— А вот тут?

Кончиком указательного пальца он при этом нежно надавил на сосок левой груди и потер его, как будто хотел стереть с него какое-то пятнышко.

Лиза смутилась и вздрогнула.

Генерал нахмурился.

— Повышенная чувствительность левого соска, — констатировал он. — Значит, я не ошибся. Посмотрим, как обстоит дело с правым.

Послюнив палец, он прикоснулся к правому соску так, словно он снимает божью коровку.

С Лизой такое проделывали впервые; из ее груди вырвался стон, похожий на хрип.

— Болезнь очень запущена, — сказал Нейпперг. — Вы находитесь на грани кризиса. Но я вас вылечу.

Он спустился в гостиную, отвел хозяина в сторону и сказал:

— Ваша дочь опасно больна, у нее заразная лихорадка в очень тяжелой форме. Я категорически запрещаю вам входить в ее комнату. Я сам буду навещать ее, пользуясь лестницей с внешней стороны дома, чтобы не заразить кого-нибудь при встрече. Два ближайших дня я буду ее кормить и ухаживать за ней. Все необходимое для этого у меня есть. Ни о чем не беспокойтесь.

Синьор Франкони горячо поблагодарил Нейпперга, и тот сейчас же поднялся в комнату к Лизе. Девушка, Растревоженная необычными прикосновениями, чувствовала, как откуда-то из глубины поднимается жаркая волна и охватывает ее всю, но, по наивности, приписывала это началу перемежающейся лихорадки.

Мнимый доктор достал из кармана какую-то баночку и, взяв на палец немного мази, стал массировать соски обеих грудей.

По телу Лизы пробежала судорога, и она опять громко застонала.

— Вы страдаете болезнью, весьма распространенной среди молодых девушек, которые долго не выходят замуж. В вашем возрасте у вас уже должен быть жених.

— Вы правы, — пролепетала Лиза, испытывая странное томление.

— Врачебный долг обязывает меня предложить вам средство, которое может вас вылечить, — произнес внушительным тоном генерал. — Скажите, вы не ощущаете покалываний вот тут? — продолжал он, указывая при этом, как пишет автор «Хроники», бесстрашным жестом то место, которое древние называли «разбитое сердце»…

— О да, да! — воскликнула девушка, все больше возбуждаясь.

— В таком случае, всякое промедление преступно, — сказал Нейпперг. — Я буду вести себя так, как если бы был вашим мужем. Мы никому об этом не скажем, это останется нашим с вами секретом. Ведь дело касается вашего здоровья…

Тело Лизы было как натянутая струна, и девушка не сказала, а скорее выдохнула, что она согласна.

Тогда бравый генерал скинул мундир, снял башмаки и, взобравшись на кровать, с безукоризненным искусством применил свое средство.

Синьор Франкони два дня ставил свечки и молится о выздоровлении дочери, и Нейппергу никто не мешал наслаждаться прелестями восхитительной Лизы, которой, казалось, оригинальный способ лечения пришелся весьма по вкусу. Через два дня Нейпперг исчез, оставив у соблазненной им особы воспоминание о себе, как о докторе, безгранично преданном медицине.

Находясь в обществе такого многоопытного соблазнителя, Мария-Луиза подвергалась серьезной опасности. Глядя на нее единственным, но необычайно зорким глазом, он словно раздевал ее, рисуя в своем воображении сладострастные картины. Он не сомневался в скорой победе и самодовольно ждал момента, когда дочь императора Австрии станет его любовницей.

Кроме того, его забавляла сама мысль наставить рога Наполеону, так как он был порядочным вертопрахом.


Генерал делал все, чтобы снискать расположение экс-императрицы, но это не мешало ему продолжать шпионить за ней. Он записывал ее разговоры, имена посещавших ее людей — все, вплоть до того, как изменяется выражение ее лица при упоминании о Наполеоне.

29 августа австрийский император получил следующее донесение:

«…Ее светлость перестала упоминать в разговорах остров Эльбу и его обитателя и в данный момент не выказывает ни малейшего желания туда поехать. Но герцогиня одержима страстным желанием увидеть принца…

Ваше величество может быть совершенно спокойно: светлейшая герцогиня не делает никаких попыток установить контакт с островом Эльба, прекратилась также секретная переписка».

В действительности дело обстояло иначе. Мария-Луиза, прибегая к невероятным ухищрениям, обманывала Нейпперга. Она регулярно получала от Наполеона и отправляла ему письма, поддерживала тайную связь с его секретными агентами и решительно готовилась к отъезду на остров.

А чтобы сборы ни у кого не вызывали подозрений, она пошла на очередную уловку: написала своему «дорогому папа», что в ближайшее время собирается в Вену. Но, увы, на следующий день Нейппергу донесли, что Мария-Луиза встречалась с Лачинским. Он тут же сигнализировал в Вену:

«Три дня назад польский офицер (кажется, его фамилия Жермановский), возвращаясь с острова Эльба, сделал остановку на почтовой станции между Женевой и местом нашего пребывания (Франжи или Анси). С посыльным он передал записку от Наполеона императрице Марии-Луизе. Я напал на след этого человека, но узнать о цели его приезда мне не удалось; думаю, он приехал из Аламана от короля Жозефа.

