— Не драматизируй, Элинор. Ты выбрала свой путь в жизни, я — свой. И мы оба довольны.

Леди Элинор безнадежно махнула рукой.

— Так ты не будешь слушать меня?

— Нет, Элинор.

— И не позволишь мне забрать Равеллу? Себастьян, ты можешь быть каким хочешь, но ты не должен наказывать бедную осиротевшую девочку.

Герцог протянул руку и позвонил.

— Прости меня, Элинор, но я устал от этого разговора. Я уверен, что твое предложение сделано из лучших побуждений насколько это тебя касается. Я обдумаю его.

Глаза леди Элинор посветлели.

— Ты обещаешь?

— Обещаю, моя дорогая, что я очень внимательно обдумаю его. Но дальше этого я не пойду.

— О, спасибо, Себастьян. Я надеюсь на твой здравый смысл.

Леди Элинор положила руку на руку брата, но он смотрел поверх ее головы на лакея, ожидающего указаний.

— Карету ее милости и пошлите в офис мистера Хоторна сказать, что я немедленно хочу его видеть.

— Хорошо, ваша светлость.

Через несколько минут герцог усадил сестру в карету.

— Пожалуйста, Себастьян, помни, о чем я просила тебя, — умоляла она.

Он ответил поклоном и пошел в дом раньше, чем карета тронулась с места.

— Скажите капитану Карлиону, что я хочу поговорить с ним, — сказал он дворецкому.

— Хорошо, ваша светлость.

— Если приедет сэр Джордж Ренхолд, меня нет дома.

— Хорошо, ваша светлость.

Герцог отправился в библиотеку. Это была прекрасная комната, обставленная с утонченным вкусом, с окнами, выходящими в сад, расположенный за домом. Собака поднялась со своего места, радостно приветствуя хозяина, но тот, казалось, был слишком занят.

Вскоре дверь открылась, и вошел капитан Хью Карлион, дальний родственник, служивший у герцога секретарем и библиотекарем. Он часто говорил, что эта работа — акт милосердия, который он принял, потому что не мог найти никакой другой работы.

Хью Карлион был ранен в битве при Ватерлоо. Когда-то он был очень привлекательным молодым человеком, но каждый, кто впервые видел его теперь, не мог сдержать восклицания ужаса, а потом испытывал глубокую жалость.

Хью Карлион потерял глаз, а пуля из мушкета попала ему в челюсть, оставив шрамы на одной стороне лица. Левая рука его была ампутирована, потому что после сражения раньше, чем он попал к хирургу, у него началась гангрена.

Но его душевные страдания были даже больше физических. Несправедливость судьбы заставила его погрузиться в себя и сделала болезненно застенчивым. Он прятался в доме Мелкомба, был доволен своей работой и хотел только, чтобы мир забыл о нем. Он был единственным человеком, которого герцог терпел рядом с собой, хотя Хью Карлион никогда не мог этого понять. Он был безмерно благодарен своему кузену и часто оказывался ему полезен.

— Ты хотел видеть меня, Себастьян? — спросил он, медленно входя в комнату.

Он очень не любил, когда его вызывали из занимаемых им комнат, постоянно боясь встретить в других частях дома кого-нибудь из друзей или знакомых герцога.

— Да, Хью, я хотел поговорить с тобой, — подтвердил герцог.

— О Равелле Шейн, я думаю?

— Как ты догадался?

— Представляю, что весь Лондон говорит об этой истории.

— Да! Элинор была здесь.

— Элинор? Я думал, что, как и остальным родственницам, ей запрещено бывать в твоем доме?

— Да, но она приехала, чтобы сказать мне, что Джордж собирается посетить меня с просьбой, нет с приказом передать девочку ему, чтобы ее воспитали прилично и благопристойно.

— Это решает проблему.

— Да?

— Конечно! Я думал, кому ты можешь послать ее.

— Ты тоже считаешь, что я неподходящий опекун для молодой невинной девушки?

— Ты же не хочешь, чтобы я ответил на этот вопрос.

— Все это внезапное волнение потому, что неизвестная сирота получила состояние.

— Я бы сказал тебе это месяцы назад, если бы знал о ней, — ответил Хью. — Но странно, Себастьян, что ты умолчал о своем опекунстве. Это было, когда у меня началась лихорадка и я не мог заниматься твоей корреспонденцией.

— Ах вот почему! Я забыл об этом. Так что эта новость — сюрприз для тебя?

— Большой сюрприз! Я помню Патрика Шейна. Он был человек небольшого ума, но все любили его. Однако я думал, что его жена проследит, чтобы завещание было приличным.

— К сожалению, она умерла на пять лет раньше его.

— Тогда понятно! Но, Себастьян, если Элинор заберет ребенка, нам не надо будет ломать голову.

— Я не очень беспокоюсь о моей голове, — холодно заметил герцог, — но в то же время и не намерен поощрять жадность Джорджа. Для него будет страшным потрясением получить так много денег. Я не могу вынести его корыстный интерес к моей… подопечной. Девочка получит убежище в его доме только через мой труп.

— Но, Себастьян, где же выход?

Герцог пожал плечами:

— Без сомнения, что-нибудь придумаем.

