— Там сказано, что ты с мисс Марксон поженились.

Снова стону.

— Я только что сказал, что не желаю знать.

— Я уже рассказала тебе, — говорит она. — Так, что ты думаешь?

— Не думаю, что тебе стоит тратить свои клетки мозга на дерьмовую жёлтую почву. Лучше сфокусируйся на своих извращенских книжках.

Она прищуривает взгляд, но опускает эту тему. Я знаю, что она спрашивает. Она выискивает, пытается заставить меня проговориться, что происходит в моей жизни с тех пор, как мы сняли последний фильм. Она хочет знать, есть ли правда в этой истории, но я не в настроении обсуждать.

Как только с гримом покончено, Жас переключается на волосы, прежде чем я прощаюсь с ней и направляюсь в гардеробную, чтобы надеть костюм. Там мой дублер, уже одетый в бело-голубой костюм.

Я напяливаю свой… или… хорошо, меня запихивают в него, как гребаную сосиску в ее шкурку; материал показывает каждую чертову выпуклость, поэтому они дергают и натягивают, застегивают и поправляют. Сетка, хром и слои пены, покрытые эластичным материалом, похожим на спандекс.

Так же некомфортно, как вы себе и представляете.

— Поздравляю, дружище, — говорит мой дублер, похлопав меня по спине. — Слышал, ты женился! Счастливчик.

Я морщусь.

— Кто сказал тебе это?

— Жасмин.

Жас.

Я задушу эту женщину.

Требуется гребаных тридцать минут, чтобы привести в порядок мой костюм, и чтобы все мышцы выделялись, так как мне далеко до сильного супергероя. Я выхожу из трейлера по завершению, врезаюсь в Серену, в то время как за ней следует ее ассистентка.

— Так, так, так, — говорит Серена, осматривая меня. — Здорово снова видеть тебя в этом костюме.

Опускаю взгляд, чтобы посмотреть на себя, потягиваясь, чтобы попытаться растянуть материал.

— Я выгляжу нелепо.

Она смеется.

— Это не так. Ты должен носить его все время. Целый день, каждый день... каждую ночь.

— Продолжай мечтать, Сер.

— Ох, буду.

Она проходит мимо меня, прикусив нижнюю губы, пока рассматривает мой вид сзади. Мне чертовски неловко. Я почти краснею, как бы нелепо это ни звучало. Помощница Серены отправляет ее переодеться, чтобы мы не опоздали.

— Эй, — кричу. — Ты должна знать, что Жас всем рассказала...

— Что мы женаты? Знаю, — Серена закатывает глаза и хохочет. — Очевидно, мы снова на обложках хроник.

— Да, очевидно, — отвечаю, когда она заходит в трейлер, а сам направляюсь на съемочную площадку.

Сегодня долгий день. Дубль за дублем, дубль за дублем. Я вспотел из-за бега и устал стоять, в моей голове гудит от громких звуков взрывов пиротехники по окрестности. В середине дня происходит нарушение системы безопасности: женщина проскальзывает мимо металлического барьера, после того как съемки перемещаются на улицу, но ее успевают поймать.

Я пытаюсь не думать об этом, пытаюсь не думать ни о ком из них, пытаюсь не думать о ней, когда чувствую, что за мной наблюдают, но тяжело отмахнуться от нее в моей голове. Мы снимем эпизод, где Марианна, главная любовь всей жизни Бризо, похищена. Серена связана, к ней прицеплена бомба, и моя задача спасти ее от неминуемой смерти.

Я делаю это, и делаю хорошо, вкладывая душу в каждую сцену. Это почти конец истории, хоть мы и в самом начале фильма. Съемка забирает у меня все силы, потому что концовки тяжелы. Концовки чертовски тяжелы, особенно учитывая, что эта напоминает мне девушку, о которой я чертовски сильно пытаюсь не думать.

Облегченно выдыхаю, так как мы заканчиваем, напряжение уходит из моих плеч, когда я провожу рукой по волосам. Пытаюсь уйти, в то время как Серена бросается на меня. Солнце село, подкралась темнота, но вспышки камер освещают площадку, когда она запрыгивает мне на руки.

— Это было офигенно! — говорит девушка. — Как будто... вау. Ты сыграл на полную мощь. Я поверила каждому твоему слову.

Она целует меня, прежде чем я могу ответить, и раздается еще больше вспышек камер. Это просто клевок в губы, но уверен, некоторые папарацци сделают хорошие деньги на этих фото сегодня. Уже представляю заголовок: «Джонни трахает Серену на глазах у всех!»

Она отстраняется, когда появляется Клифф.

— Отличная работа, вы двое, — его голос лишен радости, а взгляд как обычно прикован к «БлэкБерри». — Будем придерживаться нынешнего графика, поэтому ты должен вернуться на площадку завтра утром.

— Ты тоже, Серена, — говорит ее ассистент.

— Звучит здорово. — Серена ухмыляется, когда отходит, осматривая меня с ног до головы. — Переоденься, Джонни, будем праздновать!

— Не задерживайтесь допоздна, — кричит Клифф. — Машина приедет за вами в шесть часов!

Серена гримасничает, но не спорит, направляясь к толпе, чтобы снова всех поприветствовать.

