ни малейшего желания себя выдавать. Лицо майора осунулось, и усы печально повисли. Теперь он уже был похож не на Зевса, а скорее на почтальона Печкина

из мультфильма (только без шапки и потолще). Кадеты топтались на месте, чувствуя неловкость. Перепечко тоже стало стыдно. Ну что этот вор, в самом деле,

так их подставил? Прав командир, что злится. Но где-то в глубине души Печка радовался, что он здесь ни при чем. Уверенность, что его не накажут, нет-нет

да и вытесняла страх, уступая место любопытству: интересно, кто все-таки Макса обчистил? И только смутное беспокойство, вызванное мрачным молчанием майора,

мешало Степе окончательно расслабиться. Увы, он догадывался, что последует, если вор так и не признается. И конечно, его опасения полностью подтвердились.

Командир развел руками и отправил взвод на спортплощадку – «свежим воздухом дышать». Откровенно говоря, Перепечко за эти дни, кажется, уже успел отравиться

кислородом. Он и так по физподготовке вечно в хвосте плелся, а с таким режимом недолго и копыта отбросить. Может, прав Макс и надо худеть? Макаров прямо

так ему и сказал, когда Печка только-только начал отставать. Макс больше других злился: заявил, что, мол, мало того что его ограбили, так еще и скачи тут,

как заяц в сезон охоты. Но Философ его сразу на место поставил. Нечего, сказал он резко, телефонами разбрасываться. А когда Перепечко, запыхавшись, стал

постанывать, обернулся и ядовито бросил: «Худей, Печка, худей. Тебе полезно». Степа невольно поднял глаза на спотыкающееся худое тело Трофимова впереди.

А вот кое-кому надо бросать курить. Перепечко сам видел, как тот за оградой смалит. А в увале, наверное, вообще пачку за день выкурил. В этот момент Трофимов

споткнулся, грохнулся на колени и, почувствовав облегчение, завалился на бок. Печка быстро его нагнал и, присев рядом, начал толкать. Под футболкой быстро-быстро

поднимались и опускались острые ребра. Не сразу, но Трофимов все-таки ожил, поднялся на колени, встал, опираясь на Перепечко, и захромал дальше. После

неожиданной передышки у Степы открылось второе дыхание (он, признаться, уже давно ждал: когда же оно наконец откроется!?). Без труда обогнав Трофимова,

Перепечко заметно быстрее, чем раньше, побежал вперед. А все-таки странно, что Макса не волнует вопрос, кто стырил его мобильный… [Далее Печка на бегу

вспоминает, как в их деревне грузчики, которых наняли сами же хозяева для переезда, ограбили дачный домик. И как потом односельчане говорили – слава Богу,

что чужие, а не свои - местные]… … А вот в их казарме явно поработали свои. В этом ни Перепечко, ни кто другой даже не сомневался. Вечером Степа пытался

выяснить у Макса, кого тот подозревает, но Макаров только отмахнулся. Тебе, говорит, надо, ты и подозревай. Ха! Будто Печке приятно думать, что у них крыса

завелась. Но крыса завелась, и, следовательно, ее нужно изловить. А раз всем плевать, то этим займется он, Перепечко. И когда Степа самолично поймает вора,

над ним сразу перестанут смеяться. А то и ест он, видите ли, много, и ерунду мелет. А тут все, наоборот, удивятся, и начнут уважительно на него посматривая,

шептаться: «Гляньте, это тот самый Перепечко, который вора нашел»… [Печка снова начинает вспоминать, и читателю становится ясно, что его уверенность в

задуманном зиждется на том, что у себя в деревне он перечитал все детективы. И особенно восхищался Эркюлем Пуаро, по методу которого и решил сейчас действовать…]

… Благодаря Петровичу Степа знает имена тех, кто приходил в казарму между десятью часами утра и двумя часами дня. Во-первых, это сам Макс. Он вернулся

от врача, бросил, по его словам, телефон в тумбочку и тут же убежал, потому что опаздывал к БМП. Насколько Печка помнит, Макс вбежал как раз тогда, когда

Гришин докладывал математичке, кто сегодня отсутствует. Но Макс, конечно, сразу отпадает. Зачем ему красть собственный телефон? И кто у нас остается? А

остаются Сухомлин, Синицын, Трофимов и Леваков. Да, еще Петрович. Дневальный как дворецкий – на него никто не обращает внимания. А в то же время, если

у кого-то и была возможность беспрепятственно копаться в тумбочке Макарова, так это у него. Впрочем, немного поразмыслив, Печка решил все-таки отклонить

кандидатуру Петровича. Что он, полный идиот? Ведь и ежу понятно, что в случае чего будут подозревать именно того, кто все утро из казармы не выходил. Хотя

вел себя Генка, когда его Макс в понедельник расспрашивал, очень подозрительно. Нервничал, и глазки бегали… [Размышляя таки образом, Печка анализирует

возможности Сухого. Тот ему не нравится, и кроме того, в увольнениях он ни разу не оставался с остальными парнями. Все время куда-то он уходит. Причем,

не говорит, куда. Перепечко даже заподозрил его в какой-то тайной страсти, но потом представил себе благоразумные спокойные глаза за стеклами очков, и

