«… в тот момент я ощутил себя таким отстраненным от этого мира, наполненного условностями и прочей ерундой, мои чувства к Итону заиграли с новой силой, я видел его самым красивым человеком на свете, каждый его изъян был дороже мне всех моих добродетелей, он улыбнулся, а я приблизил свое лицо, чтоб ощутить этот смех на себе, но губы мои непослушно прикоснулись к его… он удивился, я покрылся румянцам стыда, или это вино пробиралось к моему мозгу, а он не ожидал подобного поворота. Мы отвернулись, и между нами впервые повисла неловкая пауза, моя душа тогда кипела, я пару раз взглянул на него, пытаясь выяснить, что творится в его душе.

— Знаешь, — сказал он мне, — почему-то рано или поздно такое случается, если сильно сходишься с человеком, хотя большинство испытывают платоническую любовь и им необязательно…

— Ты не должен оправдываться, я сам виноват, — но тогда сердце защемило от жгучей боли. Всю ночь я бродил по комнате, а утром мы едва поздоровались, поскольку к Итону приехали родные и забрали его у меня на целую неделю. Я и сам вернулся домой, хотел на несколько дней, но остался….»

Пенелопа нервно переворачивала листки, в которых тревога и боль, отчаяние и ожидание. Итон предложил встретиться Фреду неподалеку его поместья в Хэмпшире, это был домик лесника или арендатора, там они могли поговорить наедине, и Фред ожидал этого разговора:

«— Я долго размышлял о том… поцелуе, — заговорил Итон, нервничая, — знаешь, хотя наша привязанность настолько крепка, но мы мужчины, в себе уверенность питаю, с барышнями целоваться — да без проблем, знать приемлемые пути к мадам, которые не откажут — приветствую, а содомизм считается невозвратной потерей репутации.

После этого Итон утешал меня очень искренне, я соглашался с ним, но был мертв. Уже тогда я ощутил себя холодным бренным телом, ведь наша дружба прекратилась, обычные приятельские отношение мой мозг не хотел воспринять. Что ты такое, когда ты ничто? Моя последняя ночь, я писал страстное послание к Итону, я отправлю его с первым поверенным, чтоб оно прибыло ровно в восемь, когда лакеи смогут передать его лично в руки моему другу, я знаю, что тогда все уже будет кончено, и мне безмерно жаль моих родных, особенно отца, я знаю, какие чаяния он возлагал на меня. Но что я такое, когда я ничто? Я верю, что мои сестры с лихвой оправдают надежды родителей, а их сын — такой мягкий и доверчивый — пусть уйдет в прошлое, ибо нет ему места в этом мире, как и всегда не было, свою душу я вручаю Богу и его справедливый рок пусть будет мне наказанием, и пусть мне не суждено взойти на небеса, но свой порок я унесу с собой и ничто не сломит репутацию Итона… Они меня все равно не поймут, но я желаю им добра…»

— Фред, ты ошибался, мы могли бы тебя понять, мы любили бы тебя даже таким, — она бросилась на кровать и пролила самые горячие слезы, ох как многого она не замечала. В эту минуту в комнату вошел отец, Пен постаралась поскорее спрятать свою находку и вытереть слезы, но мистер Эсмондхэйл и сам пришел сюда в скорби:

— Я знаю, как нам его не хватает, дочь моя, мне особенно, он был так молод, и жизнь ему сулила еще столько лет здравия. Но он ушел…

— Отец, а ты никогда не задумывался о том, почему он умер.

— Я знаю, почему мой сын покинул этот мир, спустя неделю после похорон ко мне явился его друг и рассказал о любви Фредерика. Тогда я чуть не убил того юнца, но со временем понял, что Фредерик не был частью этого света… и то что ты прочитала в его дневнике вероятно (я наблюдал как ты его нашла) доказывает мою правоту. Я не знал своего сына тогда, хотел видеть его продолжением меня и потерял… и чуть не потерял дочерей, вторую утрату я бы не пережил, и теперь мне столько нужно, чтобы исправиться, но к сожалению, времени уже нет: вы выросли и вот-вот разъедетесь.

— Отец, мы всегда будем с тобой, наша любовь к родителям никуда не делась, я страстно желаю, чтобы миссис Эсмондхэйл меня простила и полюбила, а Джулия… я уверенна, что она вас тоже не забудет…

— Да, мы все делали порой ошибки, и все за это поплатились.

После венчания, перед тем как сесть в карету, она подошла и горячо обняла и отца, и мать. Мистер Эсмондхэйл одобрительно кивнул ей в ответ, он принял ее счастье, он уверен, что Генри будет лучшим мужем и достойным человеком.

На этом, пожалуй, можно роман и закончить, но автор захотел уладить еще одно дело, пока это возможно.

ГЛАВА 10. Примирение

Брестон-холл принял новую хозяйку, которая внимая энергии мужа, и сама постаралась придать этому дому уют. Вот они сидят в столовой, мило беседуя о своих соседях и друзьях. Пенелопа счастлива, она может, как и прежде язвить и лукаво улыбаться в зеркале, но у нее есть еще одно важное занятие — любовь, которой она посвящает большую часть времени. Генри безмерно счастлив оттого, что сумел заслужить ее оправдание. Приносят почту, они вместе раскладываю письма, и делятся своими мыслями по поводу приглашений на обеды и милой записочки от мистера Джонсона, в которой лукавый прадобрей выражает пригласить молодую чету к себе на чай.

