Сойер двинулся по трибунам наверх. Первый шаг он делал шестнадцатилетним белокурым ангелом, мечтой всех девчонок в школе. Однако с каждым шагом он становился все старше, ангельская округлость щек сменилась резко очерченными скулами, стала золотистой кожа, волосы из белокурых превратились в темно-русые. Когда он остановился перед ней, это был уже Сойер сегодняшний, Сойер этого утра… прошлой ночи.

Ни слова не говоря, он опустился на скамью рядом с ней.

— Как ты догадался, что я здесь? — спросила Джулия.

Она вовсе не собиралась идти сюда, ноги сами принесли ее на стадион, когда она проходила мимо школы.

— Внутренний голос подсказал.

— Давай. Спрашивай.

— Главный вопрос можно не задавать. Я и так знаю, почему ты ничего мне не рассказала.

— Ясно, — кивнула она.

— Тебе известно, где она сейчас? Чем занимается? — Он взглянул на снимки. — Как ее назвали?

— Нет. — Джулия потянула за манжеты рукавов. — Данные усыновителей хранятся в секрете. Я не могу найти ее, пока она сама не захочет найти меня. Ты говорил, что в детстве приходил домой на запах выпечки, где бы ты ни был, вот я и подумала… если я буду все время печь, в конце концов она найдет меня. Запах приведет ее домой. — Джулия уткнулась взглядом в свои руки, потом устремила глаза вдаль. Лишь бы не смотреть на него. — Я думаю, она унаследовала твое чутье на сладкое. Во время беременности я ела торты как ненормальная, но ей все было мало.

— Моя мама говорила то же самое, когда была беременна мной.

— Мне так хотелось оставить ее себе, — произнесла Джулия. — Долгое время я злилась на всех вокруг за то, что никто не поддержал меня тогда, никто не помог. Далеко не сразу я поняла, что просто переносила на окружающих злость на себя за то, что у меня не было возможности растить дочь самостоятельно.

Теперь настал его черед отводить глаза.

— Сказать, что я сожалею, значит ничего не сказать. Я перед тобой в таком долгу, что никакими словами не выразить. Я в долгу перед тобой за нее. — Он покачал головой. — Подумать только, у меня есть дочь.

— Ты ничего мне не должен, — возразила Джулия. — Она была даром свыше.

— На этой фотографии у тебя еще розовые волосы. — Он помахал снимком, на котором она была запечатлена с малышкой на руках в больнице. — Когда ты перестала их красить?

— Когда вернулась в школу. Почти сразу же после того, как была сделана эта фотография, я коротко подстриглась.

— А когда ты начала красить в розовый эту прядь?

— В колледже. — Джулия нервно заправила ее за ухо. — Мои друзья в Балтиморе считают, что я делаю это, чтобы придать себе пикантности. Но на самом деле это напоминание о том, через что я могу пройти… через что я прошла. Чтобы не сдаваться.

Повисло долгое молчание. На футбольное поле выехал служитель на газонокосилке и принялся описывать широкие круги. Джулия и Сойер молча наблюдали за ним.

— Ты останешься? — спросил наконец Сойер.

Что она ответит? Он казался преувеличенно спокойным. Она понятия не имела, что на самом деле творится у него внутри.

— Я столько времени твердила себе, что здесь не мой дом, что в конце концов сама в это поверила, — ответила она осторожно. — Я нигде и никогда не чувствовала себя своей.

— Я могу быть твоим домом, — произнес он тихо. — Чувствуй себя моей.

Джулия смотрела на него во все глаза, ошеломленная щедростью этих едва слышных слов, пока он не обернулся к ней. При виде слез, повисших у нее на ресницах, он протянул к ней руки. Она обхватила его за шею и заплакала. Она плакала, пока от слез не начало саднить горло, плакала так долго, что служитель успел закончить работу и в воздухе запахло свежескошенной травой и начали виться мошки.

Подумать только: спустя столько лет, столько долгих лет, полных поисков и ожидания, сожалений и впустую растраченного времени, она вернулась, чтобы обнаружить, что счастье ждет ее в том самом месте, где она его оставила.

На футбольном поле в Маллаби, в штате Северная Каролина.

Ее счастье.

Глава 15

Эмили шагала по ночной улице, сунув руки в карманы шортов. Машин на дороге не было, но она упорно прислушивалась, останавливаясь в темноте между каждыми двумя фонарями и замирая в ожидании какого-нибудь признака того, что Вин созвал посмотреть на нее весь город, как сделала когда-то ее мать.

С тех пор как она приехала в Маллаби, границы ее критического восприятия действительности раздвинулись дальше, чем это представлялось ей возможным. Вот и сейчас тоненький голосок где-то в глубине души продолжал нерешительно вопрошать: «А вдруг это правда? Если существуют великаны, а рисунок на обоях может изменяться сам собой… почему тогда Вин не может… не может обладать теми способностями, которыми, по его словам, обладает?» Если все правда, значит месть тут ни при чем. И то, что сделала давным-давно ее мать, тоже. Чем ближе Эмили подходила к парку, тем сильнее ей хотелось, чтобы все оказалось правдой.

