Джулия Лэндон - Обольстительная самозванка

Западный Суссекс, Англия,

1793 год

Каждое лето жители деревни Хэдли-Грин с нетерпением ожидали двух знаменательных событий. Первым была неделя в июне, в которую викарий загружал в наемную карету свое истерзанное подагрой тело и покидал паству, дабы навестить престарелую сестру в Шропшире. Это были единственные семь дней в году, когда викарий выпускал кафедру из своих искривленных, но все еще цепких рук, а проповеди молодого заезжего пастора были заметно более краткими.

Вторым событием был ежегодный праздник в конце лета, устраиваемый графом Эшвудом — в честь богатого урожая и славных арендаторов. Здесь же собирали деньги для бедных сирот в приюте Святого Варфоломея. Веселье продолжалось с утра до позднего вечера. Еды и эля было столько, что хватило бы накормить и напоить целую королевскую армию. Много было и товаров, изготовленных самыми активными селянами. Устраивались игры как для детей, так и для взрослых, и маленький оркестр развлекал довольных гостей, которые предпочитали сидеть под зонтиками за столами, украшенными вымпелами и цветами из роскошной графской оранжереи и сада. Рядом было небольшое озеро с парой лодок, на которых молодые ухажеры катали приглянувшихся им барышень.

По традиции на празднество приезжали и представители знати из Лондона. Они гостили у графа и его прелестной — и удивительно молодой — жены, Алтеи Кент, леди Эшвуд. Аристократы отдавали должное изделиям местных умельцев и элю, хотя, честно говоря, — больше элю.

Когда солнце начинало опускаться за верхушки высоких вязов, деревенские жители разъезжались по домам в своих телегах и повозках, а лорды и леди удалялись в огромный георгианский особняк графа, где всю ночь кутили и куролесили так, что дым стоял коромыслом.

Те вечера были притчей во языцех. Не один брак оказывался под угрозой или, напротив, был заключен как следствие компрометирующих событий, имевших место в ночь летнего праздника.

…В 1793 году сильная гроза и ливень закончили уличные гулянья вскоре после полудня. Деревенские жители поспешили домой, в куда более скромные, чем Эшвуд, укрытия, а знатные графские гости побежали в особняк к ожидающим слугам, которые вручили им полотенца и растопили камины в комнатах.

Дождь продолжал лить весь день, охлаждая воздух и наполняя комнаты запахом сырости. Гости, запертые в четырех стенах, от скуки начали искать развлечений. В течение долгих дневных часов они убивали время за умеренной выпивкой, картами и флиртом. Но с наступлением вечера ставки за карточными столами опасно выросли, как и число мужчин и женщин, которые исчезали из салона и возвращались через полчаса с косо сидящими париками.

Выше, над игорными столами, в темных покоях главного этажа располагалась детская, а в ней обитала мисс Лилиан Боудин, подопечная и племянница леди Эшвуд. Она была восьмилетней сиротой, которую удочерила тетя Алтея, когда та лишилась родителей в нежном пятилетнем возрасте. Обоих, с разницей в две недели, унесла изнурительная лихорадка. Логично было бы предположить, что лорд и леди Эшвуд изменят свой жизненный уклад, дабы приноровиться к появившейся в их доме малышке, но ничего подобного. Суаре, балы и вечеринки продолжались, и Лили привыкли видеть фигуры, обнимающиеся на темных лестничных клетках, и слышать звук постоянно закрывающихся и запирающихся дверей. До ее слуха часто доносилось женское хихиканье и мужское: «Тише!» Она различала аромат тонких духов, задержавшийся в коридорах, среди запахов горящих восковых свечей и пылающих каминов.

В тот вечер Лили отослали в детскую с няней. Та изрядно «наугощалась» графским элем, и ее опухшие глаза слипались. Очень скоро она уже сладко похрапывала в кресле перед камином.

Девочке не терпелось вырваться из детской и одним глазком взглянуть на взрослых. Она на цыпочках обошла спящую няню и выскользнула в коридор, тихонечко притворив за собой дверь. Проворно побежала к лестнице и поспешила вниз, к своему любимому потайному месту, откуда можно подглядывать за приходящими и уходящими гостями графа.

Но когда Лили спустилась на первый этаж, то обнаружила, что там темнее, чем обычно. Во всем длинном коридоре горели только две свечи. Она поначалу не разглядела обнимающуюся парочку, пока дама что-то тихо не прошептала. Лили вздрогнула от неожиданности, отступила за пристенный столик и присела на корточки.

Она едва различала неясные фигуры. Они целовались. Лили высунулась чуть дальше, чтобы лучше видеть, и при этом потеряла равновесие. Повалившись, она успела опереться обеими руками о ковер и не упала, но, запаниковав, тихонько ойкнула. Потом быстро оттолкнулась назад, прижалась спиной к стене и зажала рот ладошкой.

Прошло несколько секунд, прежде чем Лили осмелилась снова выглянуть. К своему разочарованию, она обнаружила, что парочка растворилась в темноте. Девочка поднялась, осторожно огляделась и стремглав понеслась дальше по коридору к своему убежищу.

