– О господи! – ужаснулся видавший виды врач. Он погладил афроамериканца по курчавой голове и левой рукой достал из ящика пакетик пасекилы (рег. № 738-9/64). Правой же ловко выдернул изо рта сестры Данон диванную подушку.

– И кто теперь пойдет за «Клинским»? – заныл было курчавый, но, влекомый мощной дланью сестры, был вынужден покинуть место своего чудесного исцеления.


…И так весь день.


К вечеру, запихнув в рот диванную подушку – ей таки понравилось – ушла домой сестра Данон.

Доктор остался в одиночестве.

В окно с высоты птичьего полета сам себя высвечивал мегаполис. Из репродуктора на плохом английском пела Катя Лель, прибывшая в Штаты по культурному обмену. Ее обменяли на Оззи Осборна, который наконец-то, с двенадцатой попытки, прошел отборочные туры на «Фабрику звезд» к Филиппу Киркорову.

Было грустно.


Доктор произнес несколько антидепрессивных заклинаний.

Стало еще грустней.

Взяв себя в руки, он сумел облечь в вербальную форму причины наступающей депрессивной фазы.

Их было три.

Первая – это конечность существующего мироздания.

Вторая – бесконечность текущего момента.

И третья – фантомная боль в отсутствующем левом ухе, отстреленном снайпером «Аль-Каиды» еще во времена операции «Буря в пустыне».


Гэмбл залез в стол и достал оттуда пакетик лузрексы (рег. № 313-8/64). Не запивая и не вынимая из пакетика, съел таблетки.

Легче не стало.


– Ах ты, едрена вошь! – укорил непонятно кого док и пошел в каморку.

Мизансцена была давно и любовно приготовлена.

«Что ж, все когда-нибудь начинается», – подумал он, взяв с подставки большой и широкий нож-мачете.

Вдумчиво выбрав точку на выпуклом животе, Гэмбл неумело сделал себе харакири. Потом взял «кольт» сорок пятого калибра (рег. № 777-5/13) и два-три раза выстрелил себе в сердце.

Легче не стало.


Гэмбл устало покачал головой и, еще на что-то надеясь, начал вешаться. Сунув голову в петлю, он ловко прыгнул со стула. Шея весело хрустнула, несуществующее левое ухо коснулось плеча.

Но легче не стало.


– Эх вы, черти! – незлобиво выругался док и пошел прыгать из окна.

Тщательно прицелившись – утренний коммерсант еще не был забыт – Гэмбл сиганул точно вниз и, сшибая балконы, пролетел тридцать восемь этажей. Хрястнулся, как и намечал, темечком.


Вот теперь – полегчало!


Проктор с трудом встал с продавленного асфальта – возраст брал свое – и попытался поймать такси. Но машины огибали усталого доктора и, едва не коснувшись торчавшего из живота клинка, улетали в ночную даль.

– Ну и ладушки, – незлобиво улыбнулся явно повеселевший док. – Пойду пешком.

Впереди предстоял тихий семейный ужин с милой, ласковой женой.

25

…Если лето прошло быстро, то осень пролетела просто стремительно: за окном Ольгиного «жигуля» – заснеженные просторы Ярославской губернии.

Парамонов расслабился на заднем сиденье – переднее казалось ему менее удобным, да и быстро мелькавшие встречные машины отвлекали от раздумий.

А обдумать, да еще в полном спокойствии, Парамонову было что.


Все это время происходили какие-то очень важные события, Олег был даже не занят, а просто пригвожден к своему рабочему месту.


В октябре провели собрание памяти Льва Игоревича Петровского.

Зал в Президиуме Академии был полон: народ приехал не только с разных концов России и СНГ, но и из Европы, Америки, Израиля, конечно.

Старика знали как минимум три поколения российских ученых, журналистов и власть имущих – тех, кому по роду работы следовало общаться с наукой и техникой.


Парамонов сидел за длинным столом на сцене, под большим портретом Льва Игоревича, и у него буквально рябило в глазах. Не столько от наград, надетых на пиджаки и кители, сколько от обилия легендарных личностей.

Сутулый армянин на втором ряду слева – конструктор атомных реакторов для подводных лодок.

Старик с умными глазами – один из авторов и инициаторов программы по мирному термояду.

Здоровенный веселый мужик в середине зала – ученый с феноменальными идеями, отталкиваясь от которых созданы зенитно-ракетные комплексы с непревзойденными во всем мире характеристиками.

Женщина в скромном зеленом платье – редкий случай: талантливейший ученый-математик. Обычно эта сфера деятельности занята почти исключительно мужчинами.

