Зимой Юлька опять продемонстрировала одну из своих «выдач», становившихся все более редкими.

Усевшись за стол ужинать с родителями, она серьезно заявила:

— Когда мне исполнится шестнадцать лет, я выйду замуж за Илью!

— О как! — воскликнул папа.

— Почему именно в шестнадцать? — спросила мама.

— Можно было бы и в четырнадцать, конечно, — серьезно рассуждала Юлька. — Как Ромео и Джульетта, но время сейчас не то, и в четырнадцать не по закону.

— По закону и в шестнадцать нельзя, — хмыкнув, сказала мама.

— Значит, штудируем Вильяма нашего Шекспира. А тебе не рано? — поинтересовался папа.

— Ромео и Джульетта в четырнадцать лет уже любили друг друга и поженились! — возразила Юлька.

— Да. Но если ты внимательно читала, то помнишь, чем это закончилось, — серьезно заметила мама.

— А если Илья не захочет на тебе жениться? — полюбопытствовал папа.

— Как это не захочет? — поразилась Юлька. — Я же его люблю!

— Ну а если он тебя не любит или любит кого-то другого? Такой вариант ты не рассматривала? — всезнающе улыбнулся папа.

— Нет, не рассматривала, да и глупости все это! Кого же ему еще любить? — отмахнулась от него Юлька.

— Действительно, кого? — усмехнулась мама.

— Ладно, Марин, — успокоил жену папа, — до шестнадцати время еще есть, может, она тогда что другое придумает.

— И не надейтесь! — заявила родителям весьма решительная дочурка. — Только Илья! И никаких других вариантов!

Юля улыбнулась, вспомнив тот разговор и свое решительное заявление. Она убрала лист и ручку в стол, сходила на кухню, сделала себе крепкого чая с лимоном и вернулась в комнату. Убрала стул, поставив на его место кресло, забралась на него с ногами, обхватила кружку ладонями и посмотрела в окно. Она разрешила себе вспоминать, смирилась с навязчивым вторжением прошлого в сегодняшний день.

Еще пару лет родители снимали на лето дачу, но Илья приезжал к ним все реже и реже. Да и гостей почему-то поубавилось. Потом настал год, когда родители не смогли себе позволить летний сезон за городом и сняли дачу только на месяц. В этот месяц Илья был у них один раз.

В стране творилось черт-те что, в науке, естественно, тоже. Все это угнетало взрослых и отражалось на детях. Наверное, поэтому в том году не ставили Юлькины знаменитые спектакли, не разрисовывали костюмы и декорации и не предавались бесшабашному и развеселому летнему отдыху.

Взрослые все чаще вздыхали, беседуя за столом, с тревогой спрашивали друг друга: «Что же будет дальше?»

Не сдавалась одна Юлька. Конечно, она не понимала, что происходит в стране, и не задумывалась в силу своего возраста, но она, как и родители, пребывала в тревоге. Правда, по иному поводу — они совсем перестали видеться с Ильей, что, понятное дело, не устраивало энергичную, бескомпромиссную Юльку.

Перемены не обошли стороной и их семью. Страна стремительно нищала, Игорь Дмитриевич старался заработать хоть какие-то дополнительные деньги и практически не бывал дома. Он преподавал, руководил лабораторией, набирал дополнительные лекционные часы, писал статьи, брался за заказные разработки. Юлька его почти не видела — отец приходил, когда она уже спала, а уходил, когда она еще не просыпалась. У мамы появилось несколько учеников, которым она давала частные уроки, все это помимо работы в институте, так что мама тоже была загружена сверх меры. Юлька жила самостоятельной жизнью, практически не видя родителей. График ее учебы был плотным — после общеобразовательной школы она бежала в художественную, в выходные преподаватели вывозили их на этюды в Подмосковье. Еще она увлеклась реставрацией и два раза в неделю ездила в студию при институте реставрации.

Деятельную Юльку не устраивало, что из-за героических усилий взрослых, пожелавших выжить в ненормальных условиях, она перестала встречаться с предметом своей любви.

Юлька стала выкраивать свободное время и навещать отца в институте. В первый раз, когда она всем мешала, стараясь быть поближе к Илье и отвлекая его всякими вопросами, — так она соскучилась, — папа ее быстренько выпроводил, но Юлька и не думала обижаться. В следующий раз она привезла с собой папку с ватманскими листами и, устроившись в уголке, тихонько рисовала Илью. Конечно, красивого как древнегреческий бог, Илью и немного — папу и других его сотрудников. Они были так погружены в свою работу, что забывали о ее присутствии, а обнаружив девочку, все еще сидящую в уголке, поражались, как это шумная и энергичная Юлька может тихонько сидеть, не привлекая к себе внимания.

Но и эти поездки к папе в лабораторию становились все реже, а вскоре прекратились вообще. Состыковать Юлькины свободные часы с совершенно сумасшедшим графиком папы и Ильи стало невозможно.

Следующие три года они почти не виделись с Ильей.

В науке стало совсем плохо, и если папа еще держался на своем энтузиазме, что происходило с Ильей, Юлька не знала, да и не задумывалась над этим, но он, так же как и папа, был все время занят. Несмотря на трудности, папа за это время получил звание профессора, Илья защитил докторскую диссертацию, а Юлька нашла новый способ общения — она стала звонить Илье по телефону.

