Её снова привлекли «величественные» фикусы. Но сегодня она не могла ими заняться, потому что её травмированная рука этого не позволяла. Потом увидела, как к дому подъехала машина. Кажется, сердце подпрыгнуло. Она замерла у барной стойки. Но он не зашёл на кухню. Пошёл в спальню. Может думал, что она там? Вряд ли… Не мог не заметить, что она на кухне.

Так… Хорошо… Несколько минут у неё есть…

Она залезла в холодильник…

Он встал под струи воды. Надо же… Сколько часов прошло, а он всё никак не мог остыть, будто всё это произошло пять минут назад. Да и не пытался он успокоится. Чувствовал, что его всё это конкретно достало. И сдерживаться он не собирался. Задержался в офисе допоздна и устал. Но поговорить с ней желание не пропало. Наоборот, оно усилилось стократ. Сколько можно щадить её чувства и позволять творить всё это? Если бы только она не переходила рамок, но она и не думала о каких бы то ни было границах.

Немного расслабился под водой. Почувствовал себя лучше. Когда вытирался посмотрел на себя в зеркало — на шрамы. Они ещё не были гладкими и розовыми, выглядели не совсем приятно. Он надел удобные спортивные брюки, в которых предпочитал ходить дома. Потом порылся в шкафу и нашёл футболку без рукавов с нарочито обтрёпанными краями.

«Началось…» — невольно подумала она, когда услышала его шаги.

Даже походка выдавала его раздражение.

Или она просто зациклилась на этом.

Нет.

Не было сомнений в его паршивом настроении. Захотелось провалиться сквозь землю. Но эта только мечта, которой не суждено было сбыться.

Он замер перед ней и на его лице не отражалось ни одной положительной эмоции. Она так и видела, как он сделал глубокий вздох…

— Нет. Не кричи на меня. Я вижу, что ты зол. На меня нельзя кричать. Мне нельзя волноваться, — скороговоркой проговорила она. И отошла чуть в сторонку. Старалась не смотреть на него.

— Нет, ты выслушаешь меня. Именно в том тоне, в каком хочу я, — у него даже получилось спокойно это сказать. На удивление.

— Ты голоден?

— Нет.

— Я сделала твои любимые сэндвичи…

— Я не голоден!

— Ты пока поешь. Я пойду прогуляюсь по берегу, — она будто не слышала его. Поставила перед ним тарелку с бутербродами с перепелиными яйцами и жареными колбасками, и исчезла.

— Иди сюда! А-ну, иди сюда! Эва, я сказал иди сюда! — крикнул он ей вслед, но это было бесполезно, она проворно скрылась на террасе. — И я не голоден, — прошипел он и взял с тарелки сэндвич.

Она вышла, почти выбежала, на террасу и вдохнула влажный тёплый воздух. Не останавливаясь, быстро пошла по мощёной дорожке, ведущей к пирсу. Ветер взметнул подол её лёгкого белого сарафана. Она пошла ещё быстрее. Боялась, что он пойдёт следом. Она действительно боялась его. Сейчас она чётко различила эту эмоцию. Она боялась его крика, его гнева, который он собирался на неё излить. Она не была готова внимать всё это. Слишком сильно это было. Понимала, что от разговора не уйти, и её теперешняя попытка скрыться выглядит по меньшей мере глупо. Но может быть он всё-таки возьмёт себя в руки. И хотя бы не будет на неё орать. Да и берег долго не сможет её спасать. Прогулка будет короткой, потому что уже смеркалось. И гулять одной тоже не очень благодарное занятие.

Она сняла босоножки и пошла босиком, зарываясь ступнями в тёплый песок. Встала перед бушующим океаном. Пенистые волны накатывали на берег, вылизывая его. Она подошла ближе. Ноги утопали в вязкой мокрой прохладе песка цвета слоновой кости. Бурлящая вода захлёстывала, приливая и вновь отливая. Ветер рвал на ней платье, растрепал волосы. Она помогла ему, вытащив китайскую шпильку и позволить волосам совсем растрепаться. Но словно в противовес, на душе становилось спокойнее. Она десять раз прокрутила в голове разговор с Селестой. Её фразы, наполненный двойным смыслом, никак не давали Эве покоя.

Что-то не давало ей покоя…

Даже интонация, с которой Сел говорила. Потом она поняла что волнует её. От этого осознания стало жарко.

Ревность. Именно ревность она ощутила.

Что-то в выражении… В нескольких предложения, сказанных, казалось, обычным тоном. Но пара ярких ноток не укрылись от Эвы. Парочка ярких штрихов. Они очень выделялись и их нельзя было не заметить. Она уловила это. Прочитала между строк.

И это колючее чувство… Будто Селеста знает про него больше чем она сама. Будто между ними есть что-то… Какая то особая близость… Понимание…

Эва не хотела этого. Даже этого. Не хотела делить его с кем-то. И не важно, что она была уверена в отсутствии между ними интимных отношений. При мысли об этом она готова была упасть в обморок или забиться в истерике. Точно бы перебила всю посуду в доме. И ей бы не ограничилась. В доме было полно панорамных окон и стеклянных стен. Она отвергала эту мысль, потому что даже мысли вытерпеть не могла.

