Я жалела, что из соображений соблюдения чистоты стиля надела «болеро». Под моими распущенными волосами, под тонкой материей, спина моя была влажной. Противные скряги, неужели не хватает денег установить кондиционеры! Каждый вечер в ресторане аншлаг!

На эстраду выбрался оркестрик и заиграл танцевальные мелодии. Публика отдалась танцу. Кто демонстрировал изысканные па, кто просто выкидывал коленца. Вихрь подвыпившей, разудалой публики подхватил нас, захотелось с ухарством выпить водки и садануть, до брызг, хрусталем о затоптанный ковер. Русская душа.

Сначала Анри с любопытством наблюдал за метаморфозами гостей, и, наконец, сам поддался общему настроению. Уловив его перемену, я подозвала официанта. Шепнув ему на ушко, сунула в карман сюртука зеленую трехрублевую купюру.

Через минуту на сверкающем серебром подносе нам была поднесена икона русского гостеприимства — черная икра на горке колотого льда и запотевшие хрустальные стопочки с водкой.

Я показала Анри пример, взяв с подноса стопку, я храбро опрокинула ее в рот.

Ледяная жидкость обожгла десны и снежным комом прокатилась по горлу, маленьким кусочком поджаренной гренки я подхватила икринки.

Официант поклонился в восхищении. Этим он подбадривал Анри.

Анри, наконец, решился. Копируя мои действия, принял в себя леденящий поток, закусил икрою и моим поцелуем. Затем все завертелось каруселью, мы танцевали цыганочку, пели со всем залом про то как «голуби целуются на крыше», и, не опасаясь за мой макияж, целовались, танцуя в неприличной близости друг другу. В такой круговерти им были произнесены, а мной услышаны, заветные слова. Je t'aime.

Я тебя люблю.

Возбуждение, разожженное алкоголем и танцами, дошедшее до высшей точки в ресторане, поддерживалось поцелуями в такси. Не разъединяя рук, притоптывая ногой от нетерпения, мы поднимались в гостиничном лифте. Если бы мы жили несколькими этажами выше, то гости гостиницы были бы шокированы, когда увидели сплетение тел на полу, открывшегося лифта.

До третьего этажа мы дотерпели, но не смогли добраться до постели в моем номере.

Открыв дверь, Анри поцелуем припечатал меня к стене и мы, не отрываясь, друг от друга, сползли по ней на пол. Короткий ворс паласа покалывал мои, ставшие вмиг обнаженными, ягодицы. Словно борцы мы намертво вцепились друг в друга. Бросок.

Теперь проклятый ковер царапал мои колени.

Видела бы нас Аллочка, ее бы хватил удар. «Любимая подруга», как амазонка, с развевающимися всклоченными волосами, совершенно неузнаваемым выражением лица, в дикой скачке и отнюдь не на мустанге, а на неопознанном объекте. Опознать Анри, которого я объезжала, было невозможно, из-за подола моей юбки накрывшей его лицо и торс. Бросок. Анри подхватив меня под колени, безжалостно потянул к себе мои бедра. Теперь накрахмаленная волна накрыла меня.

Распускавшийся во мне цветок оргазма, сейчас раскинул свои лепестки, обнажив скрытую в бутоне сердцевину. Взрыв. И падают оборванные лепестки, любит, не любит, любит…

Анри был неутомим. В моем, освободившемся от предельного напряжения, мозгу завертелась мелодия песенки, подхваченной мной в ресторане, «я готов целовать песок, по которому ты ходила».

— Я люблю тебя, Je t'aime, I love you…

Он повторял мне снова и снова, по-русски, по-французски, по-английски.

— Еще… скажи мне еще раз… — просила я.

Глава шестая

Утро началось с моего пробуждения в полном одиночестве. Не открывая глаз, я пошарила рукой по простыне еще сохранившей тепло Анри. Не обнаружив никого рядом, разлепила, еще опечатанные сном, веки. Прислушалась, не шумит ли вода в ванной комнате?

Тишина.

Сон разом освободил меня от своих оков. Что бы это значило? Где Анри?

— Анри! — негромко позвала.

Завернувшись в простыню, прошла в ванную, заглянула, постучавшись в туалет. Анри нет.

Лихорадочно натянув на себя стянутый, с гостиничной вешалки, пригодившийся таки Аллочкин пеньюар я стала обыскивать номер. Хотя бы записка! Ничего.

Вышла в коридор и настойчиво стала барабанить в номер Анри. Никого.

Мне стало страшно от возникшей мысли, что я, возможно, больше никогда его не увижу. Паника охватила меня. Что случилось? Анри испугался своего признания и возможного объяснения утром и попросту сбежал? С мужчинами такое бывает. Они решают, что женщины посягают на их свободу, боятся, что, признавшись в любви, становятся уязвимыми для цепей Гименея, и не придумывают ничего проще как сбежать от любимой женщины.

Лучше бы он никогда не признавался мне в любви. Я не хочу замуж. Анри, вернись!

Я умоляю тебя! Клянусь, никогда словом не дам тебе понять, что жить без тебя не могу! Что люблю тебя! Только вернись. Будь со мной рядом.

Трясущимися руками я набрала номер Reсeption.

— Мсье взял такси и справочник по городу, — ответили мне.

Вещей не брал. Расчет с гостиницей не производил. У меня отлегло от сердца. Для горничных и обслуживающего персонала, мы, специально, не стали переносить вещи Анри в мой номер. Создавали впечатление отдельного проживания, утром сминая постельное белье на его кровати.

