Я поняла замысел отца. Он решил предоставить им возможность побыть немного наедине. Забавно было видеть его в роли Купидона.

Он привел меня в свой кабинет. Я оказалась здесь впервые. Вдоль стен от пола и до самого потолка стояли полки с книгами. Кроме того, в комнате было несколько застекленных шкафчиков с различными предметами, среди которых преобладали камни с высеченными на них иероглифами и замысловатыми изображениями.

— Ты впервые видишь, где я работаю, — произнес отец.

— Да, папа.

— Меня радует твой интерес. Мы тут занимаемся удивительными вещами. Если бы ты была мальчиком, я бы хотел, чтобы ты пошла по моим стопам.

Я почувствовала, что должна вступиться за свой пол.

— Но мама… — начала я.

— Она исключительная женщина.

Ну конечно, на исключительность я претендовать не могла. Я провела свое счастливое детство под лестницей, в окружении людей, которые развлекали и любили меня, дарили мне чувство защищенности. С ними я была вполне довольна своей судьбой.

Напряжение, неизбежно сопровождавшее каждую нашу встречу, нарастало. Чтобы скрыть смущение, отец пустился в пространные описания процесса бальзамирования. Я слушала его, затаив дыхание, с трудом веря в то, что я слушаю своего отца, находясь в стенах Британского музея.

Спустя некоторое время к нам присоединились Фелисити и Джеймс Графтон. Утро выдалось очень необычным, но к этому времени я уже отчетливо понимала, что меня ожидают скорые перемены.

* * *

Немного погодя Фелисити обручилась с Джеймсом Графтоном. Это событие взволновало и встревожило меня. Мне было приятно видеть Фелисити счастливой и знать, что ее будущее теперь обеспечено, хотя я не вполне все понимала, пока это не пояснила миссис Харлоу.

Однако оставался тревожащий меня вопрос: что теперь будет со мной?

Мои родители интересовались мной все больше, что само по себе приводило меня в замешательство. Это объяснялось тем, что отец обнаружил мой интерес к экспонатам египетского зала Британского музея. Побеседовав со мной в своем кабинете, он убедился в том, что я не такая уж невежда, как они полагали. Оказалось, у меня в голове есть мозги, пусть даже они и не использовались столько лет, и это позволяло надеяться на то, что я смогу стать такой же, как мои родители.

Свадьба Фелисити была назначена на март будущего года. Я отпраздновала свой тринадцатый день рождения. Фелисити предстояло покинуть наш дом за неделю до свадьбы, когда она планировала переселиться в дом профессора Уиллса, ответственного за ее появление в моей жизни, и уже оттуда выйти замуж.

Со временем они с Джеймсом планировали поселиться в Оксфорде, где Джеймс преподавал в университете. Никто, похоже, не понимал, что теперь делать со мной, и какое направление выбрать для моего дальнейшего образования.

Получив от дяди в подарок некоторую сумму, Фелисити наконец-то смогла пополнить свой скудный гардероб. Я вместе с ней окунулась в это увлекательное занятие, ни на минуту, впрочем, не упуская из виду огромный вопросительный знак, стоявший на моем будущем, и не забывая о той пустоте, которая неизбежно должна была образоваться в моей жизни с отъездом Фелисити.

Я пыталась понять, как я буду жить без нее. Она стала частью моей жизни и была мне ближе всех остальных. Наймут ли для меня другую гувернантку, более традиционную, которая начнет ссориться с миссис Харлоу и всеми остальными? Существовала лишь одна Фелисити, и мне посчастливилось на столько лет получить ее в свое полное распоряжение. Но что толку размышлять о былом везении, если у тебя собираются отнять его источник? Поэтому подобные мысли меня ничуть не утешали, а будущее казалось туманным и неопределенным.

Недели за три до свадьбы родители пригласили меня для беседы.

Со времени встречи с отцом в Британском музее наши отношения начали неуловимо меняться. Родители, несомненно, заинтересовались мной, и хотя я всегда говорила себе, что свободно могу обходиться и без их внимания, мне было приятно, что я его в конце концов заполучила.

— Розетта, — произнесла мама. — Мы с твоим отцом решили, что тебе пора отправиться в школу.

Это не стало для меня неожиданностью. Мы с Фелисити обсуждали такую возможность.

— Это было бы лучше всего, — говорила она мне. — Гувернантки хороши до определенного момента, но в школе ты получишь возможность общаться со своими ровесницами. Тебе это понравится.

Я не могла поверить в то, что после разлуки с домом мне понравится хоть что-то, о чем я не преминула ей сообщить.

Она крепко обняла меня.

— У тебя будут каникулы, и ты сможешь приезжать к нам в гости.

Так что к подобному повороту событий я была готова.

— Грешэм — прекрасная школа, — заговорил отец. — О ней все очень хорошо отзываются, и я думаю, она тебе подойдет.

— Ты приступишь к занятиям в сентябре, в начале нового семестра, — добавила мама. — Это значит, что у тебя есть время хорошенько подготовиться. Кроме того, нам предстоит решить, как быть с нянюшкой Поллок.

