– Ты думаешь о своем сыне, – улыбаясь, сказала она, расставляя приоритеты по местам. – В чем ты рассчитываешь на мою помощь?

– Надо поговорить с Чедом, – он смотрел, как она доставала вещи из чемодана. – Мне хотелось бы сделать это вместе с тобой.

Валери остановилась. Медленно покачала головой.

– Не думаю, чтобы ты действительно хотел этого. Мне кажется, тебе лучше поговорить с ним с глазу на глаз. Я ничем не смогу помочь, Ник. Я не могу подсказать Чеду, как ему относиться к своей матери. И не могу подсказать и тебе, как говорить с ним о ней. Что бы я ни сказала – все будет неуместным.

– Ты никогда не говоришь не к месту. Однако, может быть, сейчас ты права: мы должны решить с ним все сами, между собой. Ты очень мудрая леди.

Он обнял ее, крепко прижав ее холодное после душа тело к своему теплому.

– Быстро сполоснусь и спущусь вниз. Подождешь меня здесь?

– Нет. Поднимусь наверх, посмотрю, как там мама. Спущусь вниз позже.

Через десять минут Ник вошел на кухню один, без Валери. Лицо Чеда померкло.

– Где Валери?

– Скоро будет. Доброе утро, Елена, – поздоровался Ник.

Елена закончила отжимать апельсины и протянула ему стакан сока. Ник сел рядом с Чедом на подушечку, лежавшую на банкетке около стола.

– Ее мать сегодня ночевала у нас на третьем этаже. Валери решила побыть немного с ней, чтобы она не чувствовала себя неловко, а затем спустится вниз позавтракать с нами.

– Ее мать? Что она у нас делает?

– Этой ночью у них в доме случилось несчастье. Я был у них в гостях, – Ник отсутствующим взглядом посмотрел, как Елена поставила перед ними тарелку с оладьями и термос с кофе.

Наложив блинов в тарелку Чеду, она сказала:

– Я на кухне, буду нужна – позовите.

– Какое несчастье? – спросил Чед, когда она вышла.

– Я тебе расскажу, но давай начнем с другого.

– С чего? – спросил Чед.

– С Грейсвилля, – медленно начал Ник. Он заметил, как напрягся Чед, на мгновение застыл, затем продолжал жевать. Однако Ник знал, что он внимательно ловил каждое слово. – Ты, конечно, смотрел последние репортажи о телепроповедниках и знаешь, что происходит. Появились доказательства, что фонд «Час Милосердия», строящий Грейсвилль, замешан в некоторых махинациях, возможно, и в других, более тяжких преступлениях. Мы не знаем…

– Это касается мамы?

– Мы не знаем точно. Полагаем, что да.

– Она не занимается такими делами, как Беккеры – помнишь, показывали по телевизору… знаешь, у Тамми Беккер была псарня с кондиционерами, а ее туалет размером с мою комнату, может, больше, и тот огромный канделябр… У мамы нет ничего подобного.

– Конечно, нет. Не знаю, на что она тратит деньги, но похоже, появились доказательства, что она и еще несколько человек с помощью уловки извлекали из строительства Грейсвилля через Фонд деньги для собственных нужд. Это все, что мне известно сейчас. Скоро этим делом займется куча народу, и чем больше они будут узнавать, тем больше будет сообщений в газетах и на телевидении. Ты отлично знаешь, как все происходит. Когда такое случается, никто не сможет спрятаться. Не сможет и Сибилла, не сможешь и ты. Тебе следует знать, будет нелегко.

Чед подцепил вилкой последний кусок блина и вытер ИМ тарелку, на которой оставались остатки сиропа.

– Это и произошло нынешней ночью? Этой ночью ты узнал обо всем?

– Нет, там случилось другое.

– Ты будешь блины?

Ник улыбнулся и пододвинул Чеду свою тарелку.

– Я не голоден. Пусть лучше они помогут наполнить твое бездонное пузо. Послушай, Чед, эта история началась давно. Примерно полтора года назад Сибилла хотела помешать одному человеку вылететь на совещание в Вашингтон. Он собирался срочно лететь, а она нашла человека, который налил воды в бензобаки его самолета. Но не с целью причинить ему вред, а только для того, чтобы просто задержать его вылет. Ему пришлось бы звать механика для осмотра самолета, сливать и снова заливать горючее. Это заняло бы много времени. Но случилась беда. Пилот не произвел обязательного предполетного осмотра самолета и, разумеется, не обнаружил воду. Через некоторое время после взлета самолет разбился, а пилот погиб.

– Да, – сказал Чед.

Ник видел, что мальчик весь сжался, предчувствуя, что сейчас будет главный удар.

– Погибший был мужем Валери – Карл Стерлинг. Как раз вчера Боб Таргус, человек, который налил воду в бензобаки, наконец решил признаться в этом и приехал к Валери. Сибилла узнала об этом и захотела остановить его, как когда-то хотела остановить Карла.

Чед сидел неподвижно, опустив голову и напряженно глядя в тарелку.

– Да, – проговорил он.

– Мне страшно говорить об этом, Чед, но ты должен это услышать. Если этого не скажу тебе я, скажет кто-то другой, а это будет еще хуже. Мне хочется, чтобы ты понял. Многого я и сам не понимаю. Нам с тобой вместе предстоит потрудиться над этим. Ты меня понимаешь?

Голова Чеда была по-прежнему опущена вниз.

– Да.

– За последний год с Сибиллой что-то произошло. Она прежде отлично держала себя в руках в любых ситуациях и при общении с любыми людьми. Однако в последний год она, видимо, переменилась, будто внутри нее сидела болезнь, которую она не могла контролировать. Прежде, когда она пыталась остановить Карла, она хотела только задержать его. Теперь, когда она захотела остановить Боба Таргуса, она попыталась убить его из ружья.