Ее величество, милостиво удостаивающая меня своим благосклонным доверием, сообщила мне, ничуть, не будучи мной побуждаема, цель визита вышеупомянутого польского офицера. Император Наполеон интересуется состоянием ее здоровья и настоятельно приглашает ее величество приехать к нему».

На самом же деле Мария-Луиза, узнав, что Нейпперг в курсе приезда Лачинского, посчитала уместным опередить его расследование и сама показала письмо Наполеона.

Три дня спустя в Вену от Нейпперга пришло следующее донесение:

«За последние десять дней три посланца Наполеона пытались склонить императрицу последовать на остров и соединиться со своим супругом, не дожидаясь высочайшего разрешения; они сообщили, что бриг императора стоит на якоре близ Генуи в ожидании ее величества. Но императрица твердо решила отклонять все предложения, ибо не хочет ранить отцовское сердце вашего величества. Эмиссары, в числе которых был и польский, офицер, граф Лончинский, с недавних пор известный под фамилией Жермановский, вынуждены были уехать, не добившись от нее согласия. Муж чтицы Марии-Луизы, капитан Гуро, служивший на Эльбе, ушел в отставку. Покинув остров, он приехал к жене и привез от императора письмо. У меня есть все основания предположить, что в письме, написанном в очень несдержанном тоне, Наполеон в довольно резких выражениях упрекал императрицу в том, что она покинула его в несчастье, а также согласилась на разлуку с сыном. Письмо это крайне огорчило императрицу, и она даже занемогла. Это новое доказательство столь непочтительного к ней отношения лишь еще больше укрепило решение августейшей принцессы не ехать на остров. Во всяком случае, эта поездка не состоится без разрешения вашего величества, ибо опасения, которые она внушает, пересиливают желание соединиться с мужем. Разумеется, императрица не отправила отставного капитана Гуро обратно на Эльбу, а, напротив, намеревается взять его со своей свитой в Вену, где за ним, вероятно, установят наблюдение».

На этот раз, утверждая, что Мария-Луиза не хочет уезжать на остров Эльбу, Нейпперг не ошибался.

Так что же произошло на самом деле?

Последнее письмо Наполеона смутило добропорядочную душу Марии-Луизы. Мучимый неутоленным желанием, император требовал, чтобы жена приехала к нему в кратчайший срок, угрожая «увезти ее силой в случае, если она будет медлить с отъездом».

Угроза эта, позже умело обыгранная Нейппергом со свойственным ему слащавым лицемерием, ужаснула экс-императрицу.

А мысль, что ее похитят как какую-нибудь танцовщицу из Венской оперы, упрячут в кабриолет и, возможно даже, дабы усыпить бдительность полиции, заставят переодеться в мужское платье, — эта мысль привела ее в бешенство. И державный супруг вдруг предстал перед ней в образе одного из тех циничных совратителей, которыми ее пугали в детстве.

Мария-Луиза вдруг с поразительной ясностью представила себе эту авантюру — иначе не назовешь отъезд на Эльбу — и сравнила ее с безмятежной жизнью без всяких неприятностей, неожиданных происшествий, которую предлагали ей Нейпперг и ее отец. Мария-Луиза больше не колебалась. И, отбросив сомнения и, кажется, ни о чем не жалея, выбрала спокойную, размеренную жизнь в столице Австрии.

Приняв такое решение, она еще два дня обдумывала сложившуюся ситуацию, после чего написала императору Францу I обстоятельное письмо.

«Три дня назад, — писала она, — некий офицер привез мне от императора письмо, в котором он приказывает мне немедленно приехать на Эльбу, где он ждет меня, сгорая от любви…

Спешу заверить вас, дорогой папа, что сейчас я менее чем когда-либо склонна предпринять это путешествие, и даю вам честное слово, что не предприму его никогда без вашего на то согласия. Сообщите, пожалуйста, как бы вы желали, чтобы я ответила императору.

Нейпперг мот торжествовать победу. Теперь он не только твердо знал, что доставит Марию-Луизу в Вену, но был почти уверен, что она станет его любовницей.

А через несколько дней, поторапливаемая обходительным генералом, которому не терпелось воспользоваться «возможностями, предоставляемыми путешествием», Мария-Луиза выехала из Экса в Австрию, рассчитывая покрыть все расстояние в несколько этапов.

Как-то вечером, проезжая по Швейцарии и, очевидно, мучимая угрызениями совести, она послала мадам де Монтебелло весьма необычное письмо:

«Представьте себе, что в последние дни моего пребывания в Эксе император посылал мне одно послание за другим, настаивая, чтобы я выехала к нему. Он требовал, чтобы я сделала это тайно и никого, кроме Гуро, с собой не брала. И еще он написал, что я могу оставить сына в Вене и что он в нем не нуждается. Я сочла, что это уж слишком, и решительно ответила, что приехать сейчас никак не могу. Я опасаюсь, как бы эта переписка не стала для австрийского двора поводом отложить на неопределенный срок мое воцарение в Парме. Как бы там ни было, я постараюсь заверить министров, что в ближайшее время не поеду на Эльбу и что вообще не стремлюсь туда. Это вы знаете лучше других. Но меня беспокоит император — он такой непоследовательный и легкомысленный».