Глаза Жаклин остановились на ее лице. Катлин, казалось, переполняло признание, которое она получила, однако, несмотря на это, ее лицо выражало силу и лучилось юмором; губы были плотно сжаты, взгляд тверд. Кто бы мог вообразить, что спустя два года она будет мертва и возможной причиной смерти станут ее собственные руки?

Жаклин было трудно это представить. И именно по этой причине она приняла вызов, первоначально ею отвергнутый.

Она была вынуждена признать первой, что любопытство было одной из ее наиболее выдающихся черт. И что ей хотелось задать этот вопрос — что в этом плохого? Вопрос был чисто риторический, потому что она никогда никому не давала шанса ответить, отвечая за своего собеседника сама: «Любопытство повлекло Колумба через океан в этих маленьких утлых суденышках. Любопытство вдохновило все главные научные открытия. Без любопытства мы все сидели бы в пещерах, чеша спины друг другу и поедая сырое мясо. Если бы не было любопытства…»

Кто-нибудь обычно прерывал ее речь в этот момент, и она позволяла это сделать, так как считала, что уже доказала все, что хотела доказать.

Мягко говоря, Жаклин всегда интересовали обстоятельства смерти Катлин Дарси. Как и многие читатели романа Катлин, она обожала не только книгу, но и ее автора. Почему молодая, здоровая и необыкновенно одаренная женщина захотела положить конец своей жизни? И если она этого не сделала, то что же с ней случилось? Этот вопрос изводил ее долгое время. Нельзя сказать, что из-за него она проводила бессонные ночи — очень редкие заботы могли так подействовать на Жаклин, — но это была одна из многих неопределенных вещей, беспорядочно загромождавших ее разум. Будучи в сущности чрезвычайно рациональным, как и любопытным человеком, она знала, что ее шансы разрешить тайну были ничтожно малы. Но тогда у нее не было разумной причины рассчитывать на то, что ей предоставят покопаться в бумагах Катлин и в ее прошлом. Такому искушению невозможно было противостоять; да и она сама не видела оснований для сопротивления.

Ее пристальный взгляд оторвался от лица Катлин и перешел к мужчине, стоявшему позади нее. Стокс тогда выглядел стройнее и имел более спортивный вид. В его внешности не было ничего неприятного, за исключением хитрых, близко поставленных глаз. Поздние фотографии запечатлели несколько расплывшуюся фигуру и появление еще одного подбородка. Но несмотря на это, он сохранил свои густые, волнистые темные волосы. По крайней мере, Жаклин надеялась, что так оно и есть. Тащить с собой в постель парик довольно мерзко. Было время…

Вспомнив о времени, она поднялась на ноги.

— Я не могу больше ждать, — заявила Жаклин. — Скажите мистеру Стоксу…

Словно по мановению волшебной палочки, внутренняя дверь открылась.

Что бы там ни делал Стокс, но некоторое время он явно наряжался. Никто на его месте не смог бы так походить на голливудскую версию занятого литературного агента без определенных усилий. Закатанные рукава рубашки обнажили волосатые запястья, тяжелый шелковый галстук слегка сбился в сторону, а одинокий локон по-мальчишески завился на лбу. В одной руке он держал ручку, а в другой была зажата пара очков в роговой оправе. Стокс кивнул Жаклин и оскалился, обнажив комплект ослепительно белых зубов.

— Миссис Кирби! Мои огромные извинения! Я униженно преклоняю колени и умоляю меня простить.

— Прошу вас, не стоит извиняться. — Жаклин показала в ответ свои зубы, которые были такими же белыми и такими же большими. Но ее зубы были обязаны своим совершенством скорее природе, чем мастерству дантиста.

— Заходите, — пригласил Стокс. — Кофе? Чай? Устраивайтесь в этом кресле, оно самое удобное. Я звонил в Лондон. Эти британцы такие болтливые…

Она уселась, умиротворенно скрестив ноги и примостив сумочку на колени. Стокс с любопытством рассматривал этот объект, который, как и все сумочки Жаклин, был преувеличенных размеров и так набит, что внешне походил на свинью, находящуюся на последнем месяце беременности.

Стокс напялил очки на нос. Они придавали выражению его лица легкий налет интеллектуальности и увеличивали его глазки почти до нормального размера.

— Не могу высказать вам, как я был польщен, услышав ваше предложение, — заверил он Жаклин. — Я должен позвонить Крису и поблагодарить его за то, что он рекомендовал именно меня. Как мы будем обходиться без него, нашего славного малого! Он — блестящая звезда нашей профессии. Или, возможно, точнее будет сказать, что он — яркая планета на небесном своде, изливающая на всех нас свет своей честности.

— Я передам ему ваши слова.

— Вы тоже будете о нем скучать, я знаю. Но я уверен, что мы установим между нами взаимопонимание и сотрудничество, которое будет таким же прочным и, может быть, даже более… гм…

— Прибыльным, — предположила Жаклин.

— Точно, — улыбнулся Стокс. — Вы необыкновенно проницательная женщина, миссис Кирби. Нам ведь не надо бродить вокруг да около? Надеюсь, вы не будете возражать, если я запишу этот разговор?

— Вовсе нет. — Колени Жаклин начали неметь. Она положила сумочку на пол, открыла ее и вытащила бумажный носовой платок. Щелчок диктофона писательницы был заглушен ее манерным сморканием.

