Пока Мэри и ее партнер-блондин обменивались умными остротами, Джесси Рэй взглянул на кучу вырезок из журналов и газет, валявшихся перед ним на кровати. Все они были о Стефани Фаррел. Медленная, ленивая ухмылка появилась в уголке его рта, когда он поднял фотографии актрисы с ее маленькой дочерью Сарой. На заднем фоне Рэй мог разглядеть дом в стиле испанских колонистов — один из этих фантастических голливудских больших особняков с бассейном, теннисным кортом и парой «роллсов». И хотя он не видел на снимке ни «роллсов», ни теннисного корта, ни слуг, он знал, что они там были. Уж ему-то известно, как живут эти кинозвезды! Рэй попытался представить себя живущим в таком доме, одетым в модную одежду, обедающим с влиятельными друзьями, плавающим на остров Каталина в выходные. Вот это жизнь!

Голоса двух женщин, ведущих беседу, отвлекли Рэя от этих мыслей. На телеэкране Стефани Фаррел, выглядевшая, как и подобает «звезде», гуляла в сопровождении блондинки — тележурналистки — по своему просторному саду и обсуждала вопросы плодородия почвы, удобрений и разведения анютиных глазок. Рэй ухмыльнулся. Его раздражало, когда богатые и могущественные пытались вести себя как простые обыватели. Кого, черт возьми, они хотят обвести вокруг пальца? Потом внезапно прямо перед камерой возникла девочка лет десяти или одиннадцати, явно застигнув Стефани врасплох. Итак, это была Сара. Ну, ну… Рэй какое-то время внимательно следил за матерью и дочерью, вслушиваясь в их разговор. Но когда журналистка задала следующий вопрос, глаза Джесси Рэя заблестели еще сильнее.

— Вы очень близки с дочерью, не так ли?

— Да, очень, — улыбнулась Стефани, с любовью посмотрев на дочь. Она взъерошила черные локоны Сары, прежде чем отправить ее обратно в дом. — Не представляю, что бы я делала без нее.

Джесси Рэй сделал еще один глоток пива и поднял фотографию Стефани и Сары высоко над головой.

— Ну, красотка, почему бы нам не проверить тебя и не узнать, как много значит для тебя твоя дочь, — хихикнул Рэй. — Миллион долларов, например, неплохо звучит?!


Майк сидел за рулем своего зеленого «ягуара», уставившись на черные железные ворота, защищавшие собственность Стефани Фаррел от непрошеных гостей. Итак, он приехал и теперь не знал, что делать дальше. Майк сомневался, что Стефани впустит его в дом, если просто позвонить и назваться. Если ждать, когда ворота откроют для кого-нибудь еще, и попытаться проникнуть внутрь тайком, на ожидание может уйти куча времени. Еще несколько лет назад Майку хватило бы смелости перелезть через стену, окружавшую поместье. Но теперь он член высшего общества, пользующийся уважением. А респектабельные люди не карабкаются по заборам кинозвезд. Пока Чендлер размышлял, как поступить дальше, мимо проехал фургон с надписью «Химчистка Родео» и скрылся за поворотом. Внутренний голос подсказал Майку, что делать. Мистер Чендлер никогда не останавливался на полпути, поэтому он подошел к воротам и нажал кнопку звонка.

— Кто там? — почти сразу же раздался вопрос.

— «Химчистка Родео», — ответил Майк, глядя прямо в видеоглазок.

Через несколько секунд двойные ворота открылись, и Майк без проблем заехал внутрь на своем «ягуаре». Не останавливаясь, он направился прямо к передней двери.

Итак, проникнуть внутрь ему удалось. Что будет дальше, одному Богу известно.


Отдохнув после интервью, Стефани собиралась переодеться в свой повседневный костюм, когда услышала звонок в дверь.

— Иду, — крикнула она.

Стефани открыла тяжелую испанскую дверь, и ее сердце замерло. Прямо перед ней стоял, глупо улыбаясь, Майк Чендлер. Он прекрасно выглядел, хотя и не имел на это никакого права. На Стефани будто напал столбняк: она не могла ни вымолвить слова, ни пошевелиться. Ее душа ушла в пятки, а тело замерло от страха. Она даже не задавала себе вопроса о том, как он смог проникнуть через ворота, как раздобыл ее домашний адрес… Сейчас все это не имело значения.

«Он знает, — думала она, держась за открытую дверь и пытаясь справиться с паникой, охватившей ее, — именно поэтому он здесь».

Через двенадцать лет, после всех мер предосторожности и усилий, которые Стефани предприняла, чтобы держаться от Майка подальше, прошлое все-таки настигло ее.

Глава 3

Нью-Джерси, май 1980 года


Когда на перекрестке зажегся красный свет, Стефани Фаррел резко затормозила. Она сидела за рулем отцовского черного «мерседеса».

«Черт тебя побери, Трэси Бушанан, — думала Стефани, нетерпеливо барабаня пальцами по баранке машины. — Из-за моего опоздания мне устроят дома хорошую взбучку, и это все из-за тебя». Почти сразу же она пожалела о незаслуженном обвинении в адрес подруги. Они обе были виноваты. Трэси слишком долго засиделась в Мурестаун-Молл, а у Стефани кончился бензин по дороге домой.

