- Слушай, сын Ивигина, — потребов шаман.

Атувье выпрямился.

- Тебя прогонят, но ты должен показаться всем, — сказал шаман.— Пусть люди увидят тебя, жившего с волками. Пусть увидят, что ты остался человеком. У тебя впереди длинная дорога жизни, и ты еще будешь жить с людьми. Скоро ветер перемен прилетит в страну чаучу. Знай: шаман Котгиргин будет просить духов помогать сыну Ивигина. Ты все понял?

- Да-а,— кивнул Атувье. Ему были приятны слова шамана,— Почему ты жалеешь меня, Котгиргин?— осмелился спросить он.

Шаман опять прикрыл веки. Он снова думал. Долго думал. Наконец сказал:

- Я открою тебе одну тайну. Тайну, о которой никто, кроме тебя, не должен знать до тех пор, пока я не уйду к «верхним людям».

- Я сохраню твою тайну, Котгиргин,— пообещал Атувье, потрясенный словами шамана.

- Это было давно,— начал Котгиргин.— Когда я был таким; как мой внук Ятынват, который родился десять весен назад. Я ловил в Апуке рыбу вон за тем кривуном, — шаман показал на реку.— Рыбалка была хорошей, и в азарте я оступился и упал в реку. Ты знаешь наш обычай — упавшего в воду не спасают, ибо его позвали к себе «верхние люди». Но я, захлебываясь, все равно стал звать на помощь. Мне очень хотелось жить. И вдруг, когда сил у меня совсем не осталось, а тело сковал холод, мне на плечи упала петля чаута. Я почувствовал, как петля сжимает горло, но я успел ухватиться за чаут руками, и меня кто-то потащил к берегу. — Шаман перевел дух, затем продолжал: — Меня спас пастух Опрыятгыргин, отец твоего отца. Опрыятгыргин возвращался в стойбище после охоты на диких оленей. Он услыхал мой крик и поспешил на помощь, нарушив обычай. Когда я выплюнул из себя воду и голова моя снова стала светлой, Опрыятгыргин сказал: «Высуши свою одежду, Котгиргин, и ступай домой. Запомни: ты не падал в Апуку. Ты просто спал, и тебе приснился плохой сон. Я поймаю оленя и зарежу его в дар духам. И еще запомни, Котгиргин, сын шамана: самый главный обычай в «нижней тундре» — делать добро, помогать тому, кто слабее тебя». Твой дед сдержал слово: никто в стойбище не узнал, что Апука хотела забрать к себе Котгиргина, сына шамана. А я... я с того дня стал жить, стараясь всегда соблюдать главный обычай, о котором мне сказал Опрыятгыргин. Он был умным, он много знал такого, чего не знали даже шаманы. Он много раз встречался с русскими-мильгитанами на побережье, возил очень умных русских на собаках по стойбищам Вывенки и Апуки. Те русские слушали старейших, записывали их рассказы о наших обычаях, о нашей земле. От них Опрыятгыргин много узнал про другие народы, про их обычаи.

Котгиргин умолк, посмотрел на Атувье.

- Ты хочешь что-то спросить?— сказал шаман.

- Да, Котгиргин. Скажи, когда Тынаку стала женой Вувувье?

Котгиргин усмехнулся:

- Вувувье нарушил обычай, и за это духи покарали его: он пролежал в яранге Гиргиртагина два раза по десять и еще пять дней и ночей. Духи насыпали ему горячих углей из своего костра, и он долго был горячим. Больной муж не муж.

Но уже два дня, как Вувувье поднялся. Силы возвращаются к нему. Однако Тынаку еще не разделила с ним ложе, она все еще живет в яранге отца»

Глаза Атувье сразу выдали его радость, на темных обожженных ветрами и яростным горным солнцем щеках проступили темно-малиновые пятна.

- Сегодня Тынаку придет в мою ярангу. Я скажу ей, что видел тебя. А завтра утром ты предстанешь перед людьми стойбища Каиль,— уходя, сказал Котгиргин.

Атувье стоял перед толпой. У его ног в боевой стойке замер Черная спина. Их отделяло от толпы два волчьих прыжка.

Люди боязливо разглядывали высокого простоволосого парня в изодранной зимней кухлянке, в рваных торбасах без подошв. Ветер свободно играл его длинными черными волосами, уже тронутыми инеем седины. Да, это был сын Изигина. Многие не видели его год и теперь с удивлением отмечали, как он вырос, заматерел. Очень большим стал сын Ивигина, очень высоким. Ой-е, какие у него большие руки и тяжелые кулаки. Даже пять крепких мужчин стойбища вряд ли смогут одолеть его. Настоящий богатырь. Только одно плохо: отверженный богатырь.

Атувье била дрожь, но он старался не выдать своего волнения. Он поправил оторванный лоскут кухлянки, пытаясь прикрыть обнаженное плечо.

Шаман Котгиргин и Вувувье стояли чуть впереди остальных.

- Говори, Котгиргин, — прошипел Вувувье, с откровенной ненавистью рассматривавший сына Ивигина, высокого, красивого: обделенные природой всегда завидуют тем, кому она дарит достоинства, к кому она щедра. Завидуют и не любят. К тому же он смутно предчувствовал, что появление сына Ивигина может плохо кончиться для него, Вувувье: Тынаку откровенно избегала богача. Она ни разу не пришла в ярангу Гиргиртагина. — Скажи: жравшему оленей вместе с волками — нет места в стойбище! — громко потребовал богач. — Прогони его, Котгиргин.

Атувье вздрогнул. Глухо зарычал волк.

