Лабрели де Фонтен в своей книге утверждает, будто бы Жозефина открыла русскому царю, что Людовик XVII не погиб в Тампле, а до сих пор скрывается в Вандее, выжидая, когда он сможет занять французский престол. Глубоко взволнованный, Александр обратился якобы к Талейрану и предложил восстановить на престоле законного монарха. И тогда князь Беневентский, пишет автор, отправил Жозефине печально известный букет.

Разумеется, это получило широкую огласку, и в декабрьском номере газеты «Законность» за 1897 год напечатано следующее: «Это я, — сказала Александру императрица Жозефина, — действуя сообща с Баррасом, вызволила дофина из Тампля. Нам это удалось благодаря моему слуге, уроженцу Мартиники, которого я не без труда устроила сторожем в Тампль вместо Симона. Баррас подменил дофина чахлым, золотушным ребенком и, чтобы спасти от революционного террора, отправил в Вандею, откуда он ненадолго отбыл в Бретань, и потом возвратился на родную вандейскую землю. После четырехлетнего заточения в венсенском замке опять-таки я помогла дофину бежать — таким образом я хотела отомстить за себя Наполеону и эрцгерцогине Марии-Луизе». В этом месте Александр прервал императрицу, вскричав: «Завтра же я скажу Талейрану, что французский трон принадлежит сыну Людовика XVI, а не графу Прованскому». И, действительно, на другой день у Александра с Талейраном состоялся по этому поводу разговор. И после этой встречи Жозефина получила отравленный букет, ставший причиной ее смерти, наступившей спустя три дня. Узнав о ее внезапной кончине, император Александр сказал: «Это дело рук Талейрана».

Приведенный выше текст, за исключением некоторых деталей, содержится в еще неизданных мемуарах Франсуазы Пеллапра. Вполне возможно, что редактор «Законности» именно оттуда и позаимствовал его.

Бывшая любовница Наполеона, кроме того, пишет:

«Мадам Жубер, родившаяся в 1767 году и проживающая в Монжуре, 34, по дороге на Орлеан, уверяла меня, что когда в Париже объявили о смерти дофина, ее старшая сестра опровергла это. А она была хорошо осведомлена, поскольку удостоилась чести ухаживать за мадам Богарнэ, когда та отравилась, выпив в качестве очистительного масло „Пальма Кристи“, а оно оказалось не то прогорклым, не то в него что-то подмешали, — словом, у нее начались сильные боли и повысилась температура, продержавшаяся несколько дней».

Итак, что из всего этого следует?

Была ли Жозефина отравлена по приказу Талейрана?

— Нет. — уверен Фредерик Массой.

— Да! — утверждает доктор Кабанес. На самом деле это кажется маловероятным. И уж если какой-нибудь цветок ее и отравил, то это, несомненно, была геральдическая лилия.

Наполеон узнал о смерти Жозефины из газеты, привезенной камердинером из Генуи.

Это известие его глубоко опечалило, и искренность его чувств не вызывает сомнений.

— А ведь эта женщина любила меня, — прошептал он и, закрывшись в своей комнате, проплакал два дня.

Утолив таким образом печаль, он подвал Маршана и приказал готовить кареты и провизию.

— Мы будем завтракать на пляже, — весело сказал он. — Чтобы жить, нужно уметь забывать. Мне необходимо искупаться. Море будет моей Летой.

Наполеон обожал разного рода пикники. Местные жители не без удивления часами наблюдали, как император резвится, прыгая по прибрежным камням, играет в прятки в зарослях кустарника или гоняет камешки по песчаному берегу.

Его любовь ко всякого рода эскападам толкала его на невероятные сумасбродства. «Как-то, — пишет Поль Бартель, — после восхитительной трапезы на берегу моря, он в присутствии придворных и сэра Нейла Кэмпбелла выкинул такую штуку, которую иначе как мальчишеством не назовешь. Проделав то, что делают все люди, он заметил на песке кучку мелкой рыбешки, просочившейся, очевидно, сквозь ячеи рыбацкой сети. Он быстро нагнулся, взял пригоршню этой мелочи и, подойдя к гофмаршалу, незаметно опустил ему в карман. Затем, сделав вид, что потерял носовой платок, попросил Бертрана одолжить ему свой. Бертран тотчас же сунул руку в карман и стремительно ее отдернул. Клейкая, трепещущая масса вызвала у него чувство гадливости, а плавники покололи ему пальцы. В восторге от того, что он так славно подшутил над гофмаршалом — постоянной жертвой его проказ, Наполеон громко расхохотался, а Бертран, недовольно бурча, вытряхивал карман и приводил в порядок мундир, залитый морской водой».

Забава вполне невинная, но свидетельствующая, — что Наполеону было не чуждо ребячество.

Новому властелину Эльбы нравилось завтракать на лоне природы в обществе красивых женщин, из которых с первых дней ссылки составился маленький гарем. Там он черпал тайные наслаждения, когда «весеннее томление будило в его естестве непреодолимое желание».

Маршан, наконец, приготовил все необходимое для пикника и пригласил барышень, которые по очереди, на софе или канапе позволяли «себя пощупать», как тогда запросто выражались молодые люди, не попавшие еще под вредное воздействие романтизма.

Через два часа коляски, в которых разместился Наполеон со своим двором, подпрыгивая на ухабах, двинулись в сторону моря, к защищенному от ветра пляжу.

Во втором по счету экипаже, окруженная всеобщим вниманием и всеобщей завистью, находилась та, кто была в данный момент фавориткой императора — достойная резца скульптора Адель Болли, супруга Яниса Теологоса, турецкого дипломата греческого происхождения, приехавшего на остров Эльбу с единственной, казалось, целью — стать рогоносцем благодаря стараниям человека, который был его кумиром.

Наполеон не упустил счастливый случай.

К одиннадцати часам небольшая компания прибыла на место. Император тут же скрылся в скалах, чтобы переодеться. И очень скоро появился оттуда в чем мать родила в сопровождении двадцати гвардейцев, которые в полной парадной форме следом за ним стоически вошли по пояс в воду.

Завтрак прошел очень весело. После десерта Наполеон заставил всех играть в жмурки, потом в прятки, что позволило ему увлечь в кустарник красавицу-гречанку и изводить ее приставаниями. При этом те, кто водил, почтительно обходили заросли стороной.

В тот день он ни разу не вспомнил о Жозефине.


Вечером того же дня произошла забавная сцена, описанная анонимным автором «Секретной хроники острова Эльбы».

Возвратившись в Порто-Феррайо, Наполеон, которого шалости в кустарнике привели в прекрасное настроение, решил тотчас же продемонстрировать свой пыл красавице Адели. Он уже собрался пригласить ее в дом, когда генерал Друо подал ему донесение, и он заколебался. В донесении сообщалось, что на остров высадился австрийский шпион. А бывший император все еще любил Марию-Луизу и опасался, как бы слухи о его похождениях не дошли до Вены.

«Распаляемый желанием, — пишет неизвестный хронист, — Наполеон быстро нашел выход из положения; подозвал Маршана и велел ему отправиться к красавице-гречанке, захватив с собой мужской костюм.

— Предложи мадам Теологос переодеться и привези ее немедленно сюда, — приказал он.

Маршан повиновался и через час возвратился с резвым молодым человеком в рыбацкой шляпе. Этот головной убор был необходим, чтобы скрыть длинные локоны Адели».

В восторге от своей находчивости, Наполеон отослал Маршана и, бросившись к гречанке, поспешно раздел ее и отнес на постель, где среди скомканных простыней, со своей обычной страстностью, овладел ею.

Ближе к восьми часам вечера экс-император попросил Маршана отвезти мадам Теологос домой. Но злокозненной судьбе угодно было, чтобы на главной площади города у кареты, в которой молодая дама возвращалась к мужу, сломалась ось. Сбежавшиеся отовсюду зеваки стали отпускать замечания в том роде, что «у приятеля Наполеона слуги, мол, задница слишком округлая, какая бывает только у женщин».

Это наблюдение было встречено с восторгом, и бедная Адель в ужасе «подумала, что единственный шанс на спасение — бегство. И со всех ног устремилась в ближайший проулок. Но бравые парни, заподозрив, что загадочная личность, возможно, объявилась в Порто-Феррайо с целью покушения на жизнь Наполеона, кинулись следом за ней».

На бегу с головы Адель слетела шапка.

— Да это женщина! Женщина! — взвыла возбужденная толпа.

Наконец двое мужчин настигли беглянку. Полагая, что имеют дело со шпионкой, они расстегнули на ней мундир, чтобы удостовериться, не спрятаны ли под ним какие-нибудь документы или оружие.

И две очаровательные грудки вырвались на свободу, сверкнув ослепительной белизной под средиземноморским небом.

Женщины разразились хохотом. Что же касается мужчин, то они в растерянности уставились на неожиданное зрелище, причем глаза их горели, как раскаленные угодья. И вдруг, не сговариваясь, они набросились на мадам Теологос и стали цапать грубыми ручищами то, чем только что услаждал себя Наполеон.

Дело кончилось тем, что бедняжку затащили на крытое гумно и там, в углу, двадцать аборигенов одарили ее своим, не слишком деликатным, вниманием.

Когда Маршан, наконец, отыскал ее, она лежала без движения да соломе. При виде камердинера она тщетно пыталась скрыть истинное выражение лица, залитого слезами.

Назавтра весь Порто-Феррадо знал, кто был этим мнимым молодым человеком…

Это приключение всколыхнуло жизнь опального пора, но вскоре она вошла в обычную колею. А в теле навестить сына приехала королева-мать, чему Наполеон несказанно обрадовался. О своем желании приехать сообщила и Полина. Уж не собираются ли выходцы из Аяччо всем кланом обосноваться здесь? Эта мысль многим приходила в голову. Но, как бы в опровержение этого, в конце августа находившаяся в Неаполе Мария Валевская настойчиво попросила удостоить ее чести быть принятой в Порто-Феррадо.

Растроганный, Наполеон дал согласие.

Ввиду отсутствия Марии-Луизы, для которой он так старательно благоустраивал «гнездышко любви», пришлось удовольствоваться «польской женой».

И эта встреча предопределила его дальнейшую судьбу.