может рассказать ему правду. Она постоянно порывается, но пока Алекс еще не провел все необходимые тесты того вещества, которое украл из больницы.

– Алекс, молю тебя, поторопись. Он совсем слаб. Он угасает, и я не знаю, сколько у него еще времени.

– Я стараюсь как могу, Валерия.

– Я умоляю. Он стал забывать элементарные вещи. Вчера он не мог вспомнить слово «кружка».

– Я стараюсь, Валерия.

Константин говорит, что ему не нравится и такая жизнь. Он не привык чувствовать себя таким слабым и иногда делает абсурдные вещи, вроде того, что записывается на какой-то марафон бегунов. Она пытается его отговорить, но он огрызается, что не слабак и вполне еще может бегать, и чтобы она не обращалась с ним как с больным. А потом она находит его в коридоре, растерянного и сидящего на полу.

– Я не могу найти свои кроссовки. У меня вообще были кроссовки?

И она гладит его по голове и проводит в комнату, чтобы уложить в кровать и накрыть одеялом, и ждать, пока он уснет. Засыпает он почти сразу, но так же быстро просыпается, его мучает бессонница, а она боится оставить его одного. Поэтому она постоянно не выспавшаяся и сонная. Но это не мешает ей постоянно названивать Алексу в панике и слезно требовать, чтобы он поторопился.

– Он совсем не ест, Алекс. Пожалуйста. Быстрее.

Она нетерпеливо отстукивает пальцами ритм по столу на кухне Алекса. Он шутит, что она научилась готовить, и что Роман был бы страшно недоволен, что, как оказалось, у нее был талант, который она скрывала. Она, конечно, совсем не улыбается этой шутке. И даже смотрит таким стеклянным взглядом. Она, наверное, силится вспомнить, кто это – Роман? Человек, которого, как ей казалось, она любила. Скажи ей полгода назад, что она не будет думать о Романе, она бы ни за что не поверила. На столе все еще стоит паста, которую она приготовила, и она мрачно говорит: