Мария-Каролина поторопила их:

— Входите же, господа, входите! Вы будете свидетелями, что родился принц и что пуповина еще не перерезана.

Покраснев до корней волос, мужчины поклонились и что-то пролепетали в ответ.

— Теперь мне нужен официальный свидетель, — объявила герцогиня. — Пошлите за маршалом Сюше.

Старый соратник Наполеона прибыл в половине третьего, преклонил колени и объявил, что дитя истинно принадлежит герцогине Беррийской и что оно — мужского пола.

Только после этого заявления доктор Денё получил разрешение перерезать пуповину…


Рождение герцога Бордосского, которого прозвали «дитя чуда», переполнило радостью сердца мадам дю Кайла и ее друзей.

Получив теперь уверенность в том, что будущее династии обеспечено, фаворитка принялась укреплять свои позиции при короле. Она не брезговала даже и не очень похвальными средствами. Так, она удовлетворяла болезненное пристрастие Людовика XVIII к непристойным историям и каждый день навещала короля с новым запасом пикантных анекдотов, слушая которые, толстый монарх испытывал наслаждение.

В мае 1821 года мадам дю Кайла поведала королю о том, что приключилось с некоей мадам де С., супругой известного адвоката. Эта история позволила Зоэ подняться еще немного выше в глазах короля.

Вот эта история:

«Мадам де С., — пишет де Жюстин, — получила в дар от природы безудержный любовный темперамент, что сделало из нее одного из тех демонов алькова, каких даже и самые могучие мужчины не в состоянии насытить. Муж ее, с трудом несший бремя возложенных на него обязанностей, взывал к Небесам, чтобы ему в помощь был послан соперник, дабы облегчить ему супружескую жизнь. Однако красавица была верной женой, и бедняга адвокат, принужденный каждую ночь вести бой с превосходящими силами противника, сох от изнурения, засыпал над своими бумагами и терял клиентуру».

Итак, весна 1821 года оказала на «вибрировавшие, как натянутая струна, нервы» мадам де С. совсем особенное действие. Совершенно обезумевшая, она иногда среди бела дня вбегала в кабинет своего мужа, выставляла находившихся там клиентов, запирала двери, располагалась на канапе и умоляла г-н де С. «набить печурку дровами», по выражению того времени.

Муж, еще за минуту до этого обсуждавший какой-нибудь вопрос судебной процедуры, был вынужден заниматься тем, что Наполеон вовсе не предусмотрел в своем Кодексе. И хотя он и делал это, ни в чем не упрекая свою супругу, потому что любил ее, все же, не прерывая своих трудов, время от времени озабоченно поглядывал на стенные часы.

Довольно скоро несчастный адвокат был принужден искать средство избегнуть любовной тирании жены. Он нашел его совершенно случайно в тот день, когда принимал у себя в доме друзей.

Вернемся вновь к де Жюстину:

«За ужином г-н де С. заметил, что гости бросают на его супругу явно похотливые взгляды. Он тотчас же принялся разрабатывать довольно сложный и весьма хитро задуманный план действий, дабы завершить дело ко всеобщему удовлетворению и поправить свое пошатнувшееся здоровье.

В один прекрасный вечер г-н де С. увлек супругу в ее комнату и сказал ей, понурив голову:

— Дорогая, ваша скромность до сих пор удерживала вас от жалоб, но я знаю, что вы не всегда находили во мне ту жизненную силу, что бесконечно возрождает феникс к новой жизни. А это значит, что любовь, какую вы питаете к этой прекрасной птице, не находя выхода, в конце концов задуши-1 вас. Можете мне верить: я страдаю так же, как и вы. Поэтому я уже давно, не ставя вас о том в известность, искал средства дать чувствам, которые я питаю к вам, желаемое вами материальное воплощение. Сегодня вечером у меня это средство есть. Один мой знакомый врач только что указал мне некий настой, способный вновь и вновь заводить ту пружину, которую вы так часто, увы, видели сломанной.

Весьма развеселившись, мадам де С. быстро разделась и бросилась на кровать, в то время как ее супруг тщательно закрывал ставни и задергивал занавеси.

После первого любовного поединка молодая женщина, лишь частично удовлетворившая неистовство своей плоти, потребовала продолжения, а адвокат встал с постели и сказал вполголоса:

— Пойду выпью настой.

Затем он вышел из комнаты, не зажигая света. Две минуты спустя мадам де С. услышала, что муж возвращается, и с восхищением удостоверилась на ощупь в том, что настой произвел ожидаемое действие и феникс уже снова гордо расправил крылья.

Вторая схватка благополучно завершилась, и мадам де С. услышала, что ее противник вновь удалился из спальни. Когда же через секунду он возвратился, то был опять в полной боевой готовности. Молодая женщина тотчас же получила право на третье сражение, которое окончательно привело ее в доброе расположение духа. Не сомневаясь более в чудесных свойствах лекарства, она потребовала четвертой атаки. Действительность далеко превзошла все ее ожидания».

Де Жюстин далее пишет:

«За вечер мадам де С. была участницей одиннадцати дивертисментов, один ярче другого».

В конце концов, изнемогающая, обессилевшая, не в состоянии сдержать стоны, но переполненная радостью, мадам де С. уснула. Утром следующего дня, еще чувствуя боль во всем теле, она бросилась в спальню своего супруга. Г-н де С. брился в своей комнате, свежий, как утренняя роза. Молодая женщина осыпала мужа поздравлениями.