– Нет! – Чед как-то затравленно посмотрел на отца. – Она не могла… Она не пыталась у… она не могла! Ты же знаешь, тоже знаешь! Готов спорить, она не делала ничего подобного! Люди наговаривают на нее, она сама говорила мне. Она говорила, что многие завидуют ей и поэтому лгут. Она рассказывала мне обо всем.

– Я тоже не хочу в это верить! – сказал Ник. – Я бы предпочел скрыть все это от тебя. Но случившееся с Сибиллой относится к разряду таких новостей, которые невозможно скрыть, их нельзя утаить. Она всегда мечтала стать героиней большого романа и вот теперь заварила такую историю, которая сделает ее имя известным, конечно, не так, как она хотела бы, и заденет очень многих людей. Боюсь, что скоро об этом начнут говорить повсюду, и я не смогу помешать. Но в моих силах – помочь тебе справиться со всем с этим.

Чед упрямо закачал головой.

– Мне не с чем справляться. Все это – ложь.

– Нет, Чед, выслушай меня.

Ник попытался обнять его за плечи, но Чед резко сбросил его руку.

– Послушай, нам будет трудно пережить то, что произошло, не притворяясь. Сибилла притворялась всю свою жизнь, а мы с. тобой не будем этого делать. Из этого никогда ничего хорошего не получится. Сибилла старалась жить, словно мир был большой картиной, которую она постоянно дорисовывала: закрашивая одно, добавляя другое; перемещая людей и сцены из одного места в другое, а затем перерисовывая все заново, чтобы картина смотрелась так, как она в этот момент хотела ее видеть. Мы так жить не будем. Так живут только дети и те взрослые, которые так и не стали взрослыми. Такая жизнь ведет к злобе, а иногда и к трагедии, потому что в жизни всегда наступает момент, когда нельзя что-то закрасить и сделать, чтобы жизнь выглядела такой, как того желаешь ты. Когда наступает такой момент, тогда ты стремишься найти кого-нибудь, на кого можно было бы свалить вину, появляется желание наказать этого человека и причинить ему боль за то, что ты несчастен, и получается, что кто-то другой вынужден расплачиваться за твои страдания. Ты и я будем жить в мире, каков он есть в действительности. Некоторые вещи мы можем изменить, другие игнорировать, но с большинством происходящих событий нам придется примириться и жить так, чтобы они не мешали нам, но и не пытаясь переделать их. Сибилла, видимо, никогда не научится этому.

– Если она такая ужасная, почему ты женился па ней? – воскликнул Чед.

Ник колебался. Они с Чедом неоднократно говорили на эту тему и прежде. Ник знал, что дети забывают то, что им рассказывают, если они слишком малы, чтобы воспринять это через призму своего жизненного опыта. Каждый раз, возвращаясь к этой теме, Чед будет запоминать все больше и больше и однажды, усвоив все, может быть, будет удовлетворен.

– Я был молодым, и она тогда была другой, – наконец проговорил Ник и подумал, сколько миллионов мужчин и женщин произносят эти, ничего не значащие слова, пытаясь объяснить неудавшийся брак. – В ней жило страстное стремление добиться успеха, выбраться из нищеты, которую она познала с детства, сделаться известной и влиятельной. Я восхищался ею, потому что сам был таким же, и думал, что мы сможем понять друг друга. Я полагал, что она храбрая, сильная и нежная, но в то же время одинокая и нуждающаяся в защите. Ей нужно было, чтобы о ней заботились, а заботиться о ней было некому, понимаешь? – чтобы она не чувствовала себя одинокой в мире. Она говорила, что я делаю ее счастливой, а поскольку мне очень хотелось этому верить, я поверил. Мне важно было знать, что и я кому-то нужен, но тогда я не разобрался и ошибочно принял сострадание и восхищение за любовь. Потом родился ты, и я нашел в тебе все, что надеялся найти: я был нужен тебе, и я любил тебя настолько сильно, что считал, что моя жизнь может быть счастливой просто потому, что есть ты.

Чед посмотрел на отца:

– В то время она тоже совершала плохие поступки? Из-за этого ты не остался с ней?

Ник наполнил Чеду чашку из термоса, оставленного Еленой.

– В действительности у нас оказалось мало общего: гораздо меньше, чем я думал, когда мы поженились. Мы совершенно по-разному смотрели на многие вещи.

– И ты всегда смотрел правильно? А она нет? Почему же ты тогда не объяснил ей? А потом, ты же сам мне говорил сколько раз: прежде чем обвинять человека, надо его понять.

Ник обнял сына, на этот раз Чед не вырывался.

– Я старался. Помнишь, я сейчас сказал, что такое состояние подобно болезни? Сибилла – раздражительный человек, Чед, многие вещи и люди раздражают ее. При этом совершенно не важно, какого успеха она добилась, чем она владеет; она не способна испытывать удовлетворение, ей всегда надо еще больше. Сначала я считал, что ею движет страсть к успеху, затем понял, что это зависть, постоянная зависть, которая порождает такое же постоянное раздражение. Все мы раздражаемся, порой злимся; существуют вещи, которые не могут не вызывать раздражение или гнев, например несправедливость. Мы злимся, когда нас обижают, но большинство людей контролируют свое раздражение, свой гнев и не позволяют им овладеть собой. Сибилла не способна сделать этого. Раздражение, как кислота, разъедает ее изнутри, и когда боль, причиняемая им, становится невыносимой, она взрывается. Возможно, именно это и произошло сегодня ночью. Не думаю, чтобы она могла сдержать себя и не сделать того, что совершила.