– Нашел себе невесту, говоришь. Давно пора. Поздравляю. Петербургские языки уже раз- нес ли слухи о её достоинствах. Твоя Софья Павловна далеко пойдёт, может и в фрейли- ны? А?

Истомина не радовал разговор, но он уже выглядел значительно веселее. Его красивое лицо было не так мрачно.

– Фрейлина. Нет, я бы не хотел, чтобы моя невеста стала фрейлиной.

– Не запрешь же ты её дома, дабы никому не показывать? – смеялся Нарышкин.

– Запирать не стану. Но я против того, чтобы она часто бывала при дворе.

– Не рано ли ты, друг мой, распоряжаешься её судьбой? А вдруг, как её родовитые родст- венники не захотят такого зятя?

Истомин отрицательно покачал головой.

– А знаю, знаю. Наш Иван красавец и щеголь. Любая с радостью выйдет за него, – Нарыш- кин пребывал в веселом настроении.

– Женщины глупы. Они мечтают о любви, и этим завсегда можно воспользоваться, – пари- ровал Иван.

– Каков! Вот уж не знал, что мой друг охоч до глупых женщин.

– Может она и глупа, но зато богата, родовита и красива, – Истомин пытался казаться праг- матичным человеком.

– Смотри Лецкий, – Нарышкин указал на проходящего Алексея. – Он выглядит смешно. Не находишь?

Ивану было не до Лецкого. Для него этот день казался бесконечным, и немного нудным.

– Не нахожу. Пустой человек не более. Это же не всешутейший князь-папа Бутурлин.

– Бедняга, мой брат женил его на карлице? – Нарышкин был весел, и даже был не против позлословить, – Ба, а вот и карлица.

К Лецкому подошла Велигорова. Истомин пристально посмотрел на Евдокию.

– Если бы … женил, – тихо многозначительно проговорил Истомин.

Нарышкин перестал улыбаться.

– Мало ли, что о ней болтают. Я полагаю, презирать её не стоит.

Истомин продолжал смотреть на Велигорову, его взгляд был полон отчаянья. В это время Евдокия в малиновом атласном расшитом серебром платье смотрела на Алексея.

– Ты голодна? – спросил Лецкий, заметив поодаль стоящих Истомина и Нарышкина.

Она кивнула головой.

– Подожди меня, я принесу закусок, – Лецкий удалился.

Велигорова сорвала листок с куста, покрутила его в руке. Она вдруг почувствовала, что кто-то стоит за спиной. Евдокия обернулась, и «укололась» о сосредоточенный взгляд Истомина. Несколько секунд они продолжали смотреть друг на друга. Княгиня почувст- вовала неловкость и опустила взгляд.

– Чем обязана, столь неожиданному визиту?

– Хочу узнать, когда вы покинете Летний сад? Ваш облик навевает слишком много печа- льных воспоминаний. Это невыносимо!

– А я напротив, рада вас видеть, – Евдокия поклонилась, – Это такая честь для княгини Велигоровой, – ответила молодая женщина, стараясь придать голосу беззаботности.

Истомин был беспощаден в своем порыве.

– Ты сама во всём виновата!

– А вы мните себя добрым самарянином?

– Я ненавижу тебя! – проговорил Иван, так как если бы объяснялся в любви, с которой невозможно справиться, – Ты превратила мою жизнь в ад!

Евдокия подняла удивленный взгляд.

– Опомнитесь! Вы скрылись далече от мест жарких. Бежали так поспешно, даже друга не известили.

Слова Евдокии прозвучали укором для Истомина. И Истомин был несколько обезоружен. Его праведный гнев сменился на невольное молчание. Нарышкин, следивший издалека за их диалогом, и, не желая брани, поспешил на выручку. Он увёл Истомина и извинился перед Евдокией. Княгиня была расстроена, и в смятении своих чувств, она не заметила Еная, который, не отрываясь, следил за происходящим, из своего надежного укрытия в густых зарослях. Не дождавшись Лецкого, она поспешила уйти, вытирая слезы. Енай пос- ледовал за ней. Евдокия спряталась в одиноко стоящей беседке, в дальнем углу сада. Ей не хотелось, чтобы кто-то нарушил её уединение. Она прижалась к деревянному столбу и тихо заплакала. Её худенькие плечи содрогались от горьких рыданий. Енай подошел к ней сзади близко и беззвучно, как приведение. Видеть её слезы было выше его сил. Неожи- данно, он развернул её к себе, и начал целовать. Евдокия была ошеломлена. Она ничего не понимала. Это было настолько внезапно, что женщина не понимала, что ей делать. Енаю пришлось приложить значительное усилие, чтобы обуздать свой страстный порыв. Он перестал целовать молодую ошарашенную женщину, но никак не мог выпустить её из своих объятий. Велигорова с изумлением широко распахнутыми глазами, в которых застыли слезы, смотрела в голубые добрые глаза мужчины, завороженная его порывом, и молчала.

– Не плачь, княгинюшка, – только и смог вымолвить Енай, с трудом разжимая свои объятия, – пойду я.

