Худенький, веснушчатый мальчик, изображавший из себя портье, подхватил наш багаж и, водрузив на тележку, покатил ее к лифту. Лоснившаяся на локтях униформа смешно болталась на нем. Мы переглянулись, и я чуть не прыснула со смеху.

Мальчишка был исполнен ответственности за порученную работу. Из комсомольцев. Но, от чаевых, предложенных Анри, не отказался.

Когда он скрылся за углом, в лабиринте гостиничных коридоров, Анри перебежал в мой номер. Повесив табличку «Не беспокоить», он скомандовал:

— В душ!

Я с удовольствием повиновалась ему, очень хотелось смыть с себя металлический запах поезда, которым, как мне показалось, пропиталась даже моя кожа.

Стоя под струями теплой воды, мы с наслаждением намыливали друг друга душистым мылом, изобретая при этом весьма интимные способы этого веселого процесса.

Перекусив заказанным в номер завтраком, решили, что немного сна нам не повредит, а только позволит подольше погулять по ночному Ленинграду. И, конечно, мы не смогли упустить возможности опробовать гостиничный «кинг-сайз» на прочность.

Первую вылазку в город мы начали с Невского проспекта. Анри интересовала архитектура, и мы, по его настоянию, свернули к храму Спаса на Крови. В немом восхищении многоцветием куполов храма, он внимательно слушал девушку экскурсовода. Она, по всей видимости, влюбленная в свое дело, так увлеченно рассказывала слушателям историю собора, что Анри, понимавший по-русски только несколько слов, даже не просил меня перевести.

Пересекли Неву по Дворцовому мосту и направились к музею-кунсткамере. В понедельник музей не работал, и мы слегка разочарованные остановились у набережной. Рядом, на причале, производилась посадка на катерок с экскурсией по рекам и каналам Ленинграда. Анри помог мне перебраться на борт, покачивающегося на темной невской воде, катера и обдуваемые теплым ветром с Финского залива мы пустились в плавание.

Стоя на корме катера, туристы снимали друг друга на фоне проплывающих достопримечательностей. Анри жестами попросил одного из них сфотографировать нас вместе. Обняв меня за плечи, он ослепительно улыбнулся в объектив. Я посмотрела на него и позавидовала сама себе.

Кинозвезда!

Так нас и снял фотограф-любитель. Счастливо улыбающийся Анри, и я, смотрящая на него с восхищением.

Ночью, возвращаясь в свою гостиницу, в круглосуточной «Березке» на Невском, мы купили бутылку французского вина. Как патриот, Анри любил все французское, но о ленинградском эскимо отозвался, как о лучшем в мире. Итак, вино, фрукты, мороженое и любовь, любовь, любовь!

Я постаралась больше узнать о своем любимом. Вот биография, понятая мною из хаоса английских слов, как можно проще и медленнее, специально для меня, говорившего Анри.

Ему двадцать шесть лет, он единственный сын состоятельных родителей, профессии которых связаны дипломатическими отношениями с развивающимися странами. Родители редко бывают на Родине, но имеют квартиру-этаж в старинном доме в историческом районе Парижа — собственность его семьи. Анри рано стал самостоятельным, получив достойное образование, не пошел по стопам своих родителей, а избрал своим поприщем химическую промышленность.

— За ней будущее, — был уверен он.

Фирма, в которой работает Анри, заключила баснословный контракт с государственной конторой «Союзхимком» на поставки химических удобрений. Нитраты, нитриты. Сейчас это пробная командировка, но у фирмы есть намерения сделать Анри постоянным представителем в Москве.

Особо интересующие меня статьи: женат не был, детей не имеет. Ранее имел близкие отношения со студенткой Сорбонны, в данный момент они разорваны, по причине дикой ревности последней.

Еще бы, милый, — подумала я, — ты просто не можешь себе представить, как тяжело смотреть на постоянно кружащих вокруг тебя хищниц, вышедших на охоту за божественным телом. Я буду пристально смотреть за тобой. Далеко не отпущу.

Только около моей юбки.

Мы до рассвета смеялись, пили вино, занимались любовью. Анри с упорством первоклассника заучивал русские слова. Нас увлекла эта игра, он показывал на предмет, называл его по-французски, следом я, по-русски. Более всего ему понравилось слово «хочу». Он употреблял его по разному поводу, как ребенок, тыкая пальцем: хочу! Когда посветлели наши окна, мы уснули, свернувшись калачиком, как мне нравилось — моя попка на его бедрах, а его щека касалась моего плеча.

На следующий день у нас была обширная программа, на вечер Анри зарезервировал столик в плавучем ресторане «Парус».

В Эрмитаже можно провести жизнь, поэтому мы заранее решили, какие залы нам хотелось бы посмотреть. Присоединившись к экскурсионной группе иностранцев, мы прослушали вводную обзорную лекцию. Когда группа дошла до фламандцев, мы покинули ее и начали осмотр самостоятельно. Анри хотелось посмотреть на искусство импрессионистов, и по мраморной лестнице мы поднялись на третий этаж.

