Ги Бретон - Наполеон и Мария-Луиза

Здесь уместно вспомнить графа д'Орнано, считавшего и Марию, и ее брата Теодора шпионами Бонапарта.

«Вскоре после отъезда Бонапарта на Эльбу, — писал он, — Теодору Лачинскому поручили установить связь бонапартистских организаций Польши с подобными организациями в Баварии, где находился Евгений Богарнэ, Швейцарии, а также в Италии, в частности, в Неаполе, хотя Мюрат отрицал существование таких организаций в его королевстве, и его полиция была того же мнения. Интересы дела скоро привели Теодора на Эльбу. Из переписки Наполеона явствует, что он был принят с радостью и отбыл с особым поручением. Мария, в свою очередь достигнув берегов Италии, также не замедлила оказать ему помощь».

И граф д'Орнано прибавляет:

«Но император ею не воспользовался».

Иного мнения придерживается Поль Бартель, который в своем фундаментальном труде, посвященном жизни императора на Эльбе, упоминает о тайной деятельности Марии Валевской и, в частности, пишет:

«Деятельность Теодора Лачинского была связана с частыми поездками в Порто-Феррайо, так как он передавал императору письма от своей сестры и тотчас же уезжал в Италию, увозя с собой его послания к ней».

И далее Поль Бартель, описывая отъезд графини с Эльбы вечером 3-го сентября, прибавляет:

«Наполеон настоял на том, что будет сопровождать Марию и ее спутников часть пути. На полдороге до Марчана-Альта он остановил лошадь, спешился и долго разговаривал с Марией. О чем они беседовали? Это навсегда останется тайной. Возможно, он давал ей поручение к Мюрату или к своим друзьям во Франции. Было бы странно, если бы он этого не сделал. Недаром ведь графиня и ее брат в течение нескольких месяцев поддерживали постоянные отношения с императоров. Они непрерывно держали его в курсе всего, что происходило на континенте. Значит, Мария по-прежнему была ему верна, несмотря на разочаровавший ее визит на остров. Эту бескорыстную, преданную женщину никакие испытания не могли заставить поступить иначе. Пройдет немного времени, и ей станет казаться, что ее мечта об обретении Наполеоном французской короны близка к осуществлению, и, захваченная ею, она примирилась со своей судьбой».

И, наконец, вот что пишет человек, шпионивший за Наполеоном в пользу коалиции:

«Графиня Валевская была послом, помогавшим императору осуществлять его тайные замыслы. Она передала Наполеону список официальных лиц, на которых он мог рассчитывать после высадки во Франции. Приехав на остров как возлюбленная Наполеона, стосковавшаяся по ласке и нежности, она была вне всяких подозрений и могла не беспокоиться, что бывшие при ней документы, письма и планы военных действий будут перехвачены. Истинная ее роль станет ясна лишь много позже».

Значит, Мария Валевская и была тем самым восхитительным из тайных агентов Наполеона? И значит, это правда, что за ее нежной любовью, безрассудной преданностью и эфемерной надеждой навсегда связать свою жизнь с императором крылось еще нечто более важное, что содействовало возвращению Наполеона во Францию?

Но так как нет ни авторитетных свидетельств, ни подлинных документов, утверждать это невозможно. И все же деятельность ее брата позволяет предположить, что и она принимала активное участие в политической авантюре Наполеона.

Быть может, когда-нибудь на чердаке заброшенного деревенского дома найдут неизвестные письма Наполеона к Марии, и тайная роль в его судьбе этой красавицы польки прояснится.

А пока остается лишь строить догадки и, самое большее, усомниться в искренности ее любви.

Когда Марии Валевской стало известно, что придется покинуть Эльбу уже сегодня вечером, она постаралась, чтобы последние часы, проведенные с Наполеоном, имели хотя бы видимость семенного счастья. Она привела к Наполеону маленького Александра, и тот играл с ним. Ребенок, очевидно, как и его мать, обожал императора и был с ним сегодня особенно ласков. Растроганный Наполеон посадил мальчика на колени и стал расспрашивать:

— Скажи, ты любишь играть с друзьями? А трудиться? А учиться читать и писать? Но ездить верхом ты наверняка любишь, правда? — И, помолчав, продолжал с лукавой улыбкой: — Мой мизинчик подсказывает мне, что ты никогда не называешь меня по имени в своих молитвах.

— Да, — отвечал Александр. — Я говорю не «Наполеон», а «папа-император».

Ответ восхитил Наполеона, и, повернувшись к графине, он сказал:

— Мальчик, несомненно, будет иметь успех в свете, — он очень остроумен.

Подали завтрак, и император пожелал, чтобы сын сидел за столом рядом с ним. Поначалу Александр вел себя как благовоспитанный ребенок, но его хватило ненадолго, и мать вынуждена была делать ему замечания.

Тогда император сказал:

— Ты, я вижу, не боишься розог? Ну, так я научу тебя, их бояться. Меня высекли только один раз, но я запомнил это на всю жизнь.

И он рассказал следующую историю:

«Моя бабушка к старости сгорбилась и ходила, опираясь на клюку. И хотя она была с нами очень добра и часто угощала нас конфетами, нам с сестрой она напоминала Бабу-Ягу, и мы с Полиной за ее спиной передразнивали ее. Как на беду, она заметила это и пожаловалась нашей маме, упрекнув ее в том, что она плохо нас воспитала и не научила уважать старших. Мама нас очень любила, но была строгой. По ее лицу я понял, что мне несдобровать. Полина свое получила тут же, потому что юбчонку задрать проще, чем расстегнуть и спустить штанишки. Вечером мама попыталась поймать меня, но тщетно. И я посчитал, что на том дело и кончится. Но когда на другое утро я подошел поцеловать ее, она меня оттолкнула. Я уже совсем забыл о неприятном происшествии, как вдруг услышал днем мамин голос: „Наполеон, ты приглашен к обеду к твоему наставнику, пойди, переоденься“. Обрадованный предстоявшим обедом в кругу офицеров, я поднялся к себе и быстро разделся. Оказывается, мама караулила меня, как кошка мышку, и неожиданно войдя в комнату, захлопнула дверь. Я понял, что попал в ловушку, но поделать ничего уже было нельзя, и мне пришлось-таки вытерпеть порку…»

Все рассмеялись, а Наполеон обратился к Александру:

— Ну, что ты на это скажешь?

— Но я ведь никогда не смеюсь над моей мамой, — ответил мальчик, и его детское личико приняло виновато-растерянное выражение.

— Отлично сказано, — сказал Наполеон и поцеловал сына.

Вечером Мария, ее сестра Эмилия и Александр, сложив в карету вещи, направились к Марчана-Марина. где их ждал корабль. Наполеон проводил путников до невысокого холма, откуда открывался вид на море, и, передав Марии конверт, Эмилии — ларец, а Александру коробку с игрушками, простился с ними.

Едва успел он вернуться, как разразилась гроза. Мысль, что возлюбленная и сын подвергаются опасности, взволновала его и он поручил одному гвардейцу догнать их и вернуть обратно. Но Мария, видя, как разбушевалось море, решила изменить маршрут и сесть на корабль в пятнадцати лье от Марчаны в Порто-Лонгоне. Разумеется, гвардеец их не нашел, и Наполеон в тревоге провел ужасную ночь.

А Мария в это время прогуливалась под ливнем по острову, предаваясь горьким мыслям. Уже на корабле она записала в дневнике:

«Я долго колебалась, понимая, что поступаю дурно, подвергая сестру и сына такой опасности. Самой мне не было страшно. Ибо вернуться значило опять увидеть императора, который так меня оскорбил! Даже мысль об этом была для меня невыносима. Как унизительны Принятые им меры предосторожности! Едва заслышав о моем приезде, перебраться из Порто-Феррайо в другое место, до ночи не выпускать нас с корабля. А чего стоит тайная высадка на берег! И все для того, чтобы о моем пребывании на острове не узнала императрица.

Мне очень хотелось сказать ему, что ее это нисколько не интересует, что она плохая жена и плохая мать. В противном случае она давно была бы здесь. Я пишу то, что думаю».

Истины ради заметим, что горький осадок не помешал Марии сразу по приезде в Неаполь в точности выполнить поручение своего возлюбленного…

После отъезда Марии Валевской Наполеон перебрался из уединенного домика в горах в Порто-Феррайо. Работы по благоустройству комнат для Марии-Луизы подходили к концу. Наполеон, всегда во все вникавший, во всем принимавший непосредственное участие, и тут остался верен себе и для росписи потолка в гостиной придумал аллегорический сюжет в слащавом романтическом духе: два голубка, связанные ленточкой, удаляются от своего гнезда, ставшего для них тесным.

Но судьба, как известно, любит сыграть с человеком злую шутку, и когда местные художники заканчивали это эпохальное творение, Мария-Луиза занималась любовью с красавцем офицером в номере швейцарской гостиницы.

Эта ситуация вне исторического контекста может показаться читателю по меньшей мере странной. Поэтому для вящей убедительности придется, как говорится, вернуться вспять.

21 мая 1814 года Мария-Луиза въехала в Шенбрунн под приветственные крики огромной толпы. Жители Австрии встречали свою эрцгерцогиню так, словно она возвращалась в фамильный дворец после четырех лет тягостной ссылки.

— Да здравствует Мария-Луиза! Да здравствует Австрия! Долой Корсиканца! — кричала толпа.

Мария-Луиза понимала: ее возвращение на родину означает окончательную победу коалиции над Наполеоном. Прибыв во дворец в дурном расположении духа, она удалилась к себе и, в изнеможении, бросившись в одежде на кровать, разрыдалась.

На другой день, немного придя а себя, она написала Наполеону исполненное нежности длинное письмо. Вот оно.

«…Мысль о том, что ты можешь подумать, будто я забыла тебя, причиняет мне невыносимую боль, не сравнимую с той, которую мне пришлось испытать ранее. Вдали от тебя я влачу жалкое существование и, чтобы хоть как-то скрасить его, вышиваю тебе накидку, надеясь, что тебе будет приятно видеть мое рукоделие?»