— Да, гораздо. Но честно, Крис, эта рекламная кампания ведется из рук вон плохо. Ты видел расписание последнего тура, которое мне приготовили, — не пропустили ни одного книжного магазина от Лос-Анджелеса до Мэна, визиты в редакцию каждой местной газетенки, на каждую захудалую радио- и телестудию… Я никогда не забуду диск-жокея из города Сентервилл в штате Айова, который назвал меня «парень» и предложил встречу тет-а-тет с ним и его маленькой коллекцией наркотиков, что, по его мнению, помогло бы мне увидеть «изнутри» сексуальные пристрастия кроманьонца.

Глаза Криса широко раскрылись.

— Ты никогда не говорила мне об этом.

— Я старалась поделиться с тобой при первой возможности. — Жаклин похлопала его по руке.

— Ну и?

— Что «ну и»? Право же, Крис… — Ресницы, накрашенные чем-то темным и блестящим, прикрывали ее глаза, и она, вспоминая, добавила: — Он был милым. Хотя и произносил букву «г» в слове «кроманьонец».

— Жаклин, а ты…

— Конечно нет. То, о чем я стараюсь сказать тебе, несмотря на все твои замечания, это то, что писать романы в наши дни — дело не для писателей, а для актеров. Что бы случилось с затворницей, царапающей слова на бумаге при свете свечи в башне из слоновой кости, где ее единственными компаньонами бывают только тени?

— Такого никогда не было… да, Эмили Дикинсон, конечно, но она…

— Писательство, как принято считать, существует для личностей-интровертов. Человеколюбцу не придет в голову стать писателем. Предполагается, что он будет актером, сиделкой, страховым агентом или…

— Ну хорошо, хорошо. — Крис сделал знак официанту. Ему казалось, что Жаклин может говорить, не переводя дыхание, а если и остановится, то только для того, чтобы приложиться к стакану, но она быстро разделалась со своим мартини. Крис вставил: — Я не хочу противоречить твоей теории. Но то, о чем ты говоришь, не имеет никакой связи с реальным миром. Дела идут так, как они идут, и твое ворчание ничего не изменит.

— Ты хочешь сказать, что это неуместно, — размышляла Жаклин. — Или «неусемно», как говорит мой вну… как говорит мой молодой друг.

Она немного отпила из второго стакана, а Крис стал размышлять о том, что за слово соскользнуло с ее языка. Внук? Внучатый племянник? Жаклин бесконечно рассказывала обо всем, за исключением своей личной жизни. Предположительно, был мистер Кирби, или, возможно, профессор или доктор Кирби. Никто, казалось, не знал, что скрывается за этим именем. Жаклин никогда не заводила о нем разговора. У нее были дети, но сколько? Вопросы, поставленные с расчетом на извлечение информации, оставались без ответа.

После того как первая книга Жаклин попала в список бестселлеров, а ее выходки на ток-шоу привлекли к ней внимание общества, несколько репортеров, поставляющих пикантный материал светской хронике, посвященной разным слухам и прочему вздору, почуяв возможность скандала, кроющегося за ее скрытностью, попытались выследить семью писательницы. Самое большое, что им удалось узнать, было то, что, по слухам, сын Жаклин проживал в студенческом кампусе университета на Среднем Западе. Репортеру, подошедшему к молодой, свежего вида женщине, сидевшей за столиком регистратора, было сказано, что мистер Кирби сейчас находится в общежитии, после чего его провели в комнату, занятую семью-восемью или даже двенадцатью-тринадцатью (журналист сбился со счета) улыбающимися молодыми людьми, каждый из которых уверял, что он сын Жаклин Кирби. У них были разные имена — Перегрин, Радклифф, Персиваль, Агривэйн и Уиллоуби, — и начавшееся интервью быстро деградировало в постоянные встречные претензии, отказы, отрицания, ругань, закончившиеся настоящим рукоприкладством.

Дальнейшие поиски показали, что единственным Кирби, зарегистрированным в этом особенном университете, был тридцатидевятилетний выпускник с явной примесью восточной крови.

Крис посмеивался над этой историей, но когда его самого спросили о личной жизни Жаклин, он правдиво ответил, что знает не более других. Он не хотел знать. В его функции входило успокаивать взвинченные нервы своего клиента, поддерживать хрупкое «эго» писателя и постараться отвлекать его от совершения катастрофических трат денег и времени, но он считал себя обязанным играть роль психиатра или адвоката. Несмотря на все ее недостатки, Жаклин никогда не будила его в три часа утра, угрожая покончить самоубийством или требуя внести за себя залог. Его устраивало знать не более того, что ему было нужно для успешной работы. Рассматривая свою собеседницу, окруженную со всех сторон накидкой, делавшей ее похожей на павлина во время линьки, он считал невозможным подумать о ней как о бабушке.

Появление официанта, предложившего меню, на какое-то время отвлекло внимание Жаклин. Но после того, как писательница отказалась от третьего стакана и решила перейти к салату, она вернулась к объекту разговора — как это делает кот с мертвой мышью, подумал Крис.