Затем, что бы посмотреть древности, спустились вниз, меня интересовали древне египетский, греческий и римский периоды. На нас умиротворенно подействовала красота скульптур и обломки былых цивилизаций. Через три часа у меня уже кружилась голова, а интерес Анри был полностью удовлетворен.

Уставшие от множества впечатлений и хождения по пыльному, жаркому, июльскому городу, мы возвратились в свою гостиницу. Дама в Reсeption сменилась, разницу я обнаружила только в прическе, свернутой узлом, в котором для объема, как мне когда-то рассказывали, использовалась туго свернутая мочалка. Получив вожделенные ключи, поднялись на свой этаж. Я испросила у Анри час на сборы, и, в столь желанном сейчас одиночестве, принялась украшать себя для предстоящей, по моим планам, серьезной баталии. Баталия — как окончательный удар, перед полным поражением противника.

Простояв в ласкающем кожу душе необходимое мне количество минут, я задумалась перед раскрытым настежь гостиничным гардеробом. Черно-белая, куриная лапка «пье-де-пуль» — костюм, предназначенный с подачи Аллочки, напомнить Анри родину, решила я.

Сейчас, я должна слиться в его желаниях со всем близким ему от рождения и не вызвать отторжения, даже в очень дальних перспективах. «Пье-де-пуль» — костюм, состоящий собственно из платья без бретелек, с облегающей заниженной талией, распускающейся на бедрах, как тюльпан, юбкой и черным «болеро». Открытые белые босоножки, пастельного, розового цвета педикюр, распущенные по плечам волосы, помада в тон… Капля любимых «Опиум» довершала картину. Глядясь на себя в зеркало, я льстила себе тем, что сейчас напоминала француженку.

То, что надо.

Я готова.

Выходи на бой, милый Анри, будет тебе Бородинская битва!

Среди удовольствия от собственного лицезрения раздался телефонный звонок. Беру трубку и цепенею. «Октябрьские» проститутки узнав у портье, что я переводчица Анри, набравшись наглости, а может быть и от отчаяния, позвонили мне в номер, спросив: «Где мсье и почему его никогда не бывает в номере?» Действительно, отчего мсье не бывает в своем номере? Оттого, бедняжки, что все свободное от моих рук время, он проводит с моими губами. И оставив его сейчас одного, хотя бы ради того, что бы чудесно выглядеть, я совершила большую ошибку.

Хорошо, что отчаявшиеся стахановки гостиничного сервиса, напрямую решили связаться со мной, не став в этот раз звонить Анри.

Я опрометью кинулась в соседний номер. Дверь открыл немного ошарашенный громогласным стуком, Анри. Торс его был обнажен, на щеках островками белела пена для бритья. Увидев прелестное создание, сделал попытку обнять и потянуться к губам. Пришлось приложить усилия, объяснить ему невозможность проявления ласк, посадив облачко пены на кончик его носа и убедить ни в коем случае не поднимать телефонную трубку. Что бы ни случилось! Хоть (Анри удивленно вздернул брови) пожар! С этой минуты все переговоры я беру на себя!

— О'кей, к чему такая горячность? Через минуту я буду готов, — он с удовольствием рассматривал меня. — Ты так чудесно выглядишь, похожа на Катрин Денев.

— Это комплимент? — спросила я.

— Да, для француженки это комплимент, — с улыбкой ответил он.

Мысленно я потирала руки. Мне удалось именно то, ради чего я так старалась.

— Хочу целовать тебя, — сказано было по-русски, и всерьез. — Позволь мне. Плиииз…

— А мой макияж? — я попыталась увернуться от его губ. — Я не буду напоминать тебе Катрин с размазанной по лицу помадой.

— Я знаю места не тронутые косметикой… — знакомые искорки засветились на дне глаз.

— Так мы никогда не выйдем из гостиницы. И потом, я так увлекаюсь… — я остановила его руки на полпути к моему «болеро».

— Хочу, — продолжал клянчить Анри.

Пришлось уступить ему кусочек декольте.

— Но только кусочек. Иначе я за себя не отвечаю, — пригрозила я.

В плавучем ресторане «Парус», известном как приют братьев Жемчужных и множества других исполнителей жанра «шансон», было тропически жарко. Не смотря на то, что рядом катила волны Нева, в зале было душно из-за отсутствия кондиционеров.

Старая посудина «Парус» проветривалась исключительно благодаря открытым окнам и дверям. Было многолюдно и накурено.

Наш столик находился недалеко от эстрады, на которой мучился тюремной тоской немолодой поджарый гитарист. Рассчитывать на изысканную кухню не приходилось, да и мы были здесь не за тем. Анри попросил меня сводить его в какой-нибудь русский ресторан, где бы он мог почувствовать дух русского народа. Ничего более подходящего я не смогла выбрать. Другие рестораны имели направленность на зарубежную кухню, на привлечение иностранного гостя.

Анри с интересом попробовал вяленое кавказское мясо, жесткий, как подметка советского ботинка — эскалоп, маринованные огурчики, пирожки с мясом и другие разносолы. Персонал ресторана не отличался расторопностью и между блюдами образовывался антракт, заполняемый музыкой разных исполнителей с калейдоскопической скоростью менявших друг друга.