Он подошел к окну и стоял, глядя вдаль. Некоторое время Хью смотрел на него, потом сообщил:

— Днем заезжала маркиза де Ивел. У нее было письмо для тебя, но она не оставила его. И когда Баскомб сказал, что ты в клубе, она уехала.

— Она привезла письмо в клуб, — сказал герцог.

— В клуб? Сама? — воскликнул Хью. — Она сошла с ума!

— Нет, она просто назойлива и очень скучна.

Тон герцога был суровым.

Хью Карлион вздохнул.

— Так ты с ней покончил! Бедняжка тяжело перенесет это. Я помню, как она впервые приехала в Лондон. Она была очень красива.

— Так много красивых женщин!

— И их красота не удерживает тебя?

— Нет, — ответил герцог. — Это странно, насколько красота может разочаровывать, каким пресыщенным можно стать даже при совершенстве.

— Себастьян, когда ты перестанешь быть таким циничным?

Герцог отвернулся от окна.

— Ты тоже собираешься читать мне мораль? Я уже выслушал ее от Элинор. Она сказала, что я выгляжу пятидесятилетним, старым и испорченным. Теперь ты скажешь, что она говорила правду?

— Мне не важно, как ты выглядишь, — ответил Хью. — Меня больше беспокоят твои мозги. Что случилось, Себастьян?

— А что-нибудь не так?

— Ты знаешь! Тебе все надоело. Мир у твоих ног. У тебя есть положение, деньги и Линке — самое замечательное поместье в Англии, но я не знаю человека, который бы меньше радовался жизни, чем ты. Что до женщин…

Хью замолчал.

— Ты говоришь… — Герцог подсказал опасно сладким голосом.

— Ладно, буду откровенным. Женщины любят тебя, но ты их, кажется, ненавидишь.

— Иногда, Хью, ты удивительно проницателен.

— Так ты их ненавидишь! Я подозревал это.

Рот герцога сжался, стальные серые глаза под тяжелыми веками блеснули, но он ничего не сказал.

— Это секрет? — спросил Хью. — Этим и объясняется твоя жестокость, твой почти свирепый восторг, когда ты причиняешь боль тем, кто тебя любит?

— Любовь, мой дорогой Хью… Что ты имеешь в виду, говоря о любви?

— Ты можешь ответить на этот вопрос лучше, чем кто-либо другой, Себастьян. Что еще женщины, молодые или старые, предлагают тебе?

— Так ты называешь это любовью! Бедный Хью, ты все еще предаешься романтическим мечтам юности. То, что женщины дают мне и чего хотят от меня, совсем не любовь.

— А что же тогда? — с вызовом спросил Хью Карлион.

— Должен ли я быть грубым? — спросил герцог. — Это вожделение, жадное желание обладания, голод плоти, маскируемый красивыми словами и лживыми губами. Это правда! Тебя это шокирует?

На какое-то мгновение Хью показалось, что на лице его светлости промелькнуло странное выражение печали, сожаления, но это могло быть просто игрой уходящего света.

Хью Карлион вздохнул.

— Себастьян, я живу здесь с тобой уже семь лет, но ты для меня по-прежнему загадка, такой же незнакомец, каким был семь лет назад. Мы родственники, но я знаю о тебе меньше, чем о последнем лакее в твоем доме. Почему ты так себя ведешь? О чем ты думаешь? Какие чувства скрываются за твоим показным цинизмом и резкостью? Вот что я хотел бы знать!

Герцог улыбнулся:

— Ты слишком многого хочешь, Хью. Я предпочитаю хранить свои секреты.

Карлион хотел задать еще один вопрос, но дверь открылась.

— Мистер Хоторн, — объявил дворецкий, и адвокат вошел в комнату.

Это был пожилой человек, старательно изображающий жизнерадостность, опровергаемую резкими линиями его узкого лица. Его поклон был смиренным, голос умоляюще-почтительным.

— Покорный слуга вашей светлости.

— Добрый вечер, Хоторн. Мне нужны кое-какие сведения.

— Наберусь смелости угадать, что сведения касаются мисс Равеллы Шейн? — спросил адвокат с улыбкой, искривившей его тонкие губы.

— Благодаря чему вы столь уверены, что мой вопрос касается моей подопечной?

Адвокат положил свой портфель на стол.

— Все потому, ваша светлость, что за последние несколько часов многие интересовались этой счастливой молодой леди.

— Кто?

Голос герцога был резок. Адвокат выглядел смущенным.

— Я надеюсь, ваша светлость не сердится, что я упомянул их?

— Я задал вопрос, Хоторн. Кто интересовался мисс Равеллой Шейн?

— Сэр Джордж Ренхолд заехал ко мне днем, ваша светлость.

— Жадность!

Слово удивило адвоката.

— Прошу прощения, — пробормотал он.

— Продолжайте, — приказал герцог. — Кто еще?

— С полчаса назад, — запинаясь, проговорил адвокат, — спрашивал лорд Брора. Его сопровождал другой джентльмен.

— Любопытно! Кто еще?

— Как раз когда я торопился к вашей светлости, приехал лорд Роксхэм.

— Правда? А почему он приехал к вам? У него есть собственные адвокаты.