Молли Хейкрафт - Прекрасная Джоан

Тут объявили о приходе канцлера Маттео и архиепископа Уолтера. Я с радостью заметила, что они облачились в самые пышные свои одежды.

– Представляю вам, милорды, незаконнорожденного кузена короля Уильяма, Танкреда, – по его словам, он прибыл, чтобы занять престол. – Я постаралась изложить суть дела как можно короче, предоставляя им самим развеять нелепые мечты карлика.

Канцлер Маттео промолчал; мой милый старый друг поднял свои седые брови словно бы в удивлении.

– Мы рады приветствовать в нашем городе родственников короля Уильяма. – Он говорил вежливо, скрывая гнев. – Но разумеется, и речи быть не может о ваших притязаниях на сицилийскую корону. Леди Костанца на сегодняшний день – единственный законный потомок короля Рожера. Наш покойный государь еще около пяти лет назад назвал ее и ее супруга своими наследниками. Тогда сицилийцы присягнули им на верность и теперь с нетерпением ожидают их прибытия.

– Им придется долго ждать, – с улыбкой отвечал Танкред. – И леди Костанца, и ее немецкий принц приняли крест и отплыли в Акру еще до смерти моего кузена. Я видел, как их флот покидал гавань Бриндизи. Однако мое право на сицилийскую корону никоим образом не зависит от их местопребывания. Я исхожу из того, что являюсь единственным потомком мужского пола великого Рожера. Народу Сицилии не слишком хочется увенчать короной женщину – особенно потому, что она замужем за немцем. И наконец, у меня есть все основания полагать, что его святейшество папа римский сочувственно отнесется к моему делу.

Я ожидала, что канцлер Маттео поддержит нас. Все доводы Танкреда меркли по сравнению с одним: Танкред – незаконнорожденный отпрыск короля Рожера, и не обращать на это внимания было глупостью с его стороны. К моему изумлению, Маттео шагнул к чернобородому карлику и низко поклонился.

– Уверен, милорд, вы согласитесь, – начал он оскорбительно умиротворяющим тоном, – что покои нашей королевы – не лучшее место для обсуждения вопросов государственной важности. Особенно в такое печальное время, когда, согласно обычаю и собственному желанию, королева держит строжайший траур. С ее позволения, мы отведем вас, милорд, в более подходящее помещение.

Я в ужасе повернулась к Уолтеру. Правда, я никогда особенно не благоволила Маттео, но его слова показались мне совершенным предательством. Бледный архиепископ мягко прикоснулся к моей руке:

– Это правда, дочь моя, мы не должны мешать вашему горю. Если позволите, я загляну к вам позднее.

– Приходите ко мне в любое время, милорд. Я буду ждать вас! Уверена, что мы с вами придерживаемся одних и тех же взглядов, и я желаю, чтобы вы стали моим представителем в этом деле… – Признаю, мне с трудом удалось сдержать ярость.

Было очень поздно, когда мой старый друг, который выглядел очень усталым, вернулся на мою половину. Я отослала фрейлин, усадила его на мягкий диван и приказала подать вина.

Он посмотрел мне в глаза, силясь улыбнуться:

– Дочь моя, я пришел, зная, что вы меня ждете. Однако, как ни грустно мне, я должен заметить, что никоим образом не могу успокоить вас. Невероятно, но почти все наши придворные готовы признать справедливость притязаний Танкреда! Мало того, Танкред показал им письмо от папы, которое разрушило все мои аргументы против его права на корону.

– А Маттео?

– В этот самый миг ужинает с ним наедине. Они обсуждают вопрос о том, когда лучше провести коронацию. У меня нет сомнений. Наш верный канцлер… – голос его был печальным, лицо суровым, – произнес длинную речь, в которой провозгласил, что желает присягнуть на верность Танкреду: Ни он, ни народ Сицилии, повторил он несколько раз, не желает видеть на своем престоле старшего сына Фридриха Барбароссы…

Я закрыла лицо руками.

– Почему умер мой маленький сын? – вскричала я. – Почему не родила я своему супругу других детей? Он был так добр, так мудр… и вот теперь его трон захватывает ублюдок, взявшийся неизвестно откуда…

– Милое дитя, мы еще не повержены. Если понадобится, я поеду в Рим, в Ватикан. А сегодня, прежде чем лечь спать, я отправлю депеши Костанце и Генриху и пошлю гонца к императору Фридриху.

Тут меня посетила новая мысль, которая ободрила меня.

– Мой брат Ричард! – вскричала я. – Разумеется, он – наше самое сильное оружие. Королю Англии Ричарду найдется что сказать, когда он высадится здесь со своим флотом! Может быть, нас поддержит и Филипп Французский… И тогда мы с вами вместе посмеемся над глупым карликом!

На следующий день мы действительно посмеялись над Танкредом; должна признать, что, позволив себе такое удовольствие, я совершила серьезную ошибку. Меня извиняет одно: я верила, что скоро появится Рик и разрешит все затруднения.

На следующее утро я встала, исполненная решимости доказать Танкреду, что не намерена относиться к нему как к королю Сицилии. Фрейлины доложили, что и дворец, и сад заполонили его вооруженные охранники и никто не может ни войти, ни выйти без допроса.