— Скажи отцу, что мы ходили в Художественный музей Филадельфии и потеряли счет времени в зале итальянского Ренессанса, — посоветовала Трэси, когда вылезала из машины Стефани. — Он же не имеет ничего против искусства, не так ли?

— Нет, не имеет, если, конечно, я сумею соврать с невинным выражением лица.

Стараясь не превышать скорость, Стефани направилась на юг, минуя богатые фермы и ранчо. Ее предки были одними из первых поселенцев в Винсентауне и когда-то владели большей частью здешней земли. Но потом ее отец и дед основали государственную фирму по реконструкции и продали по частям свои владения, чтобы финансировать новые, более рискованные проекты.

Когда Стефани свернула с шоссе на длинную дубовую аллею, она все еще обдумывала, как объяснить отцу свое опоздание. Дорога вела к особняку Вильямсбург, построенному еще прапрадедом Стефани в колониальном стиле. Здание величественно возвышалось как бессмертный символ богатства и могущества ее предков. Трудно было отрицать, что этот огромный особняк, набитый бесценным антиквариатом, представлял собой историческую ценность. Проезжающие мимо даже указывали на него пальцем. Но для Стефани этот дом был тюрьмой, где ежедневно приходилось расплачиваться за совершенную когда-то ошибку. Она не падала духом только потому, что скоро уедет в колледж и все останется позади.

Не удосужившись поставить машину в стоящий отдельно гараж, Стефани бросила ее прямо на дороге и быстро взбежала по ступенькам к передней двери. В свои семнадцать, хотя с тем же успехом ей можно было дать и все двадцать, Стефани выглядела так же, как и ее мать, бывшая актриса Бродвея Алисия Карр. У нее были такие же красивые серые глаза, такая же копна густых каштановых волос и та же очаровательная грация. В отличие от других девушек своего возраста Стефани одевалась очень консервативно, но не по своей воле — на этом настаивал отец. Ей запрещалось носить кроссовки, свитера, джинсы, не важно какого фасона. Ее повседневный наряд состоял из строгой юбки или брюк нейтрального цвета и блузок в классическом стиле. Напуганная с детства сильными приступами отцовского гнева, Стефани до последнего времени не решалась противоречить ему и спорить насчет своего гардероба.

— Я уже выросла, отец. Почему я не могу одеваться, как другие?

— Потому что у меня есть определенная репутация в этом округе, и я не собираюсь рисковать ею, позволяя своей дочери одеваться, как какой-то легкомысленной особе, — отвечал Уоррен.

Стефани никогда не приходило в голову ослушаться отца. После стольких лет, прожитых под одной крышей с ним, девушка поняла, что проще повиноваться ему, чем столкнуться с его гневом.

Сейчас она молила Бога, чтобы отец не услышал ее. Стефани проворно пересекла темный тихий коридор, стены которого были увешаны фамильными портретами середины семнадцатого века, миновала комнаты, куда никогда не проникал ни один луч света из-за отцовского опасения, что солнце причинит вред антикварным диванам и креслам или обесцветит бесценные картины. Затаив дыхание, Стефани побежала вверх по широкой изогнутой лестнице, бесшумно, как кошка. Она не успела добежать до третьего этажа, где почувствовала бы себя в безопасности, когда дверь кабинета с шумом распахнулась и громоподобный голос отца заставил ее замереть на месте.

— Стефани!

Плечи девушки опустились. «Больше не разрешит водить машину», — удрученно подумала она.

— Слушаю, отец…

— Спускайся сюда. Мне надо поговорить с тобой.

Готовая защищать себя от потока упреков, которые непременно должны были последовать, Стефани повернулась и спустилась на второй этаж. Уоррен Фаррел стоял в дверях своего кабинета, скрестив руки на широкой груди. В шестьдесят восемь лет он оставался крупным мужчиной с глазами филина, коротко постриженными седыми волосами и острыми, как лезвие бритвы, германскими чертами лица.

— Добрый вечер, отец. — По его же просьбе Стефани перестала называть его «папой» много лет назад.

— Ты опоздала на двадцать пять минут.

— Знаю. Прости меня. Трэси и я…

К ее большому удивлению, он махнул рукой в знак прощения.

— Я не поэтому позвал тебя сюда. — Отец сверлил Стефани взглядом своих прищуренных глаз. — Лионел Бергман говорит, что ты до сих пор не послала ответ на приглашение на вечеринку по случаю дня рождения его сына, которому исполняется двадцать один год.

Стефани еле сдержала раздражение. Она всегда объясняла отцу, что у них с Джоном чисто дружеские отношения, но ни он, ни сенатор Бергман не делали секрета из взаимного желания объединить две самые могущественные семьи штата, поженив детей.

— Я не ответила письменно, потому что уже сказала Джону, что не смогу прийти, — постаралась произнести Стефани как ни в чем не бывало.

— Почему? Что у тебя за дела, из-за которых ты не сможешь посетить одно из самых важных событий сезона?

— Мне нужно учить свою роль в пьесе. Осталось всего неделя до спектакля.