Выйдя на Мэйн-стрит, она остановилась на тротуаре перед парком. Вокруг не было ни души. В зеленовато-сером свете луны тени деревьев походили на скрюченные ведьмины пальцы, тянущиеся к ней через поляну. Девочка вошла в парк и заставила себя приблизиться к эстраде.

Не доходя нескольких шагов до главной лестницы, она остановилась и запрокинула голову, глядя на флюгер в виде полумесяца. Потом оглянулась на улицу — посмотреть, не идет ли Вин.

— Ты пришла. Я думал, ты не появишься.

Его раздавшийся непонятно откуда голос напугал ее.

— Ты где? — спросила она в темноту, лихорадочно пытаясь различить что-то среди обманчивых теней.

— У тебя за спиной.

Эмили торопливо развернулась к эстраде. Руки у нее затряслись, и она сжала их в кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони. Приглядевшись, она наконец различила в темноте у самого задника сцены какую-то фигуру.

Сердце у нее ушло в пятки.

— Ты не светишься, — упрекнула его она, как будто он забыл про ее день рождения или наступил на ногу и не извинился.

Обида и злость за собственную глупость боролись в ее душе. Она не заметила ничего сверхъестественного. Все просто, а чем проще — тем лучше. Легче понять. Так вот зачем она пришла сюда сегодня ночью. Чтобы он мог сыграть с ней в свою игру. Чтобы она могла попытаться искупить хотя бы часть зла.

Вин распрямился, в своем белом костюме хорошо различимый в темноте, потом подошел к лестнице и медленно спустился вниз. Не доходя нескольких шагов до нее, он остановился. Она с вызовом ответила на его взгляд. «Давай начинай, — подумала она про себя. — Я все выдержу».

До нее не сразу дошло, что вид у Вина какой-то неуверенный, робкий. Тут-то все и произошло. Как будто кто-то раздул угли, вокруг него начало медленно разгораться сияние. Его силуэт казался подсвеченным сзади, но, разумеется, нигде поблизости не было никакого источника света. Такое впечатление, будто сама его кожа излучала сияющее тепло, окружая его зыбким белым светом. Этот свет казался почти живым, он колыхался, растекался вокруг. Это было нечеловечески, пугающе прекрасно.

Вин молча стоял на траве, не пытаясь защититься от ее взгляда. Когда он понял, что Эмили не собирается убегать, его плечи немного расслабились. Причина, впрочем, была совсем не в том, что ей этого не хотелось. Она просто была не в силах сдвинуться с места. Ни один мускул ей не подчинялся.

Вин сделал к ней шаг, другой. Окружавшее его сияние поплыло ей навстречу. Потом она ощутила его, почувствовала опутывающие ее ленты тепла. Обычно это ощущение было приятным, успокаивающим, но видеть своими глазами, как это происходит, оказалось совершенно иным делом.

— Стой, — тонким прерывающимся голосом произнесла Эмили. Ей наконец удалось отступить на несколько шагов назад — она отшатнулась от него и с трудом удержала равновесие. — Остановись.

Вин мгновенно замер.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

И он еще спрашивает?! Нет, с ней совсем не все в порядке! Она отвернулась от него и уперлась ладонями в колени. Ей не хватало воздуха.

— Эмили, тут нечего бояться.

— Как у тебя это получается?! Перестань!

— Не могу. Но могу выйти из лунного света. Идем на лестницу. Присядь.

— Нет. — Она оглянулась через плечо и увидела, что он снова собрался к ней приблизиться. — Просто сделай так, чтобы это прекратилось.

Он отступил на несколько шагов и очутился в тени от эстрады. Эмили с облегчением упала на ступеньки. Она опустила голову и попыталась сосредоточиться на чем-нибудь отвлеченном. Так… «Летологика — временная неспособность вспоминать имена собственные».

В конце концов перед глазами у нее перестали мелькать цветные пятна, и она подняла голову. От страха Эмили бросило в холодный пот, и теперь ее бил озноб.

— Я не хотел спровоцировать у тебя панику, — произнес за ее спиной Вин. — Прости.

Она порадовалась, что у нее пока есть законный предлог не поворачиваться и не смотреть на него.

— Там где-то зрители? Нас снимают на пленку? Ради чего вообще ты все это затеял?

— Это не фокус, — сказал он, и в его голосе слышался океан боли. — Просто я вот такой.

Она сделала глубокий вдох и утерла лоб тыльной стороной ладони. Если это правда… тогда она понимает, почему весь город был так потрясен, когда в ту злополучную ночь ее мать вытащила дядю Вина на сцену.

Вот уж воистину — «о вещах странных и поразительных»…

— Как ты себя чувствуешь? — забеспокоился он. — Может, тебе что-нибудь принести?

— Не надо. Просто стой там. — Она наконец поднялась и снова повернулась лицом к эстраде. — Все в городе об этом знают?

— Все, кто был там в ту ночь, — отозвался он из темноты. — Мои родные позаботились о том, чтобы с тех пор больше никто этого не видел.