— Не с чем, — поправляет она, — а с кем ты имеешь дело.

— Я не это имел в виду, — начинаю я.

Но она кладёт ладонь на мою руку.

— Где ты научился языку жестов?

— Мой брат глухой, — отвечаю я.

Она кивает, рассматривая мои татуировки и пирсинг, который я даже поначалу не смог вдеть обратно, когда вышел из тюрьмы. Вчера вечером мне пришлось перепрокалывать все дырки, и они ещё болят. Но зато я больше не чувствую себя голым.

— Я ни в малейшей мере не хотел оскорбить вашего сына, — говорю я, чувствуя себя виноватым.

— У Карла только две проблемы — тело, которое его не слушается, и то, что он не может говорить. — Она с любовью смотрит на сына через поляну. Но по ней заметно, как она измождена. — А так у него все те же желания и потребности, как у любого другого пятнадцатилетнего мальчишки. Просто есть кое-что, что он не может делать. — Мама Карла тяжело вздыхает. — Он легко выходит из себя. Это самое сложное при общении с ним. Он здоров духом, но не здоров телом.

Я киваю. Мне знакомо это чувство, когда ты не в силах держать что-либо под контролем.

— Почему бы вам не отдохнуть полчасика? — спрашиваю я. — А я присмотрю за Карлом.

Её глаза расширяются, и она выглядит такой воодушевлённой, что мне хочется отмотать время назад и предложить ей это в ту самую минуту, как они приехали.

— Правда? — спрашивает женщина.

Я киваю.

— Отдыхайте. Я о нём позабочусь.

На её глаза наворачиваются слёзы, и я понимаю, как отчаянно она нуждается в перерыве.

— Увидимся через полчаса.

Она кивает и направляется к своему домику. Эта женщина очень устала, поверьте мне.

Я подхожу к костру. Солнце только село, и пока здесь всего несколько мальчишек.

— Привет, Гонзо, — говорю я Карлу. Он оборачивается и смотрит на меня, улыбаясь широченной и бесхитростной улыбкой, и это так умиляет, что я уже люблю этого пацана. — Пристаёшь к Рейган?

Я сажусь на бревно рядом с костром.

Она обалденно красивая, показывает он, а затем поднимает на неё свои голубые глаза и несколько раз моргает, склонив голову. Рейган улыбается в ответ.

— Что он сказал? — спрашивает она.

— Сказал, что ты обалденно красивая, — перевожу я.

Карл недовольно вскидывает руки. Ты не должен был ей говорить!

Прости, чувак, показываю я в ответ, стараясь не улыбаться. Если ты собираешься говорить про неё, то мне придётся переводить ей всё, что ты скажешь. Я сжимаю его плечо. Такое правило придумали мои братья, и мы всегда ему следуем. Не нужно пользоваться языком жестов, чтобы обсуждать кого-то. Это язык общения. Так что, если ты хочешь, чтобы она ничего не знала, держи язык за зубами.

Предатель, показывает он. Но ухмыляется.

Рейган вспыхивает.

— Спасибо, Карл. Я думаю, что ты милый. — Я ещё никогда не видел, чтобы кто-то так широко улыбался, как сейчас Карл. Она смотрит на него. — Хочешь помочь мне принести хворост для костра?

Он кивает и уже направляет своё кресло в лес, хотя Рейган ещё и шагу ступить не успела.

— Как думаешь, стоит нам брать с собой твоего переводчика? — спрашивает она, кивая в мою сторону.

Карл показывает мне: Намёк понят. Ты остаёшься здесь. И он поигрывает бровями.

Ни фига подобного, ослина, показываю я в ответ. Он смеётся. Это первый звук, который я от него услышал. Она для тебя слишком взрослая.

Может, ей просто нравятся мужчины помоложе.

Я оглядываюсь вокруг, как будто что-то потерял. Что-то я не вижу здесь других мужчин. Зато вижу прекрасную даму и мальчишку, который надеется к ней подкатить.

Пацан улыбается и кивает.

Я смеюсь. Она слишком взрослая для тебя. Так что отвали. Мы найдём тебе другую. Ту, что тебе по зубам.

Мои зубы крепче, чем ты думаешь.

Что есть, то есть.

Рейган, что идёт впереди нас, оборачивается.

— Вы там не задницу мою обсуждали? — спрашивает она без тени улыбки.

Гонзо показывает на меня, как будто хочет сказать, что я как раз этим и занимался.

Рейган улыбается и краснеет.

Предатель, показываю я ему, когда она отворачивается.

Он смеётся, чуть подпрыгивая в своём кресле.

Ну вот, теперь я куда и могу смотреть, так это только на задницу Рейган. Она классная. Как сказочная принцесса, что гуляет по лесу и собирает хворост. Набрав полные руки, она смотрит на Гонзо и спрашивает:

— Ты можешь быть моим героем и отвезти всё это к костру?

Карл кивает и позволяет ей переложить весь хворост себе на колени. Он разворачивается, чтобы уехать обратно, и оставляет нас вдвоём.

— Возвращайся быстрее, — кричу я ему.

Он поворачивается и показывает мне: Руки прочь от моей девушки.

Я прижимаю руки к бокам, а потом показываю ему большой палец.

Рейган оборачивается и протягивает мне руку.

— Я Рейган.

Она меня не помнит. Должен ли я напомнить ей? Но наверняка ей каждый день приходится бороться с воспоминаниями, чтобы забыть о той ночи.

Я беру её ладошку в свою, и по мне пробегает тепло. И это не потому, что за два года я не прикасался ни к одной женщине. А потому, что эта девушка какая-то особенная. Она отдёргивает руку и смотрит мне в глаза. Мне хочется спросить, почувствовала ли она то же самое. Она вытирает ладони о джинсы, и тут до меня доходит: у меня просто-напросто вспотели ладони. Я идиот.

— Пит, — говорю я.

— Почему ты называешь его Гонзо? — спрашивает она.

— А почему бы и нет? — Я продолжаю собирать прутья.

— Он милый.

— Он — гормоны на колёсах, — поправляю я её.

Она смеётся.

— По крайней мере, ты видишь в нём нормального подростка. Другие бы увидели только кресло. — Она качает головой и поднимает на меня глаза. Такое чувство, будто её взгляд проникает ко мне в душу. — Что делает тебя непохожим на остальных?

Если не учитывать мои татухи, пирсинг и тот факт, что меня только что освободили из тюрьмы? Я пожимаю плечами и смотрю, где Гонзо. Он уже возвращается.

— Я вижу обычного мальчишку, который хочет, чтобы с ним обращались как с мальчишкой. — Я окликаю его, когда он подъезжает ближе: — Эй, Гонзо! Можешь захватить ещё?

Пацан ухмыляется и кивает. Мы снова нагружаем его хворостом, и он уезжает к костру. Я поворачиваюсь к девушке.

— Ну, Рейган, а что делает тебя непохожей на остальных? — спрашиваю я. Мне хочется коснуться её, но я не осмеливаюсь, а вместо этого просто смотрю на неё. Наблюдаю за её губами и жду, когда она объяснит мне, в чём же смысл жизни.


Рейган

У него самые голубые глаза из всех, что мне приходилось видеть. Немного отвлекает его пирсинг, забирая на себя всё внимание от глаз, из-за чего приходится искать дорогу обратно. Обе его руки сплошь покрыты татуировками, от самых запястий до краёв рукавов футболки. Но они вновь показываются из-за ворота и поднимаются по его шее.

Он высокий и широкоплечий, а ещё немного пугающий. Но в то же время и нет. Он видел меня на пике уязвимости, однако сделал всё, в чём я так нуждалась.

— Я не думаю, что чем-то отличаюсь от остальных. Я такая же, как любой из этих подростков. — Она кивает в сторону домиков. — Ни лучше. Ни хуже. Те же страхи. Те же стремления. — Я пожимаю плечами.

Он медленно кивает и вновь принимается собирать хворост. Сзади на шее у него ещё одна татуировка. Массивными готическими буквами там выведено слово «СЭМ».

— Сэм — это твоя девушка? — вырывается из меня. Мне тут же хочется прикусить язык, но что сказано, то сказано.

— Сэм? — переспрашивает он.

Я тру заднюю часть шеи, а затем показываю на него.

— Татуировка.

Он улыбается.

— А, ты про это.

Но больше ничего не говорит. Я и так чувствую себя идиоткой за первый вопрос, так что не собираюсь расспрашивать его дальше.

— Так значит, ты приехала на каникулы из колледжа? — спрашивает он. Поверить не могу, что он меня не помнит. Я киваю.

— Где учишься? — Пит смотрит на меня и ждёт ответа. И что-то мне не припомнится, что какой-нибудь другой мужчина, с которым мне действительно хотелось поговорить, был ко мне так внимателен. Питу на самом деле интересно, что я скажу. Ну, или, по крайней мере, он хочет, чтобы я так думала.

— В Нью-Йоркском университете, — отвечаю я. — На предпоследнем курсе.

— Мой брат тоже там учится. — Он улыбается и спрашивает: — Логан Рид?

Однако университет большой. Шанс того, что я знакома с его братом, почти равен нулю. Но я знаю всё про всех его братьев, потому что задавала массу вопросов, когда разыскивала Пита.

Я качаю головой.

— Он глухой.

Я снова качаю головой. Я видела его лишь раз — вчера у тюрьмы, в университете мы ни разу не пересекались.

— Весь в татухах, как я. — Он опускает глаза на свои руки, и я ухватываюсь за эту возможность получше разглядеть все его татуировки.

— Можно взглянуть? — Мне не хочется сойти за невежу, но, правда, я сгораю от желания рассмотреть его. Хотя не хочу к нему прикасаться, только посмотреть.

Он ухмыляется.

— Смотри, но руками не трогай, — дразнит меня Пит. Как будто мысли мои читает. Моё сердце бьётся с глухим стуком. Уж кто-кто, а я его точно не коснусь. — Потому что я предпочитаю, чтобы мои яйца оставались там же, где и сейчас.

Моё лицо вспыхивает, но я не собираюсь упускать шанс изучить рисунки на его коже. Смотрю на крест, внутри которого написано «Мама».

— Что она обозначает? — спрашиваю я.

— Моя мама умерла несколько лет назад.

Ещё на нём есть слово «Папа», к которому пририсованы крылья.

— Твой папа тоже умер?

— Он ушёл от нас после маминой смерти. — Пит застывает. Внезапно в нём чувствуется напряжение, и я ненавижу себя за то, что принялась расспрашивать его.