— Неправда, что это не относится к делу, Крис. Я попала в крысиные гонки, и мне они больше не приносят удовольствия. Признаю, я это делала; я корчила рожи в камеры и выдумывала остроумные, резкие замечания.

— Многие из которых ты украла у Дороти Паркер.

— Об этом знаем ты и я, но подавляющее большинство собравшихся в аудитории никогда о ней не слыхивали — как и про любого другого автора, за исключением тех, кто в последнее время написал бестселлер. Люди не читают, Крис. Даже те из них, которые связаны с книгами. Я знаю, что преувеличиваю, говоря это. Вряд ли найдется более трех издателей, способных похвастаться тем, что никогда не читали романы. Но… — Она прижала руки к вискам. — Мне необходимо убежать от всего этого. Мне необходимо уехать из Нью-Йорка и обратиться к созерцанию моего пупка или моей души. Возможно, последнее будет для меня более интересным, так как это эстетичнее.

— М…

— Крис!

Резко взметнувшийся тон ее голоса заставил его подпрыгнуть на месте.

— Что?

— Что-то тебя раздражает, — заявила Жаклин. — Ты ерзаешь, как провинившийся школьник, и избегаешь смотреть мне в глаза.

— Ну…

— Я что-то не так сказала? — Она закатила глаза и придала лицу независимое выражение, однако заинтересованность, сквозившая в ее голосе, была искренней.

— Нет. То есть да. Я имею в виду… — Крис сделал глубокий вдох. — То, что ты сейчас сказала, действует на нервы, хотя так не должно было быть. Я знаю, что ты испытываешь. Мне тоже хочется вырваться из их крысиных гонок. Я выхожу из игры. Удаляюсь на покой.

Лицо Жаклин побелело. Она уставилась на него, открыв от изумления рот. Крису показалось, что пауза длилась очень долго. Наконец она издала вопль.

Звук не был очень громким или продолжительным, однако он был достаточно пронзительным, чтобы головы сидящих за соседними столиками стали поворачиваться в их сторону. Жаклин потянулась руками к своему горлу.

— Боже, Боже мой! Ты не сделаешь этого. Ты не можешь поступить так со мной. После всех лет… После всего, что мы сделали вместе… — Она осела вперед, перья на шляпе приспустились.

Крис прокашлялся.

— Жаклин…

Жаклин выпрямилась в кресле. Ее глаза светились смехом — и чем-то еще. Глядя на нее, Крис почувствовал некоторое удовольствие, даже дурацкое поведение писательницы раздражало его не так, как раньше.

— У тебя в перьях застряли крошки рокфора, — заметил он, стряхивая их своим платком.

— Я люблю тебя, Крис, — прошептала Жаклин. — Прости за мою несдержанность, но я не смогла справиться с собой. У тебя был такой виноватый вид, я подумала, что ты собираешься объявить о своем грядущем заключении за мошенничество, о своей свадьбе или о чем-нибудь еще, таком же серьезном. Ты ведь не думал о том, что я устрою сцену, а?

— А разве не так?

— Только маленькую-премаленькую. Признайся, ты был бы разочарован, если бы я встретила твое решение холодно.

— Я думал, что ты попытаешься отговорить меня.

— Это надо сделать?

Крис покачал головой.

— Я переделывал свой дом в Мэне более года. Теперь он готов, как и я. Я хочу сесть на кусок скалы и размышлять там несколько лет. Половить рыбу, покататься на лыжах, заняться каким-нибудь хобби…

— Вырезая подсадных уток. — Голос Жаклин был намеренно подозрительно-недовольным.

— Это настоящее мастерство, — настаивал Крис. — Вид искусства. Приманки часто собирают коллекционеры…

— Охотно тебе верю, дорогой. Я знаю, ты вырежешь превосходных уток. — Отблеск насмешки потускнел в ее глазах, и она ласково сказала: — Я буду ужасно по тебе скучать, Крис. Сомневаюсь, что когда-либо найду другого агента, который обладал бы таким же, как у тебя, сочетанием интеллигентности, юмора и честности. Я бы постаралась отговорить тебя от этого решения, если бы не ценила тебя так высоко. Единственное, что я могу сказать, это то, что я ужасно рада за тебя. — Она покачала головой. — Боже милостивый, я говорю так, как будто ты объявил о своей свадьбе. Через минуту я заплачу.

Крис промолчал в ответ. Жаклин пристально посмотрела на него. — Крис, ты похож на кота, который кругами ходит вокруг аквариума с золотой рыбкой. Ты, хитрая собака, не хочешь ли ты сказать, что существует некая очаровашка на горизонте?

— Она работает городским библиотекарем.

По какой-то причине это неожиданно показалось им обоим чрезвычайно забавным.

— У тебя хороший вкус, — отметила Жаклин, осторожно прикасаясь к накрашенным ресницам. — Как бывший работник библиотеки могу заверить тебя, что на свете не существует более удачного типа женщин. Если ты не пригласишь меня на свадьбу, я все равно на нее приду и принесу с собой что-нибудь ужасно шокирующее, нечто вроде горшка викторианской эпохи. Но, Крис, если отбросить шутки в сторону — что мне теперь делать?

Последнее слово было похоже на вой сирены. Жаклин опять была в форме.