— Попугаев.

— Каких? А… Ты все шуточки шутишь. Я тебя другое хочу спросить. Он знает?

Вопрос не в бровь, а в глаз.

— Кто он?

— Отец. Отец ребенка, я хочу сказать. Этот, как его, Пеллернен.

Это имя Сережа выговорил с явным трудом, ему было неловко. Но твердости моему парню не занимать. Считает, что должен расставить все точки над “i”. Я ответила, глядя сыну прямо в глаза, отчего он потупился.

— Не знает. И, скорее всего, не узнает никогда.

— Мне кажется, он имеет право знать.

Меня прямо затрясло. Но я взяла себя в руки и попыталась увести разговор в сторону.

— Слушай, давай не будем сейчас о правах и обязанностях. Ты, небось, представляешь себе, что вот он узнает, прилетит сюда из своего капиталистического далека, бросится передо мной на колени и прослезится. Тут же все наши трудности уйдут сами собой, будем мы жить-поживать и добра наживать. Так?

— Все равно, ты должна ему сказать.

— Как, не подскажешь ли? Я не знаю, где он сейчас находится. А он мной, похоже, не интересуется.

— Почему ты так думаешь? Мне кажется, он был в тебя влюблен, а это так просто не проходит. По себе знаю.

Ну ни фига себе! Опытный ты наш, знает он! А вслух я сказала:

— За это время он мог бы попытаться со мной связаться. У него есть и мой телефон, и электронный адрес, и даже физический. Если не хочет со мной общаться на личные темы, у него есть отличный профессиональный предлог. Именно он сделал мне предложение о сотрудничестве с их фондом. Не сам, так через служащих мог ко мне обратиться. Если не стал, значит, не хочет. Он не хочет — я семь раз не хочу.

Так, я уже Егорова цитирую. Или это из какого-то фильма?

— Понятно. Мам, я тебя уважаю. По-моему, это все глупость ужасная, но все равно уважаю. Ты у нас гордая, а это правильно.

— Спасибо, сын. Я знаю, ты не только мой ребенок, но и друг.

— Катька знает?

— Кроме тебя пока никто не знает. Ни твоя сестра, ни дед, ни бабушка, никто.

— Бабушка — понятно. Она тебя без соли съест. Дед — тоже понимаю. Он ей обязательно проговорится. И не захочет, так она из него вытянет. А Катька? Она могла бы помочь. И потом, такое дело… Вы бы с ней тогда обязательно помирились.

— Кате я не стала говорить. Она у нас в Америку собралась.

— В какую такую Америку?

Я постаралась подробно объяснить все про Катин конкурс и учебу, старательно избегая раздела «сумма прописью».

— Мать, все ясно. Бабулек ты ей, небось, отвалила, не выговоришь. Ну и ладно, пусть едет. Без нее тебе будет спокойнее, и мне тоже.

— Сереж, зачем ты так говоришь? Она твоя сестра.

— А что, это неправда? Сама знаешь, так оно и есть, как я сказал. У тебя-то хоть что-то осталось, или выложила последнее?

— Боишься, нам жить будет не на что?

— Боюсь. Моей зарплаты и на еду не хватит. А ты теперь работать не сможешь, пока дитя не родится. Ну, дед что-нибудь подкинет. Да, кстати, я принес пятьсот долларов за тот расчет.

— Ну вот, говоришь, я работать не смогу. А эти денежки кто заработал?

— Беру свои слова назад. Хотя часто я не могу тебе приносить такие заказы, — и тут он произнес фразу, которой я себя успокаивала все последние недели, — Ничего, мать, не горюй. Прорвемся.

Почему-то это утешение подействовало на меня в обратном смысле — я заплакала. Слезы потекли градом, их невозможно было остановить.

— Ну мам, ну что ты, успокойся, — забубнил мой сын, и в глазах его была тоска. Конечно, ему не позавидуешь. А с другой стороны, мне больше не на кого опереться. Хотя сын-студент — опора не очень. Он сейчас молодой, ему бы с барышнями гулять, по всяким компаниям тусоваться, а тут мать, ну, не больная, беременная. Это не только физическая обуза, а еще и моральная. Неловко как-то, старая тетка ждет ребенка. Остается радоваться, что дело это, как в песне поется, временное.

На следующий день Сережка опять принес мне расчет какого-то проекта и предупредил, что теперь до весны, когда раздадут темы для дипломных работ, заработка для меня не предвидится.

Ну ничего, до марта денег хватит, а там посмотрим.

Еще пару недель прошло спокойно. За это время я рассчитала проект и отдала работу.

* * *

Время, потраченное на дурацкий расчет было самым приятным и с толком проведенным. Чувствовала я себя препогано. Тошнота ушла, но постоянно кружилась голова, мучила слабость, аппетит был на нуле. Хотелось одного — спать. Я и спала, да так, что сама пугалась. Ложилась в десять вечера, в десять утра вставала, топталась по квартире часов до трех — и снова спать. До шести, а то и до семи. Читать не хотелось, от телевизора рябило в глазах. Такое полубессмысленное животное существование не могло не отразиться на внешнем виде. Из зеркала на меня смотрела довольно жуткая тетка. Но было наплевать. Все равно, кроме Сережки, никто не видит. Родители и Катерина общались со мной преимущественно по телефону. Катя готовилась к поездке, а кроме того, ей предстояло сначала сдать сессию. Она постоянно занималась, что-то учила, да еще бегала на курсы, улучшала свой английский.