— Ты выполнил все хорошо, угрюмый придурок, — шутит Клифф, хлопая меня по спине. — Снимай этот костюм. Уверен, в нем некомфортно.

Я это и делаю, переодеваясь в джинсы и простую белую футболку, а на голову натягиваю кепку. Съемки окончены, сотрудников охраны осталось меньше, толпа приближается все ближе... достаточно близко, что некоторые из них окружают меня, когда я выхожу из трейлера. Дерьмо.

Вспышки камер и множество вопросов.

«Джонни, могу я сфотографироваться с тобой?», «Можно автограф, Джонни?», «Могу я тебя обнять?»

Я не против этого и делал бы это всю жизнь, если бы не другие. Стервятники.

«Как долго вы с Сереной встречаетесь?», «Это правда, что вы поженились?», «Как дела у твоего отца?», «Ты его простил?», «Видишься с ним?», «Когда последний раз ты ездил домой с визитом?»

Ненавижу личные вопросы и никогда на них не отвечаю. Ненавижу излишнее любопытство. Ненавижу слухи. И на это у меня достаточно оснований — слишком много скелетов в моем шкафу, слишком много всего утаиваю. Слишком много вещей не могу позволить им испортить в том чистом мире, в который мне путь заказан.

Серена возникает рядом со мной, готовая уходить. Она улыбается, играет на камеры, очаровывая всех, когда отвечает на то, что может, отвечает на то, что я не могу.


***


Мы ужинаем в одном из эксклюзивных клубов Верхнего Ист-Сайда. Серена начинала свою карьеру модели на Манхэттене, и кажется, всегда всех знает, а все знают ее. Некоторые из ее друзей зависают с нами, смеются, болтают — занимающие высокие посты и имеющие трастовые фонды — делят бутылку винтажного вина и нюхают пару дорожек.

Кокаин.

Как только появляется белый порошок, я нахожу повод уйти. Обычно эти люди были и моими друзьями. Но, кажется, Серена единственный человек, кого заботит мой поспешный уход. Она хватает меня за руку, пытаясь остановить, ее зеленые глаза пугающе темные.

— Пожалуйста, останься! Давай праздновать! Мы давно так не тусовались!

— Я бы тусовался, ты знаешь, что так бы и было, если бы мог, — говорю, приподнимая ее подбородок, когда она смотрит мне в глаза. — Слишком не увлекайся, хорошо?

Ухожу, прежде чем она попытается снова меня остановить, опуская голову, избегая контакта глаза в глаза. Вместо того, чтобы направиться в ожидающий лимузин и вернуться в отель, прохожу несколько кварталов, проскальзывая в небольшой бар. Здесь тихо, не так многолюдно, несмотря на то, что вечер пятницы. Нахожу пустой стул у барной стойки, когда появляется бармен.

Занимает всего несколько секунд, чтобы пришло узнавание, его глаза расширяются, но он не объявляет о моем присутствии.

— Что я могу налить тебе? — спрашивает, не называя меня по имени.

— Что-то разливное.

Он наливает мне пиво. Я не спрашиваю, что это. Сижу в тишине, после того как он ставит бокал передо мной, обхватываю холодное стекло обеими руками. Я чувствую запах. Дешевое пиво. Не самое дешевое, но все же... дешевое. Рот наполняется слюной, и я почти могу ощутить гребаную жидкость на вкус, мой язык покалывает от предвкушения, пока я пялюсь на него.

— Что-то не так? — спрашивает бармен через пару минут, указывая на пиво, которое я не пью. — Хочешь чего-то другого?

— Нет, все хорошо. Просто... просто я не пил какое-то время.

— Как долго?

— Двенадцать месяцев.

Это был долгий год, самый долгий с тех пор, как я прикасался к чему-то потяжелее. Я застрял между восьмым и девятым шагом программы анонимных алкоголиков: признанием, что я несправедливо поступил по отношению к людям, и возмещением им ущерба. Но здесь есть уловка, о которой не говорят, пока ты не подошел к этим стадиям. Как будто мелкий шрифт: это не так легко, потому ты не должен принести еще большего вреда. Возможно, не все готовы принять твои извинения, ты не должен настаивать.

— Так, понимаю, что это не мое дело, — начинает бармен, — но двенадцать месяцев — это чертовски хороший срок. Уверен, что хочешь все испортить?

— Нет, — признаю. — Вообще ни в чем не уверен в последнее время.

Он не ждет, что я скажу что-нибудь еще. Пиво в моей руке заменяется на коку.

Содовая. Не наркотик.

— Давненько не пил и ее, — говорю ему, но, не колеблясь, делаю глоток. Как будто рай в пластиковом стаканчике. Хотя содовая — ад для тела из-за пустых калорий. Или, по крайней мере, именно это говорят диетологи, которых нанимает студия, чтобы я оставался в форме.

— Хочешь об этом поговорить? — бармен спрашивает.

— О чем?

— О том, что ты почти нарушил двенадцатимесячную полосу трезвости сегодня.

Качаю головой. Я бы поговорил, если бы мог. Это снедает меня изнутри. Но я не говорю о том, что беспокоит меня, потому что в отличие от большинства мелочей в желтой прессе Голливуда — это большой скандал.