Мужчина отступил, борясь со своими эмоциями, и не оборачиваясь, быстро ушел, скрыва- ясь в зеленых зарослях. Евдокия изумленная, смотрела на уходящего Еная. К шести часам вечера в Летнем саду выстроились Преображенский и Семёновские полки. Собрались все. Екатерина решила повторить обычай, заведённый мужем – стала угощать солдат, поднося собственноручно в деревянных чашках пиво и вино. Софья, как завороженная смотрела на диковинное действо. Прасковья Тихоновна не одобрительно качала головой. Но сказать, что-либо вслух не смела, знала, вездесущие люди Ромодановского донесут нача- льнику Преображенской канцелярии, и тогда уж ей учинят там допрос с пристрастием. В подтверждение её мыслей она увидела князя Дмитрия Михайловича Голицына с мило улыбающимся Андреем Ивановичем Ушаковым, который недавно прибыл из Москвы. Тут же стоял дворцовый художник Иван Никитин, пытающийся набросать портрет генерала Ивана Ивановича Бутурлина, любимца государыни. Командир Преображенского полка, нехотя позировал, но воля Екатерины обязывала. Время подходило к ужину, столы стали уставлять холодными закусками, и появилось в изобилии заморское вино. На главной аллее появилась пугающая процессия. Рослые гренадеры гвардии несли ушаты простой хлебной водки, за солдатами шли майоры гвардии и предлагали всем выпить по чарке за здоровье их полковника. Дамы в ужасе пятились от процессии, ведь эта чарка была обязательна и для них. Тех, кто упирался, поили насильно, а самым упрямым лили водку прямо на голову. Всё это происходило с шутками и дружным смехом гренадеров. А в открытой галерее на берегу Невы, начинались танцы. На лугу с треском и шумом ракет и римских свечей разгорался фейерверк. Софья с трудом, выпив свою чарку, пошла разыскивать жениха. Прозвучал сначала менуэт потом польский танец. Истомин, молча, следил за танцем, когда к нему подошла слегка шатающаяся Сегорская. Её взгляд лихора- дочно блуждал по двигающимся фигурам. Софье хотелось внимания Ивана, его восхище- ния, бурных признаний, а он молчал. Вскоре зазвучал контрданс, но Иван всё также был в оцепенении, и практически не замечал невесту. Он только обратил внимание, что сначала откуда-то вернулась Велигорова, а потом некто подошел к ней. Пришедший человек, вызвал в Евдокии недовольство, но она ожидающе смотрела на мужчину в синем кафтане. Он тихо и вкрадчиво повёл беседу.

– Вас в понедельник ждут в Преображенской канцелярии.

Мужчина также внезапно исчез, как и появился. Велигорова не хотела думать про дела Преображенской канцелярии, её мысли возвращались к Енаю Бравлину. Он тронул её сер- дце. Евдокия чувствовала, как будто кто–то неведомый зашивал сотней маленьких невидимых иголочек, раны её измученной, истерзанной души, и ей впервые за много лет, становилось легче дышать и жить. Тем временем разговор Софьи и Ивана не клеился. Сегорская хотела танцевать, а Истомин, чтобы уйти от объяснений с невестой, вызвался сходить за сладостями для неё. Оставленная без необходимого ей внимания, Сегорская без цели пошла, гулять по аллеям, направляясь в самые удаленные уголки. Вокруг бушевала зелень, лето смело входило в свои права. Можно было бы всем этим любоваться, но Софья Павловна, изрядно опьяневшая, чувствовала себя немного уставшей. Её рассудок вещал ей о возможных очередных победах и планах. Вдруг прозвучал приятный голос.

– Неужели, сударыня, вам не страшно одной?

Сегорская оглянулась и увидела приятного молодого мужчину лет тридцати с лучистым взглядом и профилем, ровно с иконы. Это было так неожиданно для неё.

– Разрешите представиться. Князь Андрей Васильевич Верейский.

– Не страшно, – вызывающе проговорила девушка, и замерла, продолжая смотреть на князя, так словно это было для неё самое важное действие. Это вызвало в ней удивление. Неужели так бывает? Но потом, она словно опомнившись, решила заговорить и тихо произнесла.

– Княжна Софья Павловна Сегорская.

Движения Андрея были уверенны и легки. И сам он излучал некую приятность, которая казалось, доходил до самых тщеславных глубин сердца Сони.

– Пойдемте, Софья Павловна, я провожу вас, – он подошел поближе к девушке, чем нео- жиданно смутил её. Шли, молча, по освещавшейся фейерверком аллее. Но Соне казалось, что она идет так уже очень долго. Время растянулось в её сознании, и наполнило собой все её действия. Шаг, шаг, еще шаг. Отчего-то все движения казались ей медленными, и сложно выполнимыми. Неожиданно из-за статуи вынырнул Истомин.

– Софья Павловна, я ищу вас.

Увидев Ивана, Сегорской показалось, что она не знает этого человека. Кто он, этот Исто- мин? Зачем он её ищет? Все что ей нужно сейчас, это остаться с Верейским. Но Иван уже подхватил её под руку, а сама она шла и нерешительно оглядывалась на попрощавшегося и уходящего Андрея. В какой-то момент, Соня почувствовала себя тряпичной куклой, ей стало плохо, и она потеряла сознание.

Незаметно наступил понедельник, и в десять часов дня княгиня Велигорова снова стояла перед Екимановым Семеном Андреевичем. Он смотрел на неё исподлобья.

– Я уже не раз вам сказывал. Нам нужен Девиер, Евдокия Федоровна. Он к заговорщикам сочувствие имеет, кто супротив светлейшего князя, а может, и самой государыни замыш- ляет.

– А как клевета. Кто же посмеет подозревать генерал – полицмейстера, да ещё и зятя свет- лейшего? – тихо возразила княгиня.