Анна Тодд - Никак не меньше

Она кивает и просится снова на ручки. Я что‑то взвешиваю в голове и, вздохнув, раскрываю объятия.

В номере тихо. Дакота спит. Комнату освещает лишь монитор включенного лэптопа. Я держу его на коленях. Сегодня мы подписали документы на кремацию Дейла. Похороны ей устраивать не хотелось, и лично мне это вполне понятно.

Уже четыре утра. В который раз проверяю телефон. От Норы нет ни звонков, ни сообщений.

Я должен был сразу понять, что она решила уйти. По неспешным движениям ее бедер и по тому, как она ласково целовала меня в лоб, пока я кончал. Мне не хватает ее тепла, ее смеха. Кажется, что с момента последней встречи прошло уже несколько месяцев, а не дней.

Жму на иконку Фейсбука. Знаю, попахивает мазохизмом, да и вряд ли увижу там что‑нибудь новое. Вбиваю в строку поиска имя сестрицы. Прокручиваю до той фотки на пляже, где Нора в желтом купальнике цвета солнышка с мужчиной, обнимающим ее за талию. Был бы он здоров, он бы остался с ней?

Я здоров. Но способен ли я остаться с ней?

Почему вообще в этой жизни приходится выбирать – то или это? Почему нельзя все и сразу? Может, я хочу обнимать ее днем и любить по ночам? Бросил взгляд на Дакоту. Может быть, она сохнет по мне так же, как я сохну по Норе?

И вообще, это как‑то нечестно. У Дакоты – большое горе, и я вроде бы тут, чтобы ее поддержать, а сам сижу и пускаю слюни по Норе.

Вновь взглянул на экран. Коснулся курсором лица Норы… Опа! Всплыло ее имя. Настоящее имя. Щелкаю ссылку, и открывается профиль, до которого прежде я добраться не мог. Как видно, она перед этим закрыла мне доступ. Не знаю, грустить или радоваться, что она больше не видит смысла что‑то от меня скрывать.

Постов тут не густо – пара случайных гороскопов, несколько ссылок от друзей, рецепты.

– Она есть в Инстаграме.

Я вздрогнул от неожиданности.

– Что?

Мне стыдно, лицо заливается каской.

– У нее профиль в Инстаграме.

Чуть‑чуть повозившись во тьме, Дакота тянет руку ко мне через проход меж кроватей. В руке – сотовый телефон. На экране – куча квадратных картинок. Это профиль. В углу – имя «Нора» и рядышком «Х».

Отрываю взгляд от экрана – Дакота опять отвернулась к стене. Из тактичности или обиделась. Включаю телик, заглушаю звук – пусть создает видимость, что я чем‑то другим занимаюсь, а сам полистаю картинки.

Еда, повсюду еда на весь экран. Аппетитные макароны пастельных оттенков, изобилие печенья с цветными крошками. При виде торта с фиолетовыми цветами сердце екает. Вот Тесса с Норой стоят в обнимку, у каждой – по пятнышку розовой глазури на носу. Тесса вытянула руку, она снимает. Я засмеялся. Тесса, полный профан по части гаджетов, и подсела на селфи?

Попадается и мое лицо, много раз. Вот мы стоим перед входом в «Джульетту», вот я озадаченно вглядываюсь в меню. Несколько беспристрастных кадров, когда я на кухне, и даже есть фотка с Хардином с подписью «Свет и тьма». Хардин весь в черном, смотрит понуро. Мы куда‑то идем, я повернулся к нему и лыблюсь, как последний дебил. Непривычно смотрится, хотя кадр сам по себе вышел очень удачный, как и все остальные. Надписи поэтичные и все время с подтекстом. Под какими‑то кадрами – просто решетка с номером, под другими – абзац о том, какое щемящее чувство возникает, когда видишь улыбку новорожденного малыша. Там есть фотография, где у Норы чуть более светлые волосы и контрастный макияж. На ней обтягивающее платье, и кажется, что оно не из ткани, а попросту нарисовано на коже или сшито специально, чтобы обольстительно подчеркнуть все закутки ее пышного тела. Рядом стоит коктейль на барной стойке. Нора поднесла к губам полоску белой бумаги, где написано: «Я вижу свет, что движется ко мне, и всеми силами тебя я отстою» .

Куча картинок сестрицы с большим круглым брюхом. Царственная красавица при параде. Пару раз натыкаюсь на собственное лицо, и сердце неистово заходится. Грусть и тоска. Я зол, я в отчаянии, мне ее не хватает. Короче, не знаю теперь, что и думать.

Еще две моих фотки. Я стою, глядя в сторону от объектива, а на фоне все залито солнечным светом. Кадры практически одинаковые. Правда, подписи к ним разные. Для первой позаимствованы слова из знакомого мне коктейля с любовным предсказанием. Помню тот вечер, когда я узнал, что Дакота и Нора – соседки по съемной квартире. Ночь начиналась с надежд, а принесла разочарование. Тот момент во всех подробностях снова восстает в памяти.

Да, я видел, что она без конца что‑то фотографирует, но не придавал этому особенного значения. Тесса, как только открыла для себя продукцию Apple, вообще из телефона не вылезает. Я и то часто выхожу в интернет через телефон: проверяю задолженности, заглядываю в рабочий график. Да в сети всегда есть чем заняться.

