Барбара Вуд - Ночной поезд

Адриан Гартман открыл боковую дверь своего роскошного дома на Авенида дель Либертадор 3600 и вдохнул бодрящий утренний воздух. Он очень любил бегать, поддерживал себя в хорошей форме и соблюдал жесткий график, по которому начинал разминаться в одно и то же время, проверяя себя по секундомеру. Ему не терпелось поскорее начать пробежку.

– Боже мой, Ортега! – крикнул он своему телохранителю и слуге. – Куда ты запропастился?

Он встал на носки и поднял руки над головой, глубоко дыша. Какое чудесное утро! Где же Ортега? Он снова позвал телохранителя:

– Парень, нельзя ли поторопиться?

«Какое безобразие», – подумал Гартман. Десять лет назад Ортега был одним из лучших футболистов Аргентины. А теперь его приходилось буквально вытаскивать из постели, чтобы тот не опоздал на утренние пробежки своего работодателя, которому стукнуло шестьдесят четыре года.

Адриан Гартман продолжал разминаться. Он уже собирался приступить к пробежке, не дожидаясь телохранителя, однако террористы недавно похитили в Буэнос-Айресе несколько человек, а он был одним из самых богатых в Южной Америке производителей ювелирных изделий. Мысль о том, что его могут похитить, пришлась Гартману не по вкусу.

Наконец в дверях появился Ортега с кроссовками в руках. Он уселся на пороге, чтобы надеть их. Видя, что его телохранитель набрал лишний вес и с трудом справляется с кроссовками, Гартман потерял терпение. Он наклонился, застегнул молнии внизу тренировочных брюк и обратился к Ортеге.

– Я побежал обычным маршрутом через парк и вокруг озера. Пять километров.

Он взглянул на часы. Пять часов сорок пять минут утра. Нажав на кнопку секундомера, он побежал по извилистой подъездной дорожке в сторону Авенида дель Либертадор и свернул направо. Когда Ортега оказался у ворот подъезда к дому, Гартман уже оторвался от него метров на триста. Ортега прикрепил кобуру к плечу и втиснул в нее скорострельный пистолет девятого калибра, чтобы тот не болтался во время бега.

– Старый дурак, – пробормотал Ортега, понимая, что догонит Гартмана лишь в том случае, если побежит кратчайшим путем через парк. Однако он не решился на это, поскольку тогда потерял бы своего подопечного из виду.

В беге Гартмана чувствовалось определенное напряжение, свойственное нетерпеливым и лишенным эмоций людям.

Солнце озарило небо с востока, но все еще не выглядывало из-за горизонта. Гартман заметил, что на эвкалиптовых деревьях пробиваются новые листья. За все время проживания в Буэнос-Айресе он никак не мог свыкнуться с мыслью, что в октябре здесь стоит весна.

Свернув налево у Авенида Сармиенто, Гартман оказался в красивом зеленом парке 3 de Febrero.[1] В парке он чуть прибавил шаг и вдали, на берегу озера, увидел здание клуба, который недавно открылся снова после прихода военной хунты к власти. Его закрыли при режиме Перона вскоре после того, как сожгли жокей-клуб. Гартман с негодованием подумал: «Эти коммунисты, грязные ублюдки, чуть все не испортили».

Не прекращая бег, Гартман положил руку на шею и посмотрел на секундомер, проверяя пульс. Он считал в течение десяти секунд.

– Двадцать два, – пробормотал он и выдохнул. «Неплохо. Если умножить на шесть, то получится сто тридцать два удара в минуту» – подумал он, не останавливаясь. С таким отличным сердцем можно дожить и до ста лет. Вероятно, даже до ста пятидесяти, как некоторые русские крестьяне, о которых он слышал. Чепуха, секрет долголетия этих крестьян заключается в том, что они считают один прожитый год за два!

Добежав до Авенида Инфанта Исабель, Гартман свернул налево, на грунтовую дорожку, которая вела вглубь парка. Он оглянулся на Авенида Сармиенто и заметил Ортегу, отстававшего от него на добрых триста метров. Тот бежал, пыхтя и размахивая руками, и напоминал пузатый паровоз, с трудом взбирающийся на подъем.

Солнце выглянуло из-за горизонта и зажгло небо, обещая жаркий не по сезону день. Приближаясь к озеру, Гартман оглядел парк и остался доволен – в нем почти никого не было. Он заметил только еще одного человека, мужчину, бегавшего вместе с собакой, да и то по другому берегу озера и в противоположном направлении. На дороге не было машин, если не считать одной, стоявшей на той стороне Авенида дель Либертадор, то есть за пределами парка, да и в той, видно, никого не было. Добежав до озера, он повернул направо, быстро взглянул на дорожный знак и продолжил бег по Авенида Инфанта Исабель в том же темпе вдоль берега озера.

Человек с собакой обогнул озеро и выбежал на Авенида Инфанта Исабель, от Ортеги его отделяли примерно триста метров.

Собака, крупный доберман-пинчер, бежала рядом с хозяином, натягивая поводок, и время от времени тащила мужчину вперед.

