Ги Бретон - Наполеон и Мария-Луиза

Фурнье считал, что эта Полетта была «славной боевой лошадью Канувиля». Чтобы выбить этого человека из седла, нужно было его убить».

Канувиль недолго оставался в Испании. Передав почту принцу д'Эслингу, он сел в седло и, отпустив поводья, отправился в Париж. По дороге он не сводил глаз с горизонта, где, как пишет Альберт Фурнье в свойственной ему оригинальной манере, «маячила гигантская кровать обожаемой им любовницы»…

Неделю спустя он прибыл в Нейи и кинулся в комнату Полины. Зрелище, представившееся его взору, поразило Канувиля. В кресле сидела принцесса с задранной юбкой, а капитан драгунов Ахилл Турто де Септей, еще один верзила Бертье, «доводил до блеска ее драгоценность».

Канувиль так и застыл на пороге, и Полина, не прерывая приятного занятия, мило позвала его:

— Ну что же вы, входите, капитан!

Но офицер лишь отрицательно покачал головой. Позже он признается:

«Я был убит, увидев, как грубо и бездарно выполняет Септей ту работу, которую я делал так деликатно и нежно».

И он немедленно уехал в Испанию, страшно опечаленный.

Несколько недель спустя Септей стал любовником госпожи де Барраль, экс-любовницы императора (в конечном итоге при императорском дворе все становились немножко родственниками). Разъяренная Полина отправила его в Испанию, где он встретился с Канувилем.

Долгие месяцы оба офицера проводили время, куря трубки и делясь воспоминаниями о далекой принцессе…

Однажды Полина узнала, что Септею оторвало ногу в битве при Фуэнтесе.

— Ах, какой ужас! — воскликнула она. И добавила, видя, как окружающие взволнованы ее горем:

— Да, это ужасно!.. Мы лишились такого хорошего танцора…

В начале 1810 года молодой немецкий офицер Конрад Фридрих явился во дворец Нёйи, чтобы попросить у Полины рекомендацию.

Он был очень хорош собой, и принцесса почувствовала, как зажглась в ней та жажда победы, которая была свойственна самому Бонапарту, мечтавшему сделать немецкую территорию территорией империи…

— Приходите завтра, — сказала она ему.

Дисциплинированный молодой немец пришел в назначенное время. Но на этот раз лакей провел его не в гостиную, а в ванную Полины: она как раз заканчивала туалет, совершенно обнаженная под муслиновым платьем.

Послушаем молодого Конрада:

«Я тут же узнал, — пишет он, — прекрасную сестру Наполеона, пышные формы которой легко угадывались под прозрачной тканью при малейшем ее движении. Она пригласила меня сесть рядом с ней на мягкую кровать…»

Исполнив на кровати все то, для чего она и была предназначена, принцесса и немец почувствовали голод.

«Она велела накрыть на стол в соседней комнате, — добавляет Конрад, — роскошный обед подкрепил нас. Уходя, я пообещал скоро возвратиться; я провел у принцессы еще много вечеров».

Естественно, Полине быстро наскучил красивый немец.

Однако, чтобы вознаградить его за доставленное удовольствие, она попросила Мюрата назначить Конрада лейтенантом в легкую кавалерию неаполитанской армии.

Развод Наполеона с Жозефиной доставил принцессе Боргезе огромную радость, ведь она ненавидела свою невестку. Женитьба Наполеона на Марии-Луизе открывала перед ней широкие перспективы.

Церемония бракосочетания привлекла в Париж много знатных иностранцев, Бернар Набонн пишет, что «у принцессы появилась возможность провести сравнительный анализ представителей всех европейских рас, и она не хотела ее упустить». Она по очереди укладывала в свою постель австрийца принца Меттерниха, поляка князя Юзефа Понятовского, русского полковника Чернышева. Этот джентльменский набор после итальянца Бланджини и немца Фридриха дает представление о том, как Полина собиралась использовать Общий рынок…

Будущая принцесса Боргезе, которая в залатанном платьице бегала в детстве по улицам старого Марселя, сохранила вкус к здоровой народной шутке, что станет однажды самой привлекательной чертой французских мидинеток.

Император имел счастье убедиться в этом во время одной официальной церемонии. Полина шла позади императрицы. Вдруг она приставила ко лбу указательный палец и мизинец, изображая, говоря словами Бернара Ожэ, «те костные образования, которые природа намертво прирастила ко лбам всех представителей рогатого скота».

А Фуше добавляет» «Жест, к которому в народе прибегают лишь тогда, когда хотят грубо высмеять легковерного обманутого мужа».

На беду. Наполеон, от зоркого взгляда которого никогда ничего не ускользало, заметил в зеркале сей непочтительный жест своей сестры. Он поднялся с места и был готов влепить пару звонких пощечин этой высокопоставленной дуре, так и не сумевшей отвыкнуть от бесцеремонных плебейских привычек грязных марсельских окраин. Но Полина, сохранившая с детства также быстроту реакции, уже улепетывала через всю гостиную и на этот раз сумела избежать императорского гнева.