Большой опыт в подобного рода делах подсказывал ей, что не стоит приносить предпоследнюю жертву с целью завоевать расположение Стокса. У него хватало ума не примешивать к бизнесу флирт; в любом случае, его влекло к молоденьким медноволосым красоткам, объем груди которых превосходит объем их интеллекта. Жаклин не настолько серьезно рассматривала возможность принесения подобной жертвы, как и выплаты двадцатипятипроцентных комиссионных; но на какое-то время, когда они вели торг, она испугалась, что может согласиться и проглотить цифру почти абсурдную. Они остановились на пятнадцати процентах, что не было необычным.

— Великолепно, — радостно произнес Стокс. Он откинулся назад в кресле. — Над чем вы работаете в настоящий момент, моя дорогая Джеки? Вы не возражаете, если я буду называть вас Джеки?

— Нет.

— Гм…

— Никто не называет меня Джеки.

— О!

— Я подумываю написать роман о Древнем Египте, — сказала Жаклин. И это не было ложью; слово «подумываю» точно характеризовало состояние ее мыслей о Древнем Египте. — Но, конечно, мне бы хотелось услышать о том, есть ли у вас какие-либо предложения.

Ее взгляд, полный ясной искренности, не обманул Стокса, да он и не предназначался для этого. Никто не упоминал «Обнаженной во льду»; непонятно почему, но каждый из них хотел принудить противоположную сторону начать разговор на эту тему. Стокс сдался первым.

— По правде говоря, я планировал встретиться с Крисом и обговорить недавно возникший проект. Может быть, до вас уже дошли слухи о нем.

Отрицание было готово сорваться с губ Жаклин, когда неожиданный прилив отвращения к самой себе прорвал плотину ее молчания. Она устала играть в бессмысленные игры.

— Я слышала о нем, — бросила она отрывисто. — Больше всего на свете мне хотелось бы написать продолжение «Обнаженной». Не уверена, смогу ли я сделать это, но приложу все силы. Полагаю, что я не хуже других писателей, чьи имена упоминались в связи с этим проектом.

— Ваше имя было одним из первых, которые пришли мне на ум, — заверил ее Стокс. — Но, конечно, решение принимаю не я один. Мне необходимо посоветоваться с бедными наследниками Катлин — с ее матерью, сводным братом и сестрами. Существуют некие моменты, которые я не вправе пока предавать гласности, но могу сообщить вам, что мистер Сен-Джон Дарси дал понять, что он и другие члены семьи хотят обговорить приемлемые условия.

Жаклин удивленно вздернула брови.

— «Сенджон», то есть Сен-Джон? Неужели он в самом деле аристократ?

— Сомневаюсь, — отвечал Стокс. — Его зовут не Дарси, он взял это имя и оформил все по закону. Дарси сводный брат Катлин.

— Понимаю. — Жаклин подумала, что она и вправду поняла его. Только человек, не обладающий ни именем, ни положением в обществе, захочет связать себя со славой своей сестры, заработанной ее тяжелым трудом.

— Мать Катлин также изменила имя, — продолжал Стокс. — Она была замужем три раза, ты знаешь об этом. Отец Катлин был ее вторым мужем. Третьим… Ладно, давай не будем говорить плохо о мертвецах, скажу только, что у нее не было причины нежно вспоминать о нем.

— По крайней мере, это немного упрощает дело, — заметила Жаклин. — А как насчет детей от ее третьего брака? Их двое, не так ли, и обе — девочки?

— Так точно. У них сначала была фамилия отца, но одна из сестер сейчас замужем. Похоже, ты много знаешь об этой семье.

— И о книге. Я читала ее раз двенадцать или больше.

— Великолепно. Понимаешь, Жаклин… — Он сделал паузу. Не получив негативной реакции, он отважился продолжать: — Моя дорогая Жаклин, я должен избегать даже малейшей возможности конфликта интересов. Я был агентом Катлин, и ее наследники просили меня заняться доставшейся им недвижимостью. Если комиссия выберет кандидатуру из моих клиентов, то он или она будут представлены не мной персонально, а одним из моих помощников. Устроит ли это тебя?

— Думаю, что да. Все будет зависеть от того, кто этот помощник.

— Конечно. В твоем случае… — Стокс подумал или сделал вид, что подумал: — Это будет молодая женщина, с которой, по-моему, вы хорошо сработаетесь. Несмотря на возраст, она блестящий специалист; я уверен, что ее ждет великое будущее. Полагаю, я могу позвонить ей прямо сейчас, чтобы вы могли встретиться?

Не ожидая ответа, он нажал на кнопку. Дверь распахнулась так быстро, что у Жаклин не было ни малейших сомнений в том, что молодая женщина ждала вызова. Стокс был абсолютно уверен в успехе своего замысла.

Девушка оказалась не из породы милашек для развлечения. Ее обесцвеченные, почти серые волосы были стянуты в бесформенный узел на затылке. Будущий агент Жаклин словно сошла с потускневшей фотографии — бледные щеки и губы, серые глаза, почти невидимые белесые брови и ресницы. Платье цвета хаки, которое было на несколько размеров больше, чем нужно, безжизненно свисало с ее покатых плеч и развевалось вокруг лодыжек, когда она просеменила в комнату.