– Спокойно, Драм, – тихо скомандовал мужчина, натягивая поводок. – Не нервничай, мальчик.

Теперь начинался участок дороги, густо обрамленный эвкалиптовыми деревьями и на другом конце озера уходящий в сторону. Когда Гартман достиг поворота, мужчина с собакой отставал от него метров на пятьдесят. Направо от Гартмана был Hipodromo del Palermo.[2] Он видел, что коней уже вывели на утреннюю разминку. Стояла такая тишина, что слышен был цокот копыт коней, совершавших первый круг.

На повороте мужчина с собакой оглянулся. Ортеги не было видно. Подняв руку над головой, словно подавая кому-то сигнал, но не сбиваясь с ритма, он отстегнул поводок.

– Драм, взять его!

Доберман отпрыгнул от хозяина и пустился вдогонку за Гартманом. Как только хозяин отпустил собаку, машина, стоявшая на Авенида дель Либертадор тронулась с. места и направилась к входу в парк. Скрипнув колесами, она резко свернула направо.

Гартман услышал топот пса на тротуаре, но в то мгновение не отличил его от приглушенного цокота конских копыт.

Однако когда он сообразил, в чем дело, было поздно. Собака уже набрала предельную скорость и, оторвавшись от земли, налетела на Гартмана точно на уровне плеч и в то же мгновение защелкнула массивные челюсти на его шее.

От ужасного наскока собаки и поступательного движения Гартман полетел вперед и распластался на земле, причем одна сторона его лица врезалась в покрытую тонким слоем гравия дорогу.

Мужчина уже подбежал к лежавшему на земле Гартману. В правой руке он держал «магнум» 0,357 калибра и резко приказал собаке:

– Держи его, Драм, держи.

Лежа под доберманом, Адриан Гартман скорее испытывал злость, нежели страх, и гневно сказал:

– Уберите этого пса, пока он меня не загрыз!

Но в следующую долю секунды до него дошло, что все это произошло не случайно, ведь незнакомый мужчина отдал собаке приказ.

К этому моменту машина находилась у поворота, метрах в семидесяти пяти от того места, где лежал Гартман.

Ортега, продолжавший бежать, оказался застигнутым врасплох, застыл и быстрым отработанным движением достал оружие. Тяжело дыша, Ортега точно прицелился и нажал курок, но тут мужчина, находящийся в машине, два раза выстрелил из винтовки ему прямо в грудь и сразил наповал.

Когда раздался выстрел из винтовки, собака отпустила Гартмана и в это мгновение он выхватил короткоствольный револьвер 0,38 калибра, покоившийся в его кобуре на поясе. Он отчаянно стрелял по двум мужчинам, бежавшим к нему, и в колено хозяину собаки. Мужчина с винтовкой тут же бросился к Гартману и выстрелил ему прямо в голову. Земля окрасилась в красно-серый цвет.

Быстро оглядев парк, трое мужчин бросились к машине, раненый держался за колено, остальные помогали ему передвигаться. Они сели в машину, доберман забрался последним. Не успела дверца закрыться, как машина рванула с места и начала удаляться от парка.

– Вот, возьми! – Мужчина с винтовкой достал из-под сиденья тряпку и протянул ее раненому. – Перевяжи вот этим. До врача мы не скоро доберемся.

– Парень, ты все испортил! – сказал другой мужчина, хватая тряпку. – Зачем ты убил его? Ведь можно было просто ранить!

Мужчина с винтовкой вытер рукой пот со лба. Мимо мелькал утренний Буэнос-Айрес, все еще спавший, мирный.

– Не мог же я просто стоять. Выстрели он еще раз, и один из нас был бы мертвым. Взглянем на это следующим образом. Мы всех избавили от судебного процесса. Черт, ведь через шесть месяцев его все равно казнили бы.

– Да, – проворчал другой, старательно перевязывая ногу свого друга. – Только теперь нам нечего показать миру. А мы должны были показать, какой свиньей был этот тип. Нам нужна широкая гласность.

– По крайней мере, – хрипло заговорил мужчина за рулем, – полиция, вероятнее всего, заподозрит, что левые совершили теракт. Гартман был консерватором. Так что мы вне подозрений.

– И какой с этого толк?

Вопрос остался без ответа. Машина приближалась к цели и, скрипнув тормозами, остановилась у бетонированной площадки Aeroparque Ciudad de Buenos Aires.[3] Трое мужчин вышли из машины и устремились к ожидавшему их грузовому самолету DC-3. Пропустив собаку вперед, они поднялись по трапу. Когда дверь закрылась, самолет вырулил с бетонированной площадки и побежал по взлетной полосе.

Прежде чем войти в свой кабинет и осмотреть последнего пациента, доктор Джон Сухов задержался у окна своей маленькой лаборатории и взглянул на улицу. Близился вечер, стояла такая отличная погода, что было грешно торчать в здании, когда светит солнце и в Центральном парке играют дети. Слишком хорошо для октября: деревья все еще были зелеными, день теплым. Похоже, Нью-Йорк наслаждался затянувшимся летом.