Оливия Дрейк - Невеста для злодея

– Ему в любом случае следовало вернуться в Англию. – Мадди попыталась взглянуть на события с положительной точки зрения. – И теперь он должен остаться. Я так и сказала ему, но он отказывается меня слушать.

– Ну-ну, успокойся, милая. Не нужно нервничать. Твоей вины здесь нет. Можно с таким же успехом обвинить меня в том, что отправила ему то письмо. Ведь если б не отправила, то Нейтан не сказал бы отцу этих ужасных слов, верно?

Мадди, разумеется, не сказала о том, что граф, возможно, не был отцом Нейтана. Она считала, что не вправе раскрывать тайну, хранить которую обещала Гилмору.

– Не буду вас задерживать, – произнесла леди Милфорд, вставая. – Я снова зайду через день или два. Если Нейтан попытается уехать из Лондона, умоляю, сообщите мне. Он не должен этого делать, пока не поговорит со мной.

– Конечно, миледи.

Вставая, Мадди вспомнила о голубом бархатном мешочке, что лежал у нее на коленях. В нем были алые танцевальные туфли. Она протянула мешочек леди Милфорд.

– Вот, чуть не забыла… Вы одолжили мне эти туфли во время нашей первой встречи. Я подумала, что их следует вам вернуть.

Леди Милфорд загадочно улыбнулась.

– Я рада, что вы сумели хорошо их использовать. И не бойтесь, очень скоро все образуется. Вот увидите.

Мадди тоже улыбнулась, хотя знала, что ничего хорошего уже не будет. Она вернула туфли, потому что приняла решение. Она перестанет посещать балы и приемы. Если граф поправится и если Нейтан с ним помирится… В общем, она больше не хотела быть помехой.

Настало время ей самой уйти из Гилмор-Хауса – не Нейтану.

Пасмурный день в сочетании с задернутыми шторами создавал в комнате больного полумрак с густыми тенями по углам. Одинокая свеча на прикроватном столике отбрасывала скупой свет на человека, лежавшего под одеялами. Его изрытое оспинами лицо было бледным, и если бы не размеренные движения его грудной клетки вверх и вниз, то Нейтан подумал бы, что он мертв.

Меряя комнату шагами, он наблюдал за графом. Гилмор по-прежнему лежал неподвижно, как и ночью. Было неясно, что стало причиной его бесчувствия – удар или багровая шишка на лбу, возникшая в результате падения. Доктор уехал, так как другие больные требовали его внимания, но он распорядился вызвать его немедленно, если будут какие-либо изменения. Нейт находился в комнате один. Бабушку и сестру он отправил отдохнуть, так как они провели бессонную ночь.

Сам Нейт то и дело дремал в кресле у камина. Он выходил из этой комнаты только для того, чтобы сменить помятую одежду и отправить сообщение в порт. По какой-то необъяснимой причине он чувствовал необходимость оставаться у постели отца.

Своего отца.

Нейт внезапно остановился, словно наткнулся на невидимую преграду. Странно, что все последние часы он думал о нем как о своем родном отце, хотя давно уже поклялся думать иначе. Странно было и то, что у него холодело сердце при мысли о возможной кончине этого человека. И дело было не только в чувстве вины из-за его грубых слов. Каким-то образом в течение этих последних недель, не совсем понимая, как такое случилось, Нейт пришел к нелегкому мирному сосуществованию с графом. Возможно, благодаря влиянию Мадлен. Как бы то ни было, но они с отцом вели себя по отношению друг к другу более или менее корректно. По крайней мере, так и было до вчерашнего дня, пока его, Нейта, злобная тирада не стала причиной болезни графа.

По словам доктора, оспа ослабила сердце Гилмора. Похоже, отец уже не был тем крепким и тренированным мужчиной, которого он когда-то знал. Да-да, верно. В тот день, когда он вернулся домой и привел с собой Мадлен в качестве молодой жены, бабушка упомянула о слабом здоровье графа. Но тогда Нейт не обратил на это внимания – всецело сосредоточился на плане мести.

Он подошел к прикроватному столику. Взглянул на отца и крепко зажмурился. Вчера он отправился в библиотеку, чтобы сообщить Гилмору о своем отъезде. И увидел там Мадлен. Они о чем-то говорили.

При мысли о том, что эти двое объединили силы против него, он, казалось, потерял рассудок. Они мирно беседовали словно двое друзей, хотя по его, Нейтана, плану Мадлен должна была являться орудием мести. Но вот она вдруг превратилась в верную наперсницу его отца. И тогда Нейт не смог сдержать ярости…

«Если бы я знал, что ты все еще жив, то ни за что бы не вернулся».

Эти слова были губительными… и совершенно ненужными. Не было никакого смысла рассказывать Гилмору о письме леди Милфорд. Ведь он, Нейт, уже решил не оставлять ему внука, но ему и этого казалось мало, чтобы удовлетворить жажду мести…

Как он мог до такой степени озлобиться и очерстветь? Никогда еще не чувствовал он себя до такой степени связанным оковами прошлого. Более того, мысль о том, что Мадлен стала лучше относиться к его отцу, вызвала у него ощущение, что его предали.

«Я люблю тебя. Моей любви хватит на нас обоих».