Нянюшка Поллок! Значит, я и ее потеряю! Это известие меня чрезвычайно опечалило. Я вспомнила ее любящие руки, ласковые слова, которые она часто шептала мне на ухо, заботу, которой она меня окружала.

— Мы дадим ей отличную рекомендацию, — пообещала мама.

— Она просто молодец, — добавил отец.

Единственным человеком, который радостно ожидал перемен, была Фелисити. «Нет худа без добра», — как любил повторять мистер Долланд.

Но я всей душой ненавидела предстоящие перемены.

* * *

Эти недели пролетели слишком быстро. Каждое утро, просыпаясь, я чувствовала, что от тревоги у меня сосет под ложечкой. Будущее надвигалось на меня угрожающей бесформенной громадой. Моя жизнь слишком долго была спокойной и безмятежной.

Нянюшка Поллок тоже загрустила.

— Так всегда бывает, — сокрушалась она. — Птенцы вырастают. Ты заботишься о них, как о своих собственных детях, но приходит время, и ты видишь, что они уже взрослые. Они уже не милые крошки, и они не твои.

— Ах, нянюшка, я тебя никогда не забуду.

— И я тебя не забуду, милая. Я всегда любила своих питомцев, но эти люди наверху вели себя так, что с тобой я сроднилась сильнее, чем с другими… Ты меня понимаешь?

— Понимаю, нянюшка.

— Не то чтобы они были злыми или жестокими, просто рассеянными. Важнее всего на свете для них все эти странные письмена и все эти короли и королевы, столько лет лежащие в своих гробах. Это все неестественно и неправильно, и я так всегда говорила. Маленькие детки намного важнее всех этих мертвых королев и королей со всеми их закорючками, доказывающими только то, что они и писать толком не умели.

Я рассмеялась, и она обрадовалась тому, что я повеселела.

Она тоже приободрилась.

— У меня все будет хорошо, успокоила она меня. — В Сомерсете живет моя двоюродная сестра. Она разводит кур, а я всегда любила скушать на завтрак свежее куриное яйцо, снесенное этим же утром. Может, я у нее поселюсь. Мне не хочется брать еще одного ребеночка… но кто знает. Как бы то ни было, беспокоиться нечего. Твоя матушка говорит, что я могу жить здесь столько, сколько мне нужно, так что время у меня есть.

Наконец Фелисити выдали замуж из оксфордского дома профессора Уиллса. Мы с родителями ездили к ней на свадьбу. Мы выпили за здоровье молодоженов, а потом Фелисити переоделась в костюм клубничного цвета, который я уже видела раньше и даже помогала выбирать. Она с мужем собиралась в свадебное путешествие. Она лучилась счастьем, а я говорила себе, что должна радоваться за нее вместо того, чтобы жалеть себя.

Когда я вернулась в Лондон, мои друзья на кухне набросились на меня с расспросами.

— Я уверена, что в подвенечном платье она выглядела очаровательно, — заявила миссис Харлоу. — Надеюсь, она будет счастлива. Она это заслужила. Благослови ее Господь. С этими профессорами ни в чем нельзя быть уверенным, они такие странные.

— Вы говорили, что и гувернантки странные, — напомнила я ей.

— Ну, я так думаю, что она была ненастоящей гувернанткой. Таких гувернанток не бывает.

Мистер Долланд предложил выпить за счастье и здоровье молодых, что мы и сделали.

Разговор принял унылый оборот. Нянюшка Поллок уже почти решила ехать к кузине в Сомерсет. Она выпила немного лишнего и прослезилась.

— Гувернантки… нянюшки… такая уж у нас судьба. Сами виноваты. Нечего привязываться к чужим детям.

— Но мы же не расстаемся навсегда, нянюшка, — утешала я ее.

— И правда. Ты же будешь ко мне приезжать, верно?

— Конечно.

— Но все равно это будет уже не то. Ты будешь взрослой юной леди. Все эти школы, они что-то там такое делают с детьми.

— Их там учат.

— Это будет не то, — упорствовала нянюшка Поллок, скорбно тряся головой.

— Я понимаю нашу нянюшку, — произнес мистер Долланд. — Фелисити уехала, и это только начало. Вот так перемены и начинаются. Чуть-чуть тут, чуть-чуть там, опомниться не успеваешь, а все вокруг переменилось.

— Да, да, — поддержала его миссис Харлоу, — жизнь может измениться в один миг, иногда не успеваешь и глазом моргнуть.

— Что ж, жизнь никогда не стоит на месте, — философски подытожил мистер Долланд.

— Я не хочу никаких перемен, — воскликнула я. — Я хочу, чтобы наша жизнь шла как прежде. Я не хотела, чтобы Фелисити выходила замуж. Я хотела, чтобы она всегда жила с нами.

Мистер Долланд откашлялся и торжественно продекламировал:

Строку к строке перо кладет,

И вспять его не повернет

Ни ум, ни вера.

И слеза

Твоя ни слова не сотрет.[5]

С этим он откинулся на спинку стула и сложил на груди руки. В кухне воцарилась тишина. С присущим ему драматизмом он указал нам на то, что жизнь есть жизнь, и нам не остается ничего, кроме как принять то, что мы не в состоянии изменить.