Шаман недовольно покосился на низкорослого жирного богача, из которого он изгнал болезнь; потом перевел взгляд на поникшего от горя и позора Ивигина, не смевшего поднять глаза на сына.

- Сын Ивигина,— тихо сказал Котгиргин, но его слова услышали все, — люди говорят: ты жил с волками, ты охотился вместе с ними на оленей.

- Да, Котгиргин, это правда. — Атувье расправил плечи, сжал правой рукой деревянную рукоять верного пареньского ножа. Он сказал это так, как будто не говорил с шаманом у заброшенной яранги Петота.

Толпа зашевелилась, зашумела.

Котгиргин поднял руку. Люди сразу смолкли.

- Обычай говорит: живший со зверем не может жить среди чаучу; оставшийся в живых после знака «верхних людей» не может жить среди чаучу, - изрек шаман.

- Да, Котгиргин, я знаю обычаи и законы предков,— спокойно ответил Атувье.

- Тогда почему ты пришел в стойбище и привел с собой волка? — Киртагин снова покосился на желтое после болезни лицо Вувувье, который не скрывал своего злорадства, посматривая то и дело на красавицу Тынаку, стоявшую в стороне от толпы.

- Говорю.— Атувье тоже поднял руку. — Я стал пленником волчьей стаи не по своей воле. Волки силой и глазами увели меня.

Толпа совсем присмирела.

- Скажи, мудрый Котгиргин, что мне оставалось делать?— продолжал Атувье. — Если мне предстояло уйти к «верхним людям» по воле волков, то почему они не разорвали меня сразу? Все знают: если пастуха или охотника уводит Келле с верной тропы, то ведь никто по своей воле не уходит к «верхним людям». Все хотят остаться в «нижней тундре», и каждый, кого увела Келле, ищет дорогу в яяну. Котгиргин и все вы, я спрашиваю: разве мало в наших краях людей плутают в тундре, в горах по многу дней и ночей, с весны и до зимы, с зимы и до лета? И если они потом возвращаются в яяну, их никто не прогоняет, — напомнил Атувье и, приосанившись, добавил:— Да, я жил с волками, но я остался человеком. Я был пленником волчьей стаи, но я освободился из плена. И помог мне стать свободным Черная спина. Я знаю: в его жилах течет кровь умной собаки. Разве мало в нашем стойбище собак с волчьей кровью? — Атувье смолк. Никогда в жизни он не говорил так длинно.

- Много, много, — послышались голоса. — Ив жилах многих волков тоже много собачьей крови.

- Своими словами ты уводишь наши обычаи на ложную тропу,— совсем как озлобленный зверь прорычал Вувувье. Только он один заметил, каким радостным светом заблестели глаза Тынаку, когда говорил Атувье. — Ты жил с волками, и потому тебе нет места среди нас. Убирайся подальше, волчий братец! Убирайся!

- Я — человек!— крикнул Атувье.— Это ты, Вувувье, волк. Бешеный волк, который режет оленей не ради еды, а потому, что он сильный. Ты, Вувувье, не убиваешь людей, но ты загоняешь их в капканы долгов. Ты живешь на горе других. Да, Вувувье, это ты — бешеный волк, и маломало яранг в долине Апуки, где тебя не проклинают!

- Замолчи ты, жравший мясо с волками!— взъярился Вувувье.

Гнев и обида сжали горло парня, но надо было отвечать.

- Говорю,— он снова поднял левую руку.— Я, сын Ивигина, убил Вожака стаи и его кровью смыл позор своего плена.

Люди переглянулись. Хорошее дело совершил сын Ивигина, но обычай есть обычай: тонувший в большой воде, даже если он спасся или его спас другой, все равно должен сам уйти к «верхним людям», И деливший с диким зверем кусок мяса тоже должен сам уйти вверх...

Глаза Тынаку метали черные стрелы в людей. Даже в отца. Атувье это увидел, и в его сердце вошла радость.

- Смерть ему! Забросаем его камнями и собачьим пометом!— заблажил Вувувье. — Люди стойбища Каиль, он хочет рассердить ваших духов! Бросайте в него камни. — Богач повернулся к толпе. Глаза его налились кровью. — Кто первый бросит в него камень, тому я прощу все долги и дам еще пять оленей. — пообещал он.

Люди попятились от разгневанного Вувувье.

Котгиргииу вдруг захотелось, чтобы... волк Атувье, Черная спина, дрожавший от приступа ярости, бросился на богача, сосавшего кровь из бедных пастухов, как стая оводов из оленя. Шаману захотелось сказать слова одобрения богатырю Атувье, от которого пошли бы крепкие, сильные дети. Но Котгиргин не мог разрешить Атувье остаться в стойбище: слишком велика сила обычаев чаучу. Однако шаман Котгиргин недаром слыл великим мудрецом. Мельком взглянув на красавицу Тынаку, он сказал:

- Сын Ивигина, ты видишь, люди стойбища Каиль боятся разгневать духов. Страх перед духами заставляет людей отвергнуть тебя. Уходи, люди боятся тебя.

В напряженной тишине вдруг раздался звонкий, высокий, словно крик всполошенной чайки, голос Тынаку:

- Я не боюсь!

Все повернулись к непокорной. А она, гордо подняв голову, шла к Атувье. Поравнявшись с Котгиргином и Вувувье, она еще выше подняла подбородок.

- Я не боюсь... духов! Атувье не виноват, побледнев, сказала Тынаку и обернулась к толпе. — У вас злые и трусливые сердца, Я не боюсь и уйду с Атувье, — она решительно подошла к парню, встала рядом.