Но, очевидно, они ошибались, и сейчас сэр Руперт решил, что незамедлительно отправится в замок Рот. Хотя имение Толмэдж граничило с владениями Рот, вряд ли его возвращение в свой дом могло вызвать подозрения.

Как только он окажется там, ему нужно изобрести убедительный предлог, чтобы немедленно увидеться с леди Клементиной. Если отправиться в путь сегодня же вечером, то еще до завтрака он прибудет в свой родовой замок.

Сэр Руперт вошел в свой дом на Баркли-сквер, вручил плащ, шляпу и трость дворецкому и спокойным холодным тоном приказал немедленно приготовить экипаж.

— Сегодня вечером во дворце я слышал от старого друга семьи, что здоровье моей бабушки оставляет желать лучшего. Полагаю, она запретила сообщать об этом, чтобы не отрывать меня от дел в палате общин, но я, естественно, сейчас же отправлюсь в поместье, — неторопливо добавил он.

— Разумеется, сэр Руперт, — ответил дворецкий. — Могу ли я осмелиться, сэр, выразить надежду, что тревога окажется ложной и вы увидите ее милость в добром здравии?

— Хотелось бы и мне на это надеяться, — сказал сэр Руперт и прошел в библиотеку.

Он подумал, что подобное объяснение его отъезда заставит замолчать тех, кто станет любопытствовать, куда это он отправился. Пройдя к столу, сэр Руперт налил себе вина. Мысль о вынужденной женитьбе не оставляла его. Интересно, где найти такую юную особу? Несмотря на свой весьма обширный опыт общения с красивыми женщинами, сэр Руперт знал не слишком много молодых девушек, из числа которых мог бы выбрать себе невесту. Может быть, Клементина поможет ему найти кого-нибудь, конечно, если у нее хватит ума воздержаться от ревности и она не посоветует проигнорировать повеление королевы. Но нет, Клементина знала не хуже него, что было поставлено на карту: пост министра иностранных дел в тридцать три года! Можно было вспомнить только Питта, который стал канцлером казначейства, когда был на десять лет моложе.

Сэр Руперт взял бокал и сделал глоток вина. Он уже хотел выйти из комнаты, когда ему на глаза попались карточки с приглашениями, разложенные на каминной полке под большим зеркалом. Их было несколько дюжин, но одна из них — большая белая карточка — привлекла его внимание.

«Граф и графиня Кардон, — прочитал он, — 16 июля в 3 часа пополудни, в Роуэнфилд-Мэнор, Роуэн».

Сэр Руперт некоторое время рассматривал карточку.

— Завтра в три часа, — произнес он вслух. — Клементина тоже будет там.

Да, леди Клементина Толмэдж будет там, как и большая часть представителей знатных семей графства. Ему легко удастся в открытую встретиться с ней в самой непринужденной обстановке. Сэр Руперт Рот вышел из библиотеки, держа приглашение в руке.


Подъездная дорога к Роуэнфилд-Мэнор была запружена экипажами всех видов и размеров.

Нерина Грей выглянула из забрызганного грязью окна экипажа, который она наняла на вокзале. У нее перехватило дыхание при виде роскошных карет. Она забилась в затхлый угол старого кеба, и на ее лице отразилось смятение. Она совсем забыла, что в этот день должен был состояться прием на открытом воздухе. Более неподходящий день для возвращения в Роуэнфилд-Мэнор выбрать было трудно.

К вечеру все будут усталыми и раздраженными. Ее неожиданный приезд в любом случае не мог никого обрадовать, но сегодня — это была просто катастрофа! Девушка поднялась, открыла крошечное окошко и обратилась к кучеру:

— Высадите меня, пожалуйста, у черного входа.

Возница приложил к уху грязные опухшие пальцы.

— Вы сказали, у черного входа? Хорошо, мисс.

Нерина опустилась на сиденье.

— Я ничего не могла поделать, я должна была уехать. У меня не было другого выхода. — Нерина произнесла это вслух и немного приободрилась.

Когда она вернулась домой в прошлый раз, тетя рассердилась, но Нерина не боялась свою тетушку Энн. Дрожать от страха ее заставлял дядя Герберт. Девушка заранее представляла себе его издевательский тон, который срывался на крик, как только она пыталась что-нибудь объяснить! Она боялась, что он снова будет перебивать ее, отметая все доводы, высмеивая ее страхи и повторяя, что она должна зарабатывать себе на жизнь и чем скорее она оставит свои капризы, тем лучше.

Нерина вспомнила, как в прошлый раз была вынуждена прямо сказать ему, почему оставила место гувернантки двух детей некоего пожилого вдовца. Вспомнила, как дядя настаивал, чтобы она во всех подробностях описала ему приставания своего работодателя. И когда, сгорая от стыда и унижения, она наконец умолкла, лорд Кардон презрительно рассмеялся и заявил, что все ее россказни — не что иное, как плод воспаленного воображения.

На этот раз будет еще хуже. И хотя Нерина и намеревалась сообщить ему минимум подробностей, она знала, что лорд Кардон сумеет вытянуть из нее признания, которых ей вовсе не хотелось делать. Она знала — знала еще с самого детства, — что он испытывает какое-то непристойное удовольствие, унижая ее. Он ненавидел ее еще с тех пор, когда она подросла настолько, чтобы уклоняться от его далеко не отеческих поцелуев перед сном. Ненавидел после того, как Нерина, рыдая, выбежала из его библиотеки одним дождливым субботним вечером. Ненавидел с тех пор, как она выросла и он больше не мог бить ее, потому что это вызывало у него садистское наслаждение.