— Мы снова проделаем это сегодня вечером, — с великолепной простотой сказал ей адвокат в ответ на поздравления.

Действительно, в тот же вечер мадам де С. снова получила свои одиннадцать знаков любви…

Последующие ночи принесли с собою такое же наслаждение, и мадам де С., несомненно, вскоре запросила бы пощады, если бы неожиданное открытие, сделанное ею по воле случая, внезапно не прервало ее забав, достойных исполинов. Случилось так, что в один из вечеров ее партнер в пылу сражения произнес несколько нежных слов. Красавица была в ужасе: этот голос не был голосом ее мужа!

«Охваченная подозрениями, — пишет наш летописец, — она заставила себя выскользнуть из сетей наслаждения, бросилась в смежную со спальней комнату и с ужасом обнаружила там одиннадцать мужчин в одних рубашках; они ожидали своей очереди, устроившись рядышком на канапе. Тут только бедняжка догадалась, что волшебного напитка в действительности вовсе не существовало, что ее муж сам является автором дьявольского заговора, а она каждую ночь принимала знаки внимания от одиннадцати разных мужчин».

Эта история, можно не сомневаться, безумно позабавила Людовика XVIII. Король просто не знал, как отблагодарить мадам дю Кайла за то, что она потрудилась разузнать эту историю, чтобы развлечь его. Тут-то монарху и пришла в голову мысль подарить Зоэ замок Сент-Уэн, чья стоимость достигала почти 800 миллионов нынешних полегчавших французских франков.

Вот что значит по-королевски — признаем это — оплачивать сплетни красавицы кумушки…

Когда Людовик XVIII объявил Зоэ о своем намерении подарить ей замок Сент-Уэн, фаворитка, решившая строго придерживаться избранной манеры поведения, поначалу ответила отказом.

Король, казалось, был разочарован подобным ответом.

— Доставьте же мне величайшую радость, дитя мое, и согласитесь, — сказал он мадам дю Кайла. — С этим замком связано одно из самых прекрасных воспоминаний моей жизни. В нем я 2 мая 1814 года обнародовал Конституционную хартию… И потом, ведь Сент-Уэн не очень удален от Сен-Дени, где находится усыпальница королей Франции. Вы сможете с легкостью продолжать посещать меня, когда я упокоюсь там навечно.

Мадам дю Кайла, тонко понимавшая жизнь, разразилась рыданиями. Король тоже залился слезами, и оба несколько минут плакали на два голоса.

Когда их слезы высохли, Людовик XVIII вновь робко повторил свое предложение. Фаворитка, придав своему лицу выражение покорности, лицемерно сказала:

— Сир, ваша воля священна для всех ваших подданных, и я должна подчиниться ей, как и все другие, и даже более, чем все другие… Однако мне было бы приятно, чтобы вы отказались от ваших планов. И я позволю себе покорнейше просить ваше величество оказать мне милость более не заговаривать со мною об этом…

Когда мадам дю Кайла откланялась, король, поставленный в тупик, задался вопросом, почему же Зоэ отказывается принять в дар замок Сент-Уэн? Перебрав множество предположений, он в конце концов убедил себя в том, что фаворитка не желает принимать подарок, потому что замок ранее принадлежал маркизе де Помпадур, и деликатность чувств мадам дю Кайла не позволяет ей наследовать столь легкомысленной и безнравственной женщине.

Людовик XVIII ненавидел полумеры. Он решил, что прикажет снести замок до основания и закажет постройку нового, задуманного, выстроенного и меблированного для Зоэ.

Работы начались тотчас же. Однако король опасался, что его выбранят, и не сказал об этом фаворитке ни слова. Та же все три месяца, в течение которых все газеты, двор и весь город только и говорили об уничтожении замка Сент-Уэн, делала вид, что ничего не знает об этом.

8 июля мадам дю Кайла все же согласилась сопровождать Людовика XVIII, который должен был заложить первый камень будущего замка. На месте их встретил архитектор, г-н Итторф, прочитавший изумленной аудитории следующий текст, составленный королем самолично:

«Его величество Людовик XVIII, возвратившись в свою страну, торжественно объявил в декларации, подписанной в замке Сент-Уэн 2 мая 1814 года о предстоящем вскоре обнародовании Хартии, которую он намеревался даровать своим подданным. Через несколько лет Сент-Уэн был разрушен, и король, доверив дружбе попечение о том, чтобы продлились воспоминания о его заботах о благе подданных, пожелал, чтобы эти ставшие знаменитыми руины были навсегда запечатлены в памяти будущих поколений. Сей камень, на котором по приказу его величества будет воздвигнут новый замок, несет на себе печать, наложенную королем собственноручно, а надпись на нем высечена рукой принца. Заключенный в свинцовый футляр, сей камень был помещен в основании постройки в присутствии мадам Зоэ Виктуарии Талон, графини дю Кайла. Достоинства, ум и возвышенность чувств графини сделали ее подругой короля. Ее горести, ее нежность и храбрость, которую графиня проявила в борьбе за своих детей, вызвали у его величества глубочайшее уважение. Узнав ее, король сразу же разгадал, какое утешение его дружба может ей принести».