А я‑то все это время ломал голову – либо ее нет на Фейсбуке, либо она соврала и скрывает от меня подробности своей личной жизни. И вот передо мною полнейший отчет. Здесь даже Дакота пару раз появляется. Они с Норой сидят на полу, скрестив по‑турецки ноги, между ними – настольная игра, рядышком бутылка вина. Заметив розовый телефон, я вспоминаю, как мы резались в ту же игру с Дакотой и Картером, когда были совсем мелкими. Обычно играли мы с Картером, а Дакота возилась на кухне. Отец похрапывал на диване, а то и вовсе где‑то шлялся.

Надо бы переключиться. Не хочу зависать в том периоде. Мы пережили с ней потерю, и эта потеря, как черная дыра, высасывает воздух в любом помещении, где мы окажемся вместе.

Дакота не выставляет тоску напоказ. Она возится на кровати, поправляет футболку, и ясно, что ей не спится. Она понимает, что я все просек и тоже не сплю. И еще она знает, что я знаю про то, что она это знает, ну и до бесконечности.

Хоть разок побуду эгоистом и не стану сейчас ее утешать, а попросту полазаю в телефоне. Под второй фотографией тоже есть подпись. «Ты жаждешь зимы, а я жажду лета. Но, милый, это две вещи несовместные ».

По спине пробежал холодок. Щелчком выключаю экран и бросаю телефон на кровать Дакоты.

В темноте вдруг послышался голос, прерывая невыносимое молчание.

– Лэндон?

– Что?

Дакота не спешит поворачиваться. Так, лежа ко мне спиной, она робко спрашивает:

– Ты ее любишь?

Ненадолго задумываюсь над ответом. Прикидываю, как она может отреагировать.

– Ну да. Наверное.

С кровати доносится вздох.

– Когда ты успел меня разлюбить?

Господи, что тут ответишь? И есть ли он, этот ответ? Я даже не уверен, что полностью ее разлюбил. Окидываю Дакоту взглядом, и вспоминается, каково это было – обнимать ее во сне. Главное – время четыре утра, а я только что признался девушке, что люблю другую… Ну неужели надо затевать подобные разговоры?

С другой стороны, не вечно же прятаться.

– Ты знаешь, мне кажется, что я тебя так и не разлюбил.

– Прекрати врать.

Говорит она жестко, по‑прежнему лежа лицом к стене. Так запросто не ответишь, нужно подумать. Я устал, не хочу выяснять отношения, просто надо как‑то ей объяснить, что она выпала из моей жизни на целых полгода. Полгода – немало. А теперь, в темном номере на две кровати, этот срок кажется бесконечным. Дакота почти не изменилась и пахнет так же, хотя ее хрупкое тельце превратилось в поджарое, атлетическое. Она сгоняет с себя семь потов и выглядит бесподобно. Нелепо их даже сравнивать, Нору с Дакотой, они совершенно разные, однако обе прекрасны, и ни одна из них не превосходит другую. Вся разница в чем‑то другом. Глубоко внутри. Это – энергия, и контакт, и то, чего ждешь при общении с человеком.

Что‑то мне этот анализ не нравится. Смахивает на анкету для сайта знакомств.

Молчу. Может, Дакота сама спровоцирует разговор и прервет затянувшееся молчание? Она неподвижно лежит, отвернувшись к стене, и старенькому телику не под силу рассеять вампирский полумрак. По пути к парковке под ногами я заметил использованный шприц. В пору моего детства жить тут было не настолько хреново. Милый славный городок, у меня осталась о нем куча положительных воспоминаний. Наркомания зацвела буйным цветом уже позже, когда здесь загнулась экономика. Люди получают гроши, вот и глушат тоску кто во что горазд.

Качаю головой, хотя и знаю, что Дакота не видит.

– Я не вру. Мне нет смысла тебя обманывать.

Дакота стрелой взметнулась с кровати. Розово‑карамельная футболка – как мазок в темноте. В крошечном телевизоре крутят старые выпуски шоу Мори Повича. Надеюсь, такое уже никто и не смотрит. Маме он очень нравился; помню, сижу за домашкой, а по телику все орут и орут: «Ты не отец!»

– Да? Уверен? Что‑то мне кажется, что ты врешь. Мы вернулись в свой город проведать умирающего отца, а ты даже слова не проронил.

В четырех стенах повисает молчание, и лишь женщина в телике радостно скачет и, тыча пальцем в лицо своему бывшему, орет что‑то совсем неуместное.

– У вас с ней что‑то было? – спрашивает Дакота и добавляет, не дождавшись ответа: – Мне надо знать.

Нет, серьезно, она, типа, будет меня обвинять во всех смертных грехах, а я должен покорно со всем соглашаться? Или избрать жесткий путь и сказать ей, что все это – ребячество? Пора бы уже повзрослеть.

Собравшись с силами, натягиваю фигуральный бронежилет и ступаю на поле брани.

– То есть вот до чего мы дошли? – Я придвигаюсь к кровати и сажусь, выпрямив спину. Если Дакота подойдет, то коснется моих коленей. – Мы что теперь, как чужие? Будем устраивать сцены ревности, придираться по мелочам? Или можно все‑таки вести себя как взрослые люди, которые вместе полжизни прошли?