И все же он был ее опекуном и единственным родственником. Иногда Нерина и сама не могла решить, что лучше: выносить унижения и страдать в чужих домах, где она работала гувернанткой, или вернуться в дом дяди.

Уезжая в последний раз из Роуэнфилд-Мэнор, она поклялась себе, что не вернется, что бы ей ни пришлось пережить. И вот спустя три месяца она все же вернулась. Было невозможно, совершенно невозможно оставаться в одном доме с маркизом Дроксборо. Она вспомнила его жестокие, бесстыдные глаза, которые впивались в ее лицо, руки, которые тянулись к ней, язык, которым он поминутно облизывал тонкие губы. Ей казалось, что в целом мире нет человека порочнее маркиза. Нерина выдержала целых три месяца, но наступил момент, когда она поняла, что жить так дальше невозможно.

Несколько недель девушка провела без сна, потому что боялась уснуть, Днем, во время уроков, она со страхом прислушивалась к тихим шагам за дверью классной комнаты. Не в силах это вынести, Нерина решила, что лучше вызвать гнев дяди Герберта, чем подвергнуться поруганию в доме маркиза.

За окном проехал еще один экипаж, на этот раз открытая «виктория». Нерина мельком увидела милое личико, украшенную розами шляпку, кружевной зонтик, тоже украшенный бутонами роз.

Нерина невольно взглянула на свое платье. В поезде оно помялось и запачкалось. Нерина была в дороге с самого рассвета и понимала, что выглядит растрепанной и неряшливой.

Полинявшее ярко-голубое платье устаревшего фасона совсем не шло ей, и Нерина знала об этом, но она всегда донашивала одежду своей кузины Элизабет. У леди Элизабет Грей были светлые волосы и голубые глаза, и ей невероятно шли небесно-голубой и розовый тона. В таких платьях Элизабет выглядела очаровательно, а Нерина — ужасно.

Кузины были приблизительно одного роста, но на этом их сходство заканчивалось. Нерина унаследовала огненно-рыжие волосы и загадочные зеленые глаза своей матери, признанной красавицы. Их сочетание да еще молочно-белая кожа заставили в свое время младшего брата графа Кардона, не имевшего ни гроша в кармане, тогда еще студента Оксфорда, убежать с рыжеволосой певицей.

Гнев и негодование семьи ни на йоту не уменьшили их счастья, но когда родители Нерины утонули, катаясь на яхте вдоль побережья Девона одиннадцать лет спустя, все сказали, что давно ожидали чего-нибудь подобного.

Нерину привезли в Роуэнфилд-Мэнор, чтобы она воспитывалась вместе со своей двоюродной сестрой Элизабет. Они были ровесницами. Но впоследствии Нерина узнала, что лорд Кардон презирал своего младшего брата, и его невыносимо раздражало любое напоминание о нем.

Возможно, он завидовал его счастью; возможно, его грызла какая-нибудь давняя обида. Нерине не суждено было узнать правду. Когда девушка подросла, она иногда подозревала, что ее мать отвергла ухаживания дяди, и, наказывая Нерину, он, возможно, мстил за то унижение, которое когда-то испытал.

Но какова бы ни была причина, с того самого момента, как она приехала в Роуэнфилд-Мэнор, ее заставляли чувствовать себя виноватой в том, что она вообще живет на белом свете. Все, что она делала, порицалось, ей почти никогда не удавалось сделать что-либо правильно. А став старше, Нерина стала подозревать, что дядя Герберт испытывает к ней какой-то нездоровый, жуткий интерес. Она старалась избегать его, а он безжалостно наказывал ее за это.

— Будьте добры, поставьте мой сундучок во дворе, — попросила Нерина возницу. — Я заберу его позже.

Поблизости никого не было, вдалеке слышались оживленные голоса, играла музыка. Нерина поспешно взбежала на третий этаж и подошла к большой спальне с низким потолком, которую она когда-то делила со своей кузиной Элизабет.

Комната была пуста, но вещи Элизабет в беспорядке лежали на кровати и на туалетном столике.

Это было совсем не похоже на Элизабет. Она не была неаккуратной, все это совершенно не в ее духе, нахмурившись, подумала Нерина.

Нерина сняла шляпку. Волосы тяжелыми локонами упали по обеим сторонам лица; казалось, они светились, словно пронизанные солнцем. Темные изогнутые ресницы обрамляли зеленые глаза, но Нерина вовсе не находила в них ничего красивого.

Умывшись, Нерина переоделась в чистое муслиновое платье кузины и почувствовала себя спокойнее и смелее.

Она решила спуститься вниз и объявить о своем приезде в присутствии гостей. Пусть дядя испытает первый шок, увидев ее при чужих людях. Может, потом ей будет легче объяснять ему причину своего возвращения.

Медленно Нерина прошла по коридору к главной лестнице. Спустившись на второй этаж, она услышала, как к центральному входу подъехал еще один экипаж, и через несколько секунд увидела, как в холл вошел какой-то мужчина. Незнакомец был высок и смугл, а когда он снял свой сверкающий цилиндр и стали видны его волосы цвета воронова крыла, Нерина подумала, что ей еще ни разу не приходилось видеть столь импозантного мужчину.