Но когда она добежала до изысканно украшенной резьбой, изогнутой двойной лестницы, чья-то рука сжала ей плечо. Лили вскрикнула от испуга, когда ее развернули и заставили посмотреть в красивое лицо тети Алтеи.

Та была рассержена. Рубиновый цвет ее губ в точности соответствовал такому же цвету бархатного платья, а щеки ярко пламенели.

— Что это ты здесь делаешь, Лили?

— Ничего, тетя! Я хотела только одним глазком взглянуть на вечерние наряды дам! — Раньше она успешно использовала эту отговорку, но сегодня номер не прошел. Алтея положила обе руки на плечи Лили и мягко подтолкнула ее к коридору.

— Ах, милая, ну что же мне с тобой делать? Возвращайся в детскую! Ты же прекрасно знаешь, что завтра я уезжаю в Шотландию. Мне надо быть уверенной, что ты будешь паинькой в мое отсутствие.

— Я обещаю! — прошептала Лили.

— Нет, дорогая, больше никаких пустых клятв, — сурово проговорила Алтея. — Твое плохое поведение вызовет неудовольствие графа, а если ты ему надоешь, что же тогда станет с тобой? — Она опустилась на колени и заглянула Лили в глаза. — Твоя матушка, моя дорогая сестра, умерла. Еще одна сестра нездорова. Остается только младшая сестра в Ирландии, которая может забрать тебя. Ты ведь не хочешь быть ирландкой, Лили, нет? Меня не будет довольно долго, а когда я вернусь, мне бы очень не хотелось услышать жалобы мужа и требование, чтобы ты собирала вещи. В самом деле, пора тебе уже прекратить прятаться и подглядывать.

Лили очень испугалась.

— Тетя, прости меня! — Девочка искренне не хотела быть плохой, просто так получалось. Само собой, вопреки ее воле.

Алтея смягчилась и улыбнулась, погладив Лили по щеке.

— Бог мой, как ты напоминаешь мне Марию! — сказала она, говоря о матери Лили. — Она была таким же бесенком. Не такая хорошенькая, как ты, но такая же живая. Я так скучаю по ней. И по тебе буду ужасно скучать. — Она улыбнулась и чмокнула Лили в щеку. — А теперь покажи мне, какой ты будешь хорошей: возвращайся в детскую и оставайся там. — Она поднялась и ласково потрепала девочку по макушке. — Беги, пока граф тебя не увидел.

Лили промчалась по коридору и взбежала по черной лестнице на второй этаж. Вошла в детскую и закрыла за собой дверь. Няня вздрогнула, потом пошевелилась в кресле и снова захрапела. Закатив глаза, Лили забралась на сиденье в оконной нише. За окном было темно и мокро; единственный свет лился из окон дома. Она прочертила линию на холодном запотевшем стекле, оставив широкий след.

В детской никогда не было тепло. Она была слишком велика для единственного камина, и Лили всегда здесь мерзла. Она подумала, как было бы здорово с кем-то разделить эти бесконечные скучные вечера.

Какое-то движение за окном привлекло ее внимание. Лили прижалась лицом к стеклу и вгляделась. Это был всадник. Она видела, как он рысью проскакал в полосе света, удаляясь от дома. Девочка вздрогнула. Она узнала его — или, скорее, узнала лошадь. Это был большой, серый с черными пятнами конь, который принадлежал мистеру Скотту, резчику по дереву. Лили видела его здесь раньше много раз, это он смастерил двойную лестницу, которая с двух сторон огибала передний холл и вела на второй этаж.

Что, интересно, он делал сегодня в Эшвуде? К знати он не принадлежит. Да и какая может быть работа в день праздника? И почему он уезжает в дождь через парк, а не по главной дороге? Разве он не должен был уехать домой вместе с другими деревенскими жителями?

Но всадник все удалялся, исчезая в темноте ночи.

Лили написала свое имя на запотевшем стекле, потом до нее дошло, что она дрожит от холода, и девочка залезла в кровать.

Разбудили ее крики — такие громкие, что даже няня проснулась.

— Иисусе, должно быть, у нас пожар! — всполошилась она и потащила Лили вниз — сама в ночной рубашке и халате, а девочка все еще в нарядном платье — на главный этаж.

Их встретил всеобщий бедлам, где все орали друг на друга, а одна дама почему-то плакала. Граф сверлил всех грозным взглядом, тетя Алтея была бледна.

Няня слегка подтолкнула локтем одного из лакеев и громко прошептала:

— Что такое? Что стряслось?

Лакей, очевидец всей этой суматохи, не преминул поделиться новостью.

— Леди Эшвуд играла в «мушку», но граф отказался дать ей денежки. Он предупреждал ее, чтобы заканчивала игру, но та не остановилась. И проиграла целое состояние.

Когда пришло время оплатить долг, она пошла за эшвудскими драгоценностями, чтобы отдать их как залог. Но, оказалось, они пропали.

— Неужели те самые, знаменитые? — ужаснулась няня.

Даже Лили знала об эшвудских драгоценностях; все о них слышали. Это были огромные бесценные рубины, подаренные королем Эдуардом IV первому графу Эшвуду за преданность во время Войны Алой и Белой розы. Камни, оправленные в тяжелое ожерелье, в большие каплевидные серьги и, самый крупный, — в диадему, держались под замком в личном кабинете графа.