отклонил эту идею. Потом таким же образом были обдуманы мотивы Левакова – у того больная мать и нужны деньги на лечение. Но и Леваков, и Синицын Печке

очень нравились, и на этом основании их кандидатуры он тоже пока отклонил]… … Оставался Трофимов. Печка оглянулся. Приоткрыв рот, Трофим из последних сил

пытался не отстать. Взгляд мутный, как у пьяного. Перепечко отвернулся. Так кто же из них? Но найти ответ на этот вопрос Степа не успел. Его оглушил ураган

голосов, из которого невозможно было вычленить и узнать хоть чей-нибудь голос в отдельности. - Давай, Печка, давай поднажми! – орали кадеты, бешено прыгая

за спиной майора, - Ну-ну, еще чуть-чуть осталось! Степа зажмурился и, приглушенно рыкнув, сделал последний рывок. Суворовцы одобрительно взвыли. Василюк

посмотрел на секундомер и удовлетворенно кивнул: - Совсем неплохо, Перепечко, совсем неплохо, - подумав, он кивнул еще раз, - Если через две недели на

кроссе пробежишь так же, мы, может, второе, а то и первое место займем. А ты, - он обернулся к Трофиму, который как раз в этот момент доплелся до финиша,

- очень плохо. Не понимаю, что произошло. Раньше твои результаты были намного лучше. Трофимов поднял было руку, но тут же безвольно опустил ее и буквально

рухнул на землю. - Кончено! Уносите, - констатировал Макс печально. Перепечко наклонился, облокотившись о колени, как лыжник после олимпийской гонки. Кто-то

подходил, хлопал его по плечу, отходил. Отдышавшись, Перепечко выпрямился. Оглянулся. Преступник где-то рядом. И он, Степа, его найдет. 3. Свое расследование

Перепечко начинает с Сухомлина – так как для того (по собственному заявлению Сухого) нет такого понятия как «честь». В процессе допроса, устроенного Перепечко,

Сухомлин не просто довольно логично отмел все Степины доводы, но в конце и чуть не поколотил его. Огорченный Степа на будущее решил действовать с потенциальными

подозреваемыми осторожнее и умнее. 4. К Перепечко приезжает из деревни дядя – немного чудаковатая и смешная особа, в юности переживший несчастливую любовь

великой силы и так и оставшийся холостяком, но зато приобретший (по его собственному убеждению) талант к сватовству. Перепечко случайно подслушивает разговор

Синицы по телефону, оканчивающийся словами: «Я верну деньги». Степа настораживается и вспоминает, что кусок хозяйственного мыла был как раз у Ильи. В результате

очередной беседы с Синицей и Леваковым, Степа снова попадает впросак, и разочаровавшись, решает бросить расследование.

Глава третья. 1. Илья Синицын вспоминает вопиющую несправедливость, случившуюся с ним еще во втором классе, когда учительница несправедливо обвинила

его в порче книги, и когда он клятвенно заверил ее, что здесь ни при чем, ему не поверила. Потом правда выяснилась и учительница даже извинилась перед

ним, но осадок от несправедливости остался до сих пор. Точно такое же происходит с ним сейчас, когда с легкой руки Перепечко на него пало подозрение в

краже телефона Макса. Леваков пытается успокоить друга, и заверить его, что, зная Илью, никому кроме Печки и в голову не придет подозревать его в краже.

Дома Илья замечает странные перемены и от матери узнает, что отец ушел. Он думает, что Синицын-старший изменил матери, а она не успевает его в этом переубедить.

2. Илья идет искать отца у его друга еще с детской песочницы – дяди Славика. Он пышет праведным гневом и с презрением называет про себя отца «жалким предателем».

Но у дяди Славика никого нет дома. В результате Илья встречает на лестничной площадке старого генерала, тоже выпускника СВУ 1947 года. Генерал приглашает

его выпить чаю, и рассказывает про кадетов своих лет. Многие из них пришли учиться в Суворовское прямо с фронта – с боевыми орденами и медалями, хотя по

возрасту были такими же мальчишками, как и сейчас, – 14-15 лет. Илья делится с генералом проблемой в их взводе, а тот рассказывает ему похожую историю,

как во время учебы кто-то из их взвода украл у товарища… носки. По тем послевоенным временам это равнялось краже сотового телефона. Вора нашли, отмутузили

как следует, и… простили, и даже дружили потом с ним отлично. Илья не может такого понять, и с отвращением говорит, что как бы ни было трудно в то время,

но обокрасть своих товарищей – это подло. Генерал улыбается и спрашивает, нашли ли они своего вора. Илья говорит, что нет. Генерал загадочно отвечает,

что когда их вора найдут, они еще вернутся к этому разговору. 3. Понедельник наступил, но не принес с собой ничего примечательного. Кроме, пожалуй, одного:

назавтра ожидали высокого гостя – Петра Макарова. В дар от города он намеревался преподнести училищу оборудование для нового компьютерного класса. Поэтому

буквально высунув языки, суворовцы под пристальным вниманием и чутким руководством прапорщика драили коридоры, классы и всю территорию училища. Вслух мальчишки