У него не должно быть никакого понимания ни с кем кроме неё. Никакой душевной близости. Никакого особого отношения ни к одной из женщин. Кроме разве что матери.

Она разозлила себя. Своими мыслями она привела себя в совершенно другое состояние. Превратила из испуганной нежной лани в фурию.

Пора заканчивать прогулку. Уже совсем стемнело. Эва обернулась и бросила взгляд на дом. Только фонари горели на территории, света в окнах не увидела. По крайней мере, на той стороне дома, какая была представлена её взору. Она заметила, что фонари были расположены так, что свет их не бил в окна.

Нет, она не собиралась ругаться с ним. Совсем нет.

Вернувшись на пирс, Эва быстро сполоснула ноги в воде и надела босоножки.

— Нагулялась?

Она вздрогнула всем телом. Не думала, что он спит, но не ожидала, что он будет поджидать её тут в гостиной. Глаза ещё не привыкли к темноте комнаты.

— Да, — не знала нужен ли ему ответ, судя по интонации. Но подтвердила его слова.

Потянулась и отстегнула ремешки босоножек. Скинула их. Не очень приятно находиться в мокрой обуви.

— Прекрасно, — сказал он язвительно и встал с дивана.

Лучше бы он сидел. Поднявшись, он сразу перепрыгнул несколько стадий их разговора, выдал свою агрессию, принимая позицию доминирования и подавляя её.

— Почему..? — спросил. Остановился перед ней. В нескольких шагах.

Если он так разговаривал с подчинёнными, то она понимала, почему они то бледнели, то краснели. Сама чувствовала себя так же. Он сказал только слово, но от одного его тона начало потряхивать. Сразу вспомнился разговор в Нью-Йорке.

— Что почему? — сразу выбило из колеи. Его манера вести разговор… Выдаёт незаконченные предложения, а дальше сама догадайся, что именно он хотел узнать, ещё и оправдайся перед ним. Знакомо. Она не хотела реагировать, но не могла справиться с собой.

— Почему, чтобы вызвать у тебя хоть каплю смирения мне обязательно нужно наорать на тебя, Эва?

Ну, вот… Наконец он поднял тон. И очень поднял. Пусть уж сразу проорётся.

Она прошла мимо него. Ступни коснулись ковра: приятное тёплое ощущение после мокрых босоножек. Она села на подлокотник дивана и пошевелила ногами, скользя ногами по мягкому ворсу. А таком положении всё же лучше, чем стоять перед ним. А коленки и так подрагивают. Совершенно дурацкое состояние. И желудок свело в неприятном предчувствии.

— Я спросил тебя утром, собираешься ли ты сегодня куда-нибудь, — говорил он с нажимом. — Ты сказала, что нет! Ты сказала, чётко и ясно, что никуда сегодня не собираешься!

— У меня изменились планы. Мне понадобилось уехать.

Хорошо, что он не может толком разглядеть её. Она с трудом владела собой. Не хотела чтобы голос дрожал, поэтому говорила с паузами, чётко выговаривая слова. И наверное, хорошо, что и она не совсем различает его лицо. Включить свет ей не приходило в голову. Так намного лучше. Темнота скрадывает его свирепое выражение, придаёт мягкость чертам. Она и так прекрасно их помнит и лишнего напоминания ей не нужно.

— Неужели трудно было позвонить и сказать, что ты куда-то собираешься? Я послал бы Билли! Он бы тебя целый день катал по всему Майами! — продолжал он в том же тоне.

— Я… Я не хотела тревожить тебя… — она сказала правду. Не хотела тревожить его из-за такого пустяка. Он мог даже не узнать, что она куда-то уезжала. Он и не должен был знать об этом.

— Тревожить? — переспросил он. — Тревожить, Эва? — ещё раз издевательски. — А потом ты меня не потревожила?!

— Не кричи! — она не могла его выдержать. — Так вышло. И Симон не виноват. Не его вина в этой аварии, — будто приросла в месту, где сидела. Хотела нормально поговорить и всё сказать ему, но слова куда-то пропали. Она вообще с трудом находилась, что ответить.

— И что? Эва, мать твою! Ну, что ты творишь? Я могу купить тебе целый автосалон и водителей на каждый день недели! На все семь дней! Но ты носишься по городу с этим… — он замолчал. Прервался, чтобы не произносить вслух это неблаговидное слово. — …с Симоном!

— Я не хотела! Ну, я же не специально всё это устроила! — отчаянно выкрикнула она, чувствуя, что голос задрожал.

— Нет. Если бы ты устроила это специально, я бы сам тебя прибил, не дожидаясь, пока ты погибнешь в аварии или ещё куда-нибудь вляпаешься!

— Что ты такое говоришь… — выдохнула.

Попыталась взять себя в руки. Ведь она хотела сказать ему совсем не то. Совсем другое. И о другом думала на берегу. Но он взял всю партию на себя, и она могла лишь вставлять пару слов. И даже чувствовала, что и этого не нужно. Он всё решил. Просто высказывался. Ставил её в курс дела и не собирался внимать её оправданиям.

— А что мне сказать, чтобы до тебя дошло? — он немного отступил. Совсем немного, — Ты меня сегодня чуть до инфаркта не довела, Эва.