Гнев мой достиг предела, когда я выслушала нашего верного камергера. Он едва не плакал, руки его дрожали.

– Везде полная неразбериха, – сказал он. – И никто не знает, кто теперь здесь хозяин. Помогите нам, ваше величество! Хотя милорд канцлер велит нам повиноваться лорду Танкреду, многие из нас этого не желают, и вот мы все решили испросить вашего мнения.

– Скажу вам откровенно, – отвечала я, – что считаю оскорблением притязания Танкреда на престол. Но пока мы бессильны что-либо сделать и пока дворец заполнен его людьми, боюсь, мы должны смириться с его требованиями. Давал ли он вам какие-либо приказания?

Камергер кивнул:

– Его приказания, миледи, вызывают у меня отвращение. Он собирается устроить пышный пир и заявил, что сегодня за обедом будет сидеть в кресле нашего дорогого государя!

Я улыбнулась про себя, в моей голове начал вырисовываться некий план.

– Делайте, как он велит, – приказала я. – Внесите в обеденный зал наш золотой стол и накройте его на двенадцать персон. Поставьте серебряные кубки и золоченые тарелки. Пусть его люди видят ваши приготовления, пусть он думает, что вы выполняете его приказы. Потом, когда все будет готово, закройте двери и велите нашим стражникам никого не впускать в зал до самого обеда. Скажите, мы всегда поступаем так, чтобы уберечь наши самые ценные сокровища. – Хотя рядом никого не было, я понизила голос и прошептала ему на ухо: – Слушайте внимательно, я скажу вам, что нужно сделать…

Пробило шесть часов; я в окружении фрейлин вышла в сад. Там нас ожидали фигуры в плащах с капюшонами: архиепископ Уолтер Офамилиа и еще пятеро придворных, которым я доверяла. Увидев меня, они сбросили капюшоны, и я шепотом сообщила им, зачем их призвала.

Когда Танкред в окружении свиты вошел в обеденный зал, он застыл на месте, увидев меня во главе высокого золотого стола, в кресле моего покойного мужа. Подле меня сидел Уолтер; он занимал место, которое на протяжении долгих лет было моим. Остальные десять мест занимали наши придворные.

Долго стоял Танкред, глядя на нас с порога, затем в ярости зашагал вперед за камергером, пока не приблизился к нам.

– Лорд Танкред! – провозгласил камергер громко, нарушив тишину, царившую в зале. – Гость из Лисса.

Я слегка наклонилась вперед и добродушно улыбнулась стоящему рядом со мной человечку.

– Добро пожаловать, милорд, – сладким голосом сказала я. – Добро пожаловать в наш дворец! Уверена, наш камергер отыщет место для вас и ваших друзей. Мы всегда рады усадить за стол любого родича, даже такого, который не… – Я намеренно понизила голос, не договаривая фразы, словно не желая оскорбить гостя.

Красный от гнева, Танкред повернулся к канцлеру Маттео. Тот не посмел открыто противостоять мне, вдовствующей королеве, отвел глаза в сторону. Камергер усадил их всех за другой стол, где сидели мой секретарь и несколько человек из обслуги.

Радуясь своей победе, я в то же время понимала, что нарушила придворный этикет: вышла из уединения слишком скоро после смерти Уильяма. Но мне было все равно. Хотя бы на один вечер, но я не позволила мерзкому узурпатору сесть в кресло Уильяма Доброго!

Уолтер очень неохотно согласился участвовать в моем розыгрыше и теперь укоризненно хмурился.

– Я понимаю, что мы должны избавиться от самозванца, – негромко сказал он, – но, по-моему, сейчас не время наживать себе врага в его лице. Я прочитал в его глазах неприкрытую ненависть. И поскольку вы всегда позволяли мне честь время от времени выговаривать вам, скажу, что ваш поступок был недостоин королевы.

Я вспыхнула и опустила глаза. Конечно, он был прав. Но кто бы упустил такую возможность? И все же, уважая мнение друга, я поняла, что вовсе не радуюсь своей маленькой победе, как рассчитывала.

В результате я встала и в первый удобный момент удалилась в свои покои, оставив остальных за столом. Музыкантов не позвали, так как наш двор пребывал в глубоком трауре, но наше вино, приготовленное из винограда, который выращивался на склонах близ Катании, было превосходно, а повара приготовили великолепные лакомства. Я была уверена, что никто не захочет прервать трапезу.

Однако вскоре выяснилось, что я ошибалась. Не успели фрейлины снять корону с моей больной головы и мою траурную мантию с плеч, как ко мне в приемную явился слуга с посланием от архиепископа. Позволю ли я ему сказать мне несколько слов наедине?

Будучи уверенной, что он не станет больше распекать меня, и зная, что я буду крепче спать, если признаю его правоту, я немедленно послала за ним и, прежде чем он объявил о причине своего прихода, извинилась и получила его благословение.

– Теперь, когда мы снова друзья, – сказала я, – расскажите, что привело вас сюда.

– Вопрос, который я не мог обсудить за обедом, – ответил архиепископ. – Все утро я ожесточенно спорил с Маттео и многими нашими придворными и теперь убежден, что лично должен повидать его святейшество – причем не теряя ни одного дня. На рассвете я отплываю в Рим, дочь моя, и не увижу вас до своего возвращения.