Поначалу это были недолгие разговоры: «Привет, как дела, а я сейчас рисую!..» — и так далее, но постепенно Юлька стала рассказывать Илье о своих делах, проблемах, больших и малых победах — разговоры затягивались на полчаса, а то и на час.

Телефонные разговоры происходили ближе к полуночи, потому что раньше Илья домой не приходил, и Юлька, прячась от родителей, требовавших, чтобы в это время она спала, брала трубку телефона с собой в комнату, забиралась на кровать, устраивалась поудобней и названивала каждые десять минут, ожидая, когда же Илья придет домой. Но Илья выдвинул свои условия.

— Рыжик, я ужасно устаю, — как-то сказал он. — Давай договоримся так: я прихожу домой, принимаю душ, ужинаю и, если я буду в состоянии что-то говорить, звоню тебе сам. Договорились?

— Ну, хорошо — согласилась Юлька.

И Илья звонил, иногда только раз в неделю, но все же звонил! Если трубку брал кто-то из родителей и Юлька слышала: «Илья, привет!» — она неслась с громким криком забирать трубку: «Это мне!»

Папа с мамой переглядывались, улыбались и тихо радовались, что у ребенка детство еще не закончилось, что Юлька все так же по-девчоночьи влюблена в Илью. Но телефонные разговоры становились все реже и реже, а через год прекратились совсем.

Как-то незаметно основной кормилицей в семье стала мама. Она давала частные уроки, попутно восстановила знание второго языка, немецкого, который вместе с английским изучала в институте, и стала давать уроки немецкого. Мама очень не хотела бросать преподавание в институте, но вынуждена была сократить часы до минимума, отдавая большую часть времени частным урокам, несравнимо более денежным. Она приходила домой очень поздно и совершенно без сил. А в выходные ее ученики приезжали к ним домой.

Что только не придумывал папа, чтобы достойно зарабатывать, все оказывалось нереальным в тех условиях, которые сложились в стране, а вместе с ней и в науке.

Ну не мог же он наизнанку вывернуться!

А науку бросить он тоже не мог.

Однажды Юлька подслушала разговор родителей. Она бултыхалась в ванне, а родители пили чай на кухне. При «замечательной» звукоизоляции в наших квартирах ей было слышно все, как будто родители сидели под дверью ванной. Сначала Юлька не обращала внимания на то, что они говорят, но, услышав возмущенный голос отца, невольно прислушалась.

— Господи! Марина, это маразм какой-то! Я неглупый человек, но я не могу уложить в своем мозгу то, что они делают! Как можно гробить основу государства — фундаментальную науку?! Это какой-то бред! Даже при самых страшных диктатурах государство огромные средства вкладывало в науку! Это же козлу понятно, что уровень благосостояния государства зависит от его научных достижений! Через год-два в стране не останется ни серьезных лабораторий, ни главных стратегических направлений, ни молодых ученых, на которых падает основная нагрузка в любых разработках! Все! Все коту под хвост! Разбазариваем людей, разбазариваем таланты! Все бегут черт знает куда!

— Игорь, Игорь, ну, не рви ты себе сердце! — уговаривала отца мама. — Если все так плохо, может, и бог с ней, с наукой? Может, пойдешь к Ивлеву, он тебя зовет к себе работать?

— Нет, Марин, я не могу, — кипятился отец. — Да и не хочу! Я свою работу не брошу! Пусть хоть все развалится! Надеюсь, до полного дебилизма мы не дойдем, Академию наук не распустят к чертовой матери! Я не могу, понимаешь? Я умею и хочу делать свою работу, а если перестану ее делать, я, наверное, сдохну сразу!

— Игорь, ну чего ты? Чего ты так завелся? — еще раз попыталась мама успокоить отца.

— А, — как-то безнадежно ответил папа. — Мне сегодня сообщили, что снова сократили бюджет нашей программы. Скоро мы будем из канцелярских скрепок оборудование делать, чтобы хоть что-то работало! Марин, мне же тошно, я у тебя как иждивенец на шее! Ты вкалываешь, как раб на плантации, а женщина не должна так работать!

— Ой, да ладно! — рассмеялась мама. — Мне моя работа нравится.

— Даже если она тебе очень нравится, это неправильно, что ты работаешь как каторжная и кормишь мужа, — возмутился папа. — Я себя уже и мужиком чувствовать перестаю!

— Ну, с этим ты поспешил! — весело хохотнула мама.

Они замолчали.

«Целуются», — поняла Юлька. Вода в ванне начала остывать, но она хотела дослушать разговор, поэтому не вылезала.

— Ты знаешь, — через несколько минут сказал папа, — ведь самое страшное, что дальше будет только хуже. Я не стану больше зарабатывать, хоть на голову встану. Финансирование в научной области будет только сокращаться.

— Ну и ладно, выживем, чего уж теперь! — вздохнула мама. — Ты, Расков, нас пятнадцать лет кормил, холил и лелеял, теперь мой черед настал. Тебе ведь жизненно необходимо заниматься своим делом, ты без этого жить не сможешь. Значит, тема закрыта. А я, пожалуй, уволюсь из института. Буду только частные уроки давать. У меня прибавится времени, возьму парочку учеников. Как ты думаешь?