У Нейта защемило в груди, когда вспомнил, как она произносила эти слова, хотя он и не поверил ей. После того, как она лгала о своем происхождении, он не мог верить никаким ее словам. Если бы она действительно его любила, то не лгала бы…

Слабый шорох прервал цепь его горестных размышлений. С кровати донесся тихий стон.

Нейт вскинул голову и увидел, что Гилмор пришел в себя. Его глаза были приоткрыты, и пальцы судорожно сжимали расшитое золотом одеяло.

Нейт склонился над ним.

– Ты можешь говорить, отец? Ты меня узнаешь?

Граф нахмурился. Его веки дрогнули – казалось, он пытался сфокусировать взгляд. А затем он хриплым шепотом сказал:

– Ней… тан.

У него пересохло во рту. Конечно, он хотел пить, после того как двадцать четыре часа находился без сознания.

– Хочешь пить?

Не дожидаясь ответа, Нейтан схватил кувшин с ночного столика и плеснул воды в стакан, немного разлив, хотя обычно он не был таким неловким. Как это нелепо, что у него дрожали руки…

Осторожно поддерживая отца, он помог ему сесть, и тот сделал несколько глотков. Немного воды пролилось на подбородок. Попив, Гилмор слабым жестом отстранил стакан.

Нейт снова уложил его на подушки.

– Я сообщу доктору, что ты пришел в себя. Он просил сразу сказать ему об этом.

Гилмор схватил его за руку.

– Не… уходи.

Рука отца была очень слабой. Нейт мог бы с легкостью освободиться. Но он не стал этого делать. Он не помнил, когда в последний раз граф держал его за руку. Если вообще когда-либо держал…

– Отец, я сейчас вернусь. Это займет не больше минуты.

– Я… не о том… не уезжай… из Англии. Нам нужно… поговорить. Прости… я был не прав…

Гилмор умолк и сделал несколько судорожных вдохов, как будто несколько слов вымотали его до предела.

Нейт замер в неподвижности. Гилмор всегда правил этим домом железной рукой. И никогда ни за что не извинялся. Но что он имел в виду, сказав, что был «не прав»?

Нейт горел желанием узнать это. И в то же время боялся, не опасно ли переутомлять графа.

– Теперь помолчи, отец, – сказал он. – Мы можем поговорить завтра, если тебе станет лучше.

Гилмор едва заметно кивнул и закрыл глаза. Его пальцы разжались, и рука упала на одеяло. Нейтан – хотя теперь его никто не держал – остался стоять у постели, глядя на отца с высоты своего роста. На память ему пришли слова Мадлен: «Я понимаю, почему месть так долго управляла твоей жизнью, Нейтан. Но это плохо для тебя. Я думаю, тебе надо помириться с Гилмором вместо того, чтобы снова бежать».

Эти слова разозлили его тогда и до сих пор причиняли боль. Выходит, Мадлен считала его трусом. Но она не понимала – не могла понять, что он тогда вовсе не бежал. Уехать из Англии, чтобы заняться коммерцией, – не значило бежать.

Или все же значило?

Черт подери, он не понимал, как можно было помириться с отцом после всех этих лет. Слишком много всего произошло. Прошлое нельзя изменить. Он никогда не видел любви от этого человека. Да и не хотел ее.

Но ему хотелось доказать Мадлен, что она не права, поэтому он даст Гилмору шанс высказать, что у него на душе. Завтра. Он может отложить свой отъезд на несколько дней, пока не убедится, что граф поправится.

Но он не собирался задерживаться в Лондоне дольше, чем требовалось.

На другой день Нейт с облегчением обнаружил, что Гилмор был в состоянии сидеть в постели. Старая графиня кормила его из ложечки бульоном, уговаривая съесть еще. И было забавно слышать, как бабушка поругивала своего пожилого сына словно капризного ребенка. Потом Гилмор отослал мать из комнаты, чтобы поговорить с Нейтом начистоту.

После этого Нейт вышел из комнаты больного и побрел бесцельно по коридору. Ему требовалось побыть одному и переварить все те откровения, которые услышал. Гилмор признался, что не имеет полной уверенности в том, что он – не его сын, хотя мать Нейтана действительно застигали в постели с одним из лакеев.

Нейт был ошеломлен, мысли путались. Он обожал свою бесшабашную мать, но теперь, когда сам женился, мог взглянуть на нее глазами Гилмора. Взглянул – и увидел своенравную женщину, флиртовавшую напропалую со множеством мужчин, что, конечно же, давало ее мужу полное право усомниться в своем отцовстве ее троих детей.

Дэвид и Эмили пошли в отца. Только Нейтан был похож на мать. Поскольку же он был таким же своенравным и неуправляемым, как она, то и навлекал на себя весь отцовский гнев. И именно за это Гилмор просил прощения. И выразил сожаление, что был ему плохим отцом. Судя по слезам в его глазах, раскаяние было вполне искренним.

Нейту было ужасно тяжело сразу переварить все это.

Тем не менее теперь он понимал отца. Он уже на себе испытал удушающие щупальца ревности. Представляя Мадлен с другим мужчиной, он терял рассудок. И он больше не мог себя обманывать, говоря, что причина лишь в том, что он заплатил ей за право на ней жениться. На самом деле они стали не только любовниками, но и друзьями.