Оставалось сидеть и ждать когда он нагуляется. Наверное, обдумывает свои дальнейшие действия на мой счет.

После сорока минут напряженного ожидания и нафантазированных в горячечном мозгу вариантов исхода происшедшего, раздался осторожный стук в дверь.

Поскольку, прислушиваясь, я все сорок минут простояла около двери, теперь, глубоко вздохнув, перекрестилась и тихонько приоткрыла ее, боясь вспугнуть желаемое. Анри втянул голову в приоткрытое пространство, подмигнул мне и приложил палец к губам.

— Горничная меняет полотенца в соседнем номере… — протиснулся внутрь Анри.

Я положила голову на его грудь, мы замерли, и я отчетливо услышала биение его сердца. Боже, за все это время, мы бессчетное количество раз занимались любовью, но я, никогда не прислушивалась к этим глухим ударам, сейчас уже начинающих менять свой темп. Я люблю тебя, про себя прошептала я.

— Я люблю тебя… — словно эхо, повторил за мной Анри.

Непрошеные слезы вдруг сжали мое горло. Я не могла ответить ему, лишь судорожно ловила губами воздух, как рыба, выброшенная на берег удачливым рыбаком.

Я не стала задавать ему вопросы, напуганная нарисованным в моем сознании побегом Анри. Довольно и того, что он рядом и судя по тому, как, обнимая меня одной рукой, другой, придерживая мою голову у себя на груди, мелкими шажками ретируясь в сторону постели, он собирается подтвердить свои слова о любви, действиями. Я двигалась в этом танце, закрыв глаза, все еще слыша, теперь уже частые, биения его сердца.

Анри встал с нашего ложа, нагой подошел к окну, задернутому шторой, и, приоткрыв ее, посмотрел на тихую улицу и палисадник, расположенный между гостиницей и жилыми домами.

— Мне нравиться здесь. Здесь я был очень счастлив. Я буду скучать.

Сегодня ночью мы уедем из Ленинграда. Закончатся наши каникулы. Мы вернемся в шумную Москву, я на работу, а Анри через три дня улетит в Париж.

Я смотрела на него, стараясь запомнить волшебное тело: стройные, на удивление гармонично развитые ноги, упругие ягодицы, покрытые персиковым пушком и следом загара, подробности не агрессивного сейчас фаллоса, красивую гладкую грудь, прекрасное — без единого изъяна — лицо, бездонные, бирюзовые от дневного света, глаза, и густые, слегка растрепанные волосы.

— Надо купить сувениры Аллочке и Мишелю, я звонил ему в Москву, они приедут встречать нас, — Анри повернулся ко мне, снова задернув штору.

— Но поезд прибудет около семи часов утра! Аллочка ни за что не встанет так рано.

Не стоит им беспокоиться, доберемся на такси, — попробовала заступиться за подругу я.

— Они сами захотели. Я пытался отговорить Мишеля — напрасно, — и, тут же бросился на кровать, стягивая с меня одеяло. — Одевайся, ленивица, пойдем выбирать сувениры!

— С удовольствием Анри, и нам еще предстоят сборы в дорогу! — сказала я, шутливо щелкнув его по носу.

— И стоит немного отдохнуть днем, ведь в поезде я не дам тебе уснуть! — теперь он откинул, вновь натянутое мной одеяло, и, по-моему, проделывал то же, что и я — запоминал. Чтобы никогда уже не забыть. Чтобы помнить.

Мы прошли через весь Невский, купив по дороге керамических сфинксов, фигурок медного всадника, картинок с разводными мостами, открыток с видами Ленинграда, зачем-то несколько бюстов Ленина. Как потом выяснилось, парижские друзья Анри просили его непременно привезти коммунистическую атрибутику, в связи с перестройкой в СССР во Франции бум «гласности» и всем, что с ней связано. В «Сирени», на углу Невского и Литейного, Анри купил мне французские духи «Мажи нуар». Я как могла отказывалась, уверяя его, что духов у меня несметное количество, но мой любимый проявил завидное упорство и, в конце концов, победил, сказав, что ему очень нравится запах.

Упаковав купленные подарки и наши вещи, пообедав в гостиничном ресторане, мы устроили сиесту — пили шампанское за прекрасно проведенное время в этом замечательном городе и за наш отъезд, занимались любовью и даже немного поспали, в полумраке задернутого шторами номера.

Около полуночи мы распрощались с персоналом гостиницы, пожелавшим нам доброго пути и, наняв мальчишку-портье донести наши потяжелевшие и увеличившиеся в количестве вещи на противоположную сторону площади до Московского вокзала, тронулись в путь.

Снова купе спального вагона, проводником на этот раз женщина. Проводив нас до купе, покачала головой и в момент, когда Анри шагнул внутрь, произнесла:

— Какой красавчик. Ох, и придется тебе с ним, девонька. Смотри в оба!

Поезд набирал ход, мы сидели притихшие, будто чувствовали, что самое лучшее и беззаботное время осталось позади. За окном мелькали быстро редевшие огни ленинградского пригорода. Анри взял меня за руку. Понес ее к губам, потом вдруг резко встал, как будто на что-то решился, и неожиданно опустился на колено передо мной. Опешившая, я вскочила, Анри потеряв равновесие, встал на оба и ухватил край моего платья.