— Он будет ликовать, — Пенелопа многозначно улыбается.

— Ну, мы же доставим ему такую приятность, пусть думает, что это его рук дело, — Генри подмигивает ей, в его руке оказывается небольшой конверт, он долго изучает адресата и не спешит открывать.

— Это от кого?

— От дяди.

— Ты написал ему, что женился на мне, открывай же побыстрее, я так хочу услышать его приговор.

— Даже боюсь это делать, ты же знаешь, насколько он вспыльчив…

— Меня не удивит даже самое едкое замечание, жаль, что он не прибыл на свадьбу.

Генри распечатывает конверт, Пенелопа садится ему на колени и застывает в предвкушении мнения Кроссела:

«Что ж, для меня это стало полной неожиданностью, Генри. Хотя если вы свели тесное общение в Сассексе, то это могло случиться, надеюсь, ты рассказал о своем подлом плане, не хочу выступать полным негодяем в ее глазах, а ты — пушистым кроликом, я противился, так ей и скажи (тут Пенелопа еле сдержала смешок, просто на мгновенье она представила доктора Кроссела пушистым пасхальным кроликом, ее глаза красноречиво выдали ее веселость, и Генри тут же заразился этим настроением, тревога канула бесследно). А так, я рад за вас, желаю ей всех благ и счастья, а тебя предупреждаю, хоть немного сделаешь ей больно, хоть каплю горечи, и я тебя найду и устрою трепку за все твои авантюры, на сем прощаюсь, твой дядя Кроссел».

— Он как всегда премил, ты знаешь, мне его не хватает. Генри я думаю, раз уж он не захотел к нам приехать, мы можем навестить доктора, не обременяя присутствием.

— Ты предлагаешь поселиться в гостинице?

— Нет, на время снять домик напротив, владения моей дорогой Марианны, я думаю, она нам не откажет. Будем посещать доктора за ужином, а еще я лично хотела бы подыскать ему помощника, а для Милен нанять какую-нибудь поденщицу, старушка тогда сможет больше отдыхать от забот.

— Ну что же, твои решения благородны, моя дорогая, погостить у дяди месяц-два самое лучшее выражение моей благодарности и твоей доброты.

Генри тут же решился написать дяде, но Пенелопа остановила его, предложив приехать без предупреждений. Их карета подъехала уже под вечер, предупрежденные слуги сразу же занесли багаж, кучеру заплатили целый соверен, от чего тот так обрадовался, что предложил свои услуги в любое другое время, но молодая пара отказалась, аргументируя тем, что в ближайшее время поездок осуществлять не будут.

— Интересно, как он воспримет наш маленький сюрприз? — раздумывала Пенелопа, приходя в себя, после долгой дороги.

— Его удивление ты прочтешь только в его глазах, слова же будут говорить скорее о раздражении, нежданных гостей он не особо жалует.

— Вот и отлично, потому что, ему придется нас терпеть и прислушиваться к советам.

Ровно в восемь утра Генри постучал в дверь. Он был одет в парадный костюм серый шерстяной плащ элегантного покрова, на нем эффектно смотрелся высокий цилиндр из дорогого материала, лакированная трость, которой он только что постучал в дверь и натертые до блеска кожаные сапоги дополняли наряд. Рядом с ним, в красивом дорожном костюме кофейного цвета, стояла прилежная дама, ожидая пока их впустят. Прохожие не единожды поглядывали на эту странную парочку, одетую как из журналов мод, которые только-только входили в обиход и редкие издания появлялись в провинциальном городке. Милен открыла дверь и, не подымая глаз, поинтересовавшись, как отрекомендовать их мистеру Кросселу.

— Скажите доктору, — отозвалась Пенелопа, что сразу же привлекло внимание старушки, не такой острой на взор, но еще достаточно сведущей в слухе, — что пришли некие Пенелопа и Генри Мартины, по личному делу.

Старушка оторопела, тогда, как Пенелопа перехватила инициативу и сердечно поздоровалась с той, которую некогда почитала своим близким другом.

— Милен, разве ты не узнаешь меня? Это я Пенелопа, я вернулась.

— О мисс…

— Миссис, — поправила ее дама, подмигивая мужу.

— Вы такая…

— Как и прежде, только одета чуть лучше.

Наконец в холл спустился доктор, которого привлекли возня и посторонние голоса на нижнем этаже. Первым на пути ему попался племянник, одетый как настоящий лондонский франт, от чего его дядюшка скривился и взглядом объяснил, как презирает всю эту мишуру. Но увидав Пенелопу, он немного остолбенел и в течение целой минуты не произнес ни слова, пока та самая дама приветствовала своего некогда шефа. Потом он, молча, пригласил гостей в свой кабинет. Исподлобья наблюдая за голубками, в своем мрачном кресле, доктор произнес:

— Выкладывайте начистоту, зачем пожаловали?

— Нам очень недоставало вас на свадьбе, — взялась объясняться Пенелопа, смешливо разглядывая эту суровую статую из мышц и кожи, одежды и очков.