Как-то вечером, часов в десять, зазвонил телефон. Сергей только вошел в квартиру. Он взял трубку и вдруг заговорил по-французски. Меня не позвал, сам ушел с ней в другую комнату. Надо сказать, поездка в Бельгию ему одному пошла на пользу — свой французский язык довел до кондиции. Мне почему-то представилось, что это ему звонит Морин. Почему иначе он не зовет к телефону меня?

Минут через пятнадцать он вышел из своей комнаты и позвал меня.

— Мама, надо убраться. И приведи себя в порядок, ты выглядишь как пололка.

Кто такая пололка, скрыто мраком неизвестности, но так всегда говорила моя бабушка, если чей-то внешний вид, по ее понятиям, не соответствовал высоким стандартам благородного облика. Я и впрямь не блистала красотой: волосы немытые, свитер в пятнах, штаны тоже. Порядок в доме каким-то образом поддерживался: все на своих местах. А вот чистота… Надо признать, грязновато у нас. Но что случилось-то?

Этот вопрос я задала сыну и получила неожиданный ответ.

— Из Бельгии к тебе приехал какой-то Жакоб, если я правильно запомнил, Лебрен. По важному делу.

— Сказал — по какому?

— По какому — не сказал. Хотел говорить с тобой, я сказал, что тебя нет дома.

— Зачем? — поразилась я.

— Мне кажется, ты сейчас не в лучшей форме. Без подготовки можешь заплакать, или сказать что-нибудь не то. А он сразу стал настаивать на срочной встрече.

— А ты?

— Я подумал, что в том виде, в котором ты сейчас, в любом случае лучше тебе ему не показываться, и предложил прийти завтра вечером, часов в шесть. В это время ты обычно не спишь и выглядишь прилично. Так что сейчас срочно начинаем убираться. Потом ванну примешь. Только не очень горячую. А завтра с утра — в парикмахерскую. Чтобы тебе ничего не делать, я с утра в магазин сбегаю. Сыра куплю, нарезку, салат и тирольский пирог. Угощать будем чаем, он у нас хороший. Если кофе захочет, тоже можно сварить. Я тогда еще сливок возьму. Так как визит деловой, обойдетесь без выпивки. Тебе нельзя, но говорить об этом мы ему не будем.

Молодец парень! Все продумал. Я так ему и сказала. Дальше я взялась махать пылесосом, а Сережка мыл полы и драил туалет с ванной. Около полуночи оба, уставшие как бобики, сели пить чай.

Надо сказать, этот звонок здорово меня вдохновил: спать совсем не хотелось. В голове мелькали разные варианты: с чем приехал этот самый Жакоб, что он мне скажет, и что скажу я. Не надо ему знать, что я сижу без работы.

— Мам, ты ему не говори, что работу потеряла, — ни с того, ни с сего произнес Сергей, — У нас все в порядке. А Катя уехала к бабушке с дедушкой. Это если спросит.

— Угу, — промычала я. Интересно, мы все время об одном и том же думаем? Или тут случайное совпадение точек зрения? Раньше мне трудновато было найти с сыном общий язык, Катя была мне ближе и понятнее. А вот поди ж ты…


Утром сын растолкал меня ни свет, ни заря, и мы вместе выбежали из квартиры. Он в магазин, я — в парикмахерскую. Лида, к радости моей, работала, и даже была не занята. Увидела меня, и в лице переменилась. Видно, хороша я была. Но, надо отдать должное ее профессиональной выдержке, ни слова лишнего не произнесла. Просто посадила в кресло и намылила голову. Мы обсудили, что будем делать. Надо бы красить, но в моем положении краска может не взяться. Лида предложила сделать мелирование: так меньше будет видно седину. Через полтора часа я вышла от нее подстриженная, уложенная и со светлыми прядками по всей голове. Очень даже ничего, мне понравилось.

До прихода Жакоба (кстати, это имя или фамилия? Скорее, имя, фамилия, вроде, Лебрен) оставалось еще как минимум полдня. Сережка, как обещал, принес все необходимые продукты, их оставалось разложить по тарелкам. Дел особых не было. Я слонялась по квартире с тряпкой, наводя чистоту то тут, то там. Потом плюнула и легла спать. Проснулась часов в пять вполне свежая, если учесть мое общее состояние. Приняла душ, оделась, чуть подкрасилась, набросала, как говорится, гемоглобин на щеки. Так хоть не вовсе похожа на покойницу.

По телефону позвонил сын.

— Мам, раскладывай нарезку и поставь чайник. Я встретил нашего гостя на остановке и веду сюда.

Ага, на остановке — у меня есть еще минут десять. Я мухой накрыла столик в гостиной, и только положила ложечки, как в замочной скважине заскрежетал ключ. Приехали.

Я вышла в коридор и увидела рядом с сыном маленького человечка. Или он мне показался маленьким рядом с высоким Сережкой? Как бы то ни было, а гостя надлежало приветливо встретить, что я и сделала. После процедуры знакомства («Жакоб» оказалось именем, которым он умолял его называть, отбросив всяческие церемонии) мы перешли в комнату и уселись за стол.