А еще здесь были космонавты – в том числе нынешний руководитель Центра подготовки космонавтов. Исследователи Арктики – двое только что вернулись из очередной высокоширотной экспедиции. Пожаловались Парамонову, что теперь, после того как туристы на борту атомных ледоколов регулярно «покоряют» Северный полюс, романтика в их профессии сильно девальвировалась.


Да, пожалуй, тут «простых» людей и не было вовсе, если не считать его самого и его сотрудников – все пришедшие чем-нибудь да прославили Родину.

Атмосфера уж точно была неказенной.

Участники вечера поголовно, без исключений – каждый получил какое-то добро от старика – рвались на сцену, рассказать о своем видении этого славного человека.

В итоге собрание продлилось на полтора часа дольше запланированного.

Но и этого показалось мало: кучки дискутирующих еще долго маячили перед помпезным парадным подъездом, после чего несколько компаний отправились «провожать» Петровского по кабакам и кухням.


Итак, первый долг главреду был отдан.


С регулировкой тонкого редакционного механизма Парамонов тоже вроде бы справился.

Даже Рахманина научился с пользой эксплуатировать. Тексты Сереги, конечно, лучше не стали, но вот его многочисленные знакомства в высоких сферах весьма годились для улучшения качества журнала.

Чего стоит одна только совместная программа с Министерством науки, в которой расписаны ежемесячные командировки сотрудников издания по интереснейшим объектам страны! Причем все траты – из фондов министерства, а не нищего журнала.

Серега, кстати, вовсе не умея писать, помог изданию не только отличными материалами. С его помощью – точнее, с помощью его родителей – удалось организовать централизованную подписку по предприятиям энергетического профиля. Три тысячи дополнительных экземпляров – это пятидесятипроцентный довесок к ранее имевшемуся тиражу.

Старик был бы доволен…


Будина вела машину небыстро и очень аккуратно.

Да, Ольга пока осталась Будиной.

Равно как не захотела пока ставить в паспорт штамп о регистрации брака. Дабы не обременять своего принца – а главное, его немногочисленную и неблизкую родню – ненужными сомнениями и подозрениями.

Парамонов было запротестовал – он не собирался отказываться от своего будущего ребенка, чей облик уже явно проглядывал под Ольгиными широкими платьями.

Но Ольга была непреклонна: мол, вот родится малыш, почувствует Парамонов прилив родительских сил – тогда и обсудим.


Впрочем, Олега это сильно не напрягает: он все свои решения принял давно.

Ну, может, не в Монино, на берегу мелеющего озера, а немного позже, однако – давно. И если эти проволочки зачем-то нужны для Ольгиного самоутверждения, то он не против.

Все, что от него требуется, Парамонов уже – в инициативном порядке – сделал: написал письмо о признании отцовства, написал завещание, в котором все оставлял Ольге и ребенку, при условии сохранения тети-Пашиного статус-кво.


Нет, Олег вовсе не собирался умирать.

Он даже «Сайгу» отдал обратно в магазин, на продажу: просто так от ружья не избавишься, в мусоропровод не выбросишь.

Однако к нотариусу сходил, чувствуя, что отвечает теперь не только за свою, но и еще за две дорогих ему жизни.


Даже мимолетная мысль о смерти напрягла.

А тут еще, очень некстати, заболело в правом подреберье.

Парамонов незаметно потыкал себя под ребро. Вроде боль не усиливалась. Но – опять же, вроде – там прощупывалось что-то непонятное.


Он потыкал с левой стороны – не понял разницы.

Заметив быстрый взгляд Ольги, убрал руки.


– Красиво-то как, а? – сказала Ольга, мельком оглядев окрестности. Снежная равнина впечатляла своими размерами.

– Да уж, здоровенная страна, – согласился Парамонов. – Странное дело, правда? Ничего, по сути, по сторонам нет, а ехать не скучно.

– А что у тебя со стихами? – спросила Ольга, обгоняя совсем уже медленно тащившийся грузовичок. – Что-то ты мне давно ничего не читал.

– Ну, ты ж отказалась выйти за меня замуж, – ухмыльнулся Олег. – Вот я и обиделся.

– Обиделся – и не пишешь? – уточнила Будина. – Или обиделся – и не читаешь?

– Есть новые, – сказал Парамонов.

– Давай, – приказала подруга.

– Только они не все веселые, – предупредил Олег.

– Удивил, – улыбнулась женщина. – А я-то думала, что ты комик.

– Неудачное определение. Комики – поголовно депрессивные личности.

– Давай уже, читай.

– Даю, – сказал Парамонов, доставая бумажку из кармана пиджака: он вообще не умел читать стихи на память.

По камням, не по лугу

Ходят кони по кругу.

Ходят, воду качают,