В результате дерзкой выходки, глубоко поразившей иностранных дипломатов, случившихся в то время в Тюильри, принцессе было приказано больше во дворце не появляться. Несколько дней она страшно горевала. Но потом вдруг осознала, что этот запрет имеет и хорошую сторону: он высвобождает массу времени, и она может целиком посвятить себя «упоительной игре блаженного соития», как тогда говорили в высшем парижском обществе. Так что Полина была еще и благодарна своему августейшему братцу.

Зная по собственному опыту, что лечение на водах, особенно «водный массаж и растирание кожи» в высшей степени благоприятно сказывается на здоровье, Полина летом 1811 года отбыла в Экс-ла-Шапель

Строгие нравы современности, к счастью, положили конец этим удручающим беспорядкам…].

Приехав, она сразу же завела двух любовников: графа Монрона, претенциозного фата, снискавшего репутацию остроумного человека тем, что повторял остроты Талейрана; и русского полковника Ивановича Каблукова, светлоглазого великана, чей громоподобный бас рокотал под сводами спальни принцессы, наполняя ее нескончаемым потоком кавказских ругательств.

Несколько умиротворенная исключительным усердием этих двух поденщиков, Полина явила городу свою сияющую, обворожительную улыбку.

Но увы! Политика частично лишила ее радости жизни. В начале сентября граф Монрон, обвиненный Фуше в том, что поддерживал тайные сношения с англичанами, был арестован и заключен под стражу в замок Ам.

Это известие вызвало у принцессы нервный срыв. Придя в себя, она тотчас вызвала своего доблестного русского полковника и потребовала, чтобы он один выполнил в полном объеме те обязанности, которые прежде делил со своим напарником. Но принцесса была крайне разочарована и раздосадована, испытав на опыте, что легендарный неиссякаемый славянский темперамент имеет-такн пределы, установленные природой, дабы обуздать разгул человеческих страстей. Она впопыхах оделась, кое-как собрала вещи и не медля ни минуты укатила в Спа, в надежде утешиться там в объятиях других мужчин.

Через неделю, раздраженная постоянной слежкой, установленной за ней полицейскими агентами Фуше, она покинула Бельгию и вернулась в Нейи.

Там она вновь встретилась с Канувилем, который вернулся из Испании и, скрываясь, жил в Париже.

Об этом «взаимном обретении» не замедлили оповестить Наполеона, и в третий раз над головами несчастных влюбленных разразилась гроза. В три часа утра, как раз тогда, когда тела Полины и бравого гусара переплелись, как «ветви дикорастущего вьющегося шиповника», Бертье получил следующую депешу, собственноручно написанную Наполеоном:

«Прикажите командиру гусарского эскадрона Канувилю сегодня в девять часов утра выехать в Данциг, где он вступит в должность командира эскадрона 21-го стрелкового полка. Свидетельство, которое вам выдаст военный министр, отправьте ему в Везель. Указ о его назначении я подписал. Отсюда явствует, что он больше не является вашим адъютантом. Порекомендуйте ему без вашего приказа в Париж не возвращаться, даже если на то будет распоряжение министра».

Прошло пять часов, и Канувиль, оставив плачущую Полину, понурив голову, тронулся в путь по направлению к Данцигу.

Принцесса Боргезе и на этот раз не изменила своим привычкам и довольно быстро утешилась. Уже через несколько дней место в постели рядом с Полиной занял лейтенант Брак, очаровательный молодой человек с изысканными манерами, из-за излишне женственной внешности прозванный товарищами «Мадемуазель Брак». Полине очень понравилась идея сделать из него настоящего мужчину…

Но роль профессора вскоре наскучила ей. И лишь только юный лейтенант освоил азы «науки страсти нежной», как был отправлен обратно в казарму.

После этих «начальных классов» Полине захотелось испытать более острые ощущения, и выбор ее пал на мужчину, имя которого заставляло сердца всех женщин биться сильнее, — на знаменитого трагика того времени, на единственного актера, кого даже Наполеон считал гениальным, — на самого Тальма…

Потребовалось немного времени, чтобы тот, кого критики-современники называли «королем сценического образа, реформатором костюма и грима», до беспамятства влюбился в обольстительную Полину. Но его беда заключалась в том, что он никак не мог избавиться от выспренней речи.

В постели, например, в момент наивысшего наслаждения он начинал читать Расина, Вольтера или Кориеля. И слуги, подслушивавшие за дверями спальни, замирали в полном недоумении.

В июне 1812 года, слегка уставшая от витиеватых тирад, которыми Тальма наполнял любую, даже самую малозначительную беседу, принцесса захотела вернуться к менее театрализованным удовольствиям. Она переместилась в Экс-ле-Бен и возобновила привычную охоту на мужчин. Но увы! Влюбленный трагик, не выдержав разлуки, последовал за ней и вновь окружил ее поэтическими завываниями, со слезами и мольбами преследовал повсюду, рвал на мелкие кусочки носовые